Rambler's Top100
   Критика:  Голгофа Павла Кудинова
Феликс Кузнецов  

Литературный герой или реальный человек?

Кудинов - глава Вешенского восстания. Подполковник

Георгидзе. Начало эмиграции. Советский шпион?

Последний круг ада. <Книга великого творчества>.

 

 

Литературный герой или реальный человек?

 

Долгое время никто не мог предположить, что один из героев <Тихого Дона>, командующий Вешенским восстанием Павел Кудинов был жив вплоть до конца 60-х годов. Его судьба никому не была известна.

Не только <антишолоховеды>, но и шолоховеды первоначально не считали этот персонаж в <Тихом Доне> реальным лицом и рассматривали его как <художественный образ>, являвшийся целиком и полностью результатом авторской фантазии. Так, в одном из фундаментальных трудов шолоховедения - монографии Л. Якименко <Творчество М.А. Шолохова> (М., 1970) - тема Вешенского восстания - одна из главных в романе - рассмотрена чисто формально, а Павел Кудинов и Харлампий Ермаков - только как литературные герои.

И даже такой внимательный к фактологической основе романа <Тихий Дон> исследователь, как К. Прийма, поначалу считал, что Павел Кудинов - <художественный вымысел>. Вряд ли, казалось мне, - писал он, - что Михаил Шолохов в <Тихом Доне> <поставил имена и фамилии настоящих участников событий>1.

Похоже, что так считали поначалу многие, если не все шолоховеды в довоенные и послевоенные годы. В этом убеждают труды не только Л. Якименко, но и И. Лежнева, Ю. Лукина, А. Бритикова. Такая точка зрения имела свои основания. Критики и литературоведы с опаской подходили к теме Вешенского восстания: пугал сам жизненный материал, избранный Шолоховым для повествования. <Художник изображал жизнь Дона, реакционного края, одного из оплотов контрреволюции в гражданской войне>2, - полагал, к примеру, Л. Якименко. Так неужели Шолохов рискнет выводить этих самых контрреволюционеров под их собственными именами? - предполагали они.

Не занимала конкретика в отношении имен участников Вешенского восстания и И.Н. Медведеву-Томашевскую, для которой также характерен чисто литературный, а не конкретно-исторический подход к Вешенскому восстанию. Ее знания о реальной творческой истории <Тихого Дона> были крайне ограничены, хотя первые сведения об истинном положении дел к этому времени уже стали проникать в печать. После  смерти Сталина о прошлом можно было говорить более свободно.

Лишь в 1955 году, приехав в первый раз после войны в Вешенскую, К. Прийма узнал от самого Шолохова, что <персонаж романа Павел Кудинов - это историческое лицо, казак-вешенец>. В том же 1955 году во время второго приезда к писателю Прийма вновь услышал о Павле Кудинове, - на этот раз - от шофера попутной машины, на которой добирался до Вешенской.

Шофер попутки, которого звали Петр Плешаков, поразил Прийму не только хорошим знанием <Тихого Дона>, но и словами о том, что в статьях об этом романе не пишут правды о Павле Кудинове. <Все контрой и контрой его изображают... А Кудинов-то палачом и не был>.

Шофер из Вешек рассказал, что Павел Кудинов жив, находится <далече, в Сибири: замаливает свои грехи>, и даже показал его письмо, адресованное его родичу. Как оказалось, это было уже второе письмо в Вешенскую от Павла Кудинова. Первое, в отличие от второго, пришло с нарочным, - им и был как раз родич шофера-попутчика, который после Вешенского восстания ушел в эмиграцию, а в 1922 году вернулся домой и <принес он тогда из эмиграции от Павла Кудинова его родным - отцу и матери - в Вёшки письмо-раскаяние... Письмо Павла Кудинова тогда же, в двадцатых годах, было напечатано в Вёшках... Батя мой долго хранил эту газетку с письмом Кудинова.

- А как называлась газета?

- Не помню, - ответил шофер>3.

Этот разговор чрезвычайно заинтересовал Прийму, и после долгих поисков он нашел-таки эту газету. Нашел он ее случайно в станице Боковской, в доме, в котором жил подъесаул Сенин, тот самый действующий в отрывке <Тихого Дона> 1925 года Сенин, который принимал участие в казни Подтелкова и стал прототипом Половцева в <Поднятой целине>.

Там, в Боковской, на чердаке дома этого бывшего подъесаула (в 1927-1930 годах он учительствовал в местной средней школе) среди книжного хлама Прийма обнаружил несколько старых номеров газеты <Известия Верхне-Донского окрисполкома и окружкома РКП(б)> за 1922 год. В номере от 2 августа 1922 года и было напечатано  письмо Павла Кудинова:

<...Русский народ, - писал он, - изголодавшись, исхолодавшись, без обуви и одежды, наверное, частенько подумывает: <Кабы был Врангель, так был бы и хлеб, и обувь, и одежда>. По-моему, это просто ваша отчаянная галлюцинация. Вспомните времена Врангеля! Что он дал вам полезного в экономической жизни? Ровно - нуль... Я откровенно говорю не только вам, но каждому русскому труженику: пусть выбросит грязные мысли из головы о том, что здесь, где-то на полях чужбины, Врангель для вас готовит баржи с хлебом и жирами. Нет! Кроме намыленных веревок, огня, меча, суда, смерти и потоков крови - ничего! И вы, русский народ, напрягите все силы там, в стране, для возрождения. Может, многим еще хочется блеснуть погонами и плюнуть кому-то в лицо, но это не служит доказательством несостоятельности Советской власти...   Наши казаки, за исключением немногих, покинули лагери и вышли на беженское положение...

Ваш сын и брат

П. Кудинов>4

Сама по себе история обнаружения этого письма Кудинова - убедительное свидетельство полезности фактографических разысканий в изучении подлинной истории <Тихого Дона>. Не разыщи Прийма это замечательное по своей выразительности письмо - наши представления о подлинной истории <Тихого Дона> были бы в значительной степени обедненными. Это письмо было опубликовано в вешенских <Известиях>, и Шолохов наверняка его знал. Это, на наш взгляд, и объясняет отношение писателя к Павлу Кудинову.

В статье <Встречи в Вешенской> Прийма приводит следующий диалог Шолохова с профессором Г. Хьетсо:

<- За рубежом некоторые критики говорят, будто <Тихий Дон> написан Вами для белых эмигрантов?

- Смотря для каких белых - живо отозвался Шолохов.

- Для контрреволюционеров, - уточнил Хьетсо.

- Нет, - решительно ответил Шолохов. - Роман написан для народа. Нашего! И для всех, для Вашего народа! - подчеркнул Шолохов. - И для таких белых, как Кудинов... Кстати, он-то смотрел на <Тихий Дон> по-иному...>5.

После разговора с Шолоховым и шофером-попутчиком Прийма пытался разыскать Кудинова, но безуспешно: следы его затерялись.

Как и почему тридцать пять лет спустя после Вешенского восстания его руководитель оказался в Сибири, никто не знал.

И лишь в начале шестидесятых годов, встретив в Вешенской казака-вешенца Никиту Васильевича Лапченкова, вернувшегося из эмиграции, Прийма узнал, что Кудинов находится не в Сибири, а в Болгарии.

Лапченков дал Прийме адрес Кудинова, и Прийма связался с ним, сначала - письменно, а потом - по телефону. <Долго телефонистки настраивали линию, усиливали звук, и вот, словно из-за моря, донеслось дыхание, кашель и - русский голос:

        Россия! Москва! У телефона - вешенский казак Павел Назарьевич Кудинов.

        В вами говорит Ростов-Дон, - сказал я и назвал себя. - Привет вам с берегов тихого Дона: Как ваше здоровье?

        Тружусь с мотыгой, - голос Кудинов посуровел. - Топчу землю. Тружусь в стопанстве - колхозе. Скажу правду: горек хлеб на чужбине. Но потянуло меня сюда, к семье. И тоскую я тут по тихому Дону, ругаю себя, что не остался в Вешках.

        Скажите, пожалуйста, Павел Назарьевич, как вы попали в командующие восстанием?

-         Я и сам не знаю, - ответил Кудинов. - Тогда, в 1919 году, в Вешках, на военном совете от восставших частей были выдвинуты две  фигуры: сотник Илья Сафонов, не знавший фронта, и - ордена Станислава с мечами, георгиевский кавалер четырех степеней, фронтовик-вешенец, ваш покорный слуга хорунжий Кудинов. В полках открытым голосованием по большинству и избрали меня в командующие.

         - Насколько текст <Тихого Дона> близок к действительным событиям?

-         В романе много святой правды, - говорит Кудинов. - Верно указаны причины восстания, его размах и то, что мы гражданскую власть оставили в лице окружного исполкома Совета, а не атамана, и что вместо слов <господа> и <ваше благородие> мы оставили слово <товарищ>. Почти в каждой главе <Тихого Дона> повествуется о событиях и фактах, которые были в жизни. Вот скажем, урядник Фомин действительно был избран командиром Вешенского полка, открыл фронт красным. На телеграфный приказ генерала Краснова <образумиться> Фомин из Вешек послал генерала в тартарары матерной бранью по телеграфу. Точно описаны перегибы комиссара Малкина, мятеж в Сердобском полку, который привел к нам и поставил на колени монархист командир Врановский. В романе есть кое-что, с чем я и не согласен, чего со мною или вокруг меня не было. Скажем, у меня при штабе не было монархиста Георгидзе. Но Шолохов, как писатель, видимо, имеет право на свой художественный домысел...

- Что вы скажете о главном герое <Тихого Дона> Мелехове?..>6.

Ответ Павла Кудинова на этот исключительно важный вопрос мы уже привели в предыдущей главе, - Кудинов сообщил, что хотя Мелехов - вымышленное лицо, первую, т.е. мелеховскую дивизию возглавлял Харлампий Ермаков, чья биография во многом совпадает с биографией Григория Мелехова.  Таково еще одно документальное подтверждение того, что именно Харлампий Ермаков - прототип Григория Мелехова, что <многие его приметы, поступки и выходки Шолохов передал Григорию Мелехову>.

Однако и это свидетельство проигнорировано <антишолоховедами>. Впечатление такое, будто для них Павел Кудинов и Харлампий Ермаков - некие <виртуальные>, чуть ли не выдуманные фигуры.

Судьба еще одного героя <Тихого Дона> - командующего армией верхнедонцев Павла Кудинова - реальность, и реальность трагическая. Как справедливо заметил Шолохов, жизнь Кудинова - <это еще более грустная песня, чем у Григория Мелехова>7.

Руководитель восстания верхнедонцев Павел Назарьевич Кудинов был арестован в Болгарии в ноябре 1944 года органами <СМЕРШ>. Современному молодому читателю вряд ли знакомо это слово. Во время Великой Отечественной войны оно означало <Смерть шпионам> - так называлась военная контрразведка советской армии, которая входила в состав органов государственной безопасности.

В <Обвинительном заключении>, утвержденном самим начальником Главного управления контрразведки <СМЕРШ> генерал-полковником Абакумовым, его же резолюция: <Внести в особое совещание. Меру наказания Кудинову определить 10 лет ИТЛ>8, что значит - <исправительно-трудовых лагерей>. Росчерком пера одного человека - руководящего чиновника контрразведки <СМЕРШ> - Кудинов без суда получил 10 лет. За что? За то, прежде всего, что, как сказано в <Обвинительном заключении>, <проживая после ранения в боях с Красной армией в станице Вешенской на Дону, при восстановлении там Советской власти возглавил восстание среди казачества и создал 5 дивизий из числа повстанцев, в течение трех месяцев руководил вооруженной борьбой против Красной Армии>, а также за то, что <находясь уже в Болгарии, в 1935 году по личной инициативе создал в г. Софии антисоветскую националистическую организацию>9.

Более четверти века прошло со времени Верхнедонского восстания, а власти не могли ни забыть, ни простить казакам Вёшенский мятеж. Не успели наши части пересечь границу Болгарии, как органы военной контрразведки (<Смерть шпионам>) арестовывают не какого-нибудь <шпиона>, а донского казака за его старые грехи.

В приговоре Особого совещания при НКВД и в <Обвинительном заключении> изначально содержится неправда. Там сказано, будто <Дело> на П. Н. Кудинова открыто 31 мая 1945 года и что арестован он 30 мая 1945 года. В <Деле> хранится ордер № 260 от 1 мая 1945 года <На производство обыска и ареста Кудинова Павла Назарьевича>10. В действительности Кудинов уже давно сидел в КПЗ <СМЕРШа> Третьего Украинского фронта, поскольку, как явствует из документов, был арестован оперуполномоченным Управления контрразведки <СМЕРШа> капитаном Бородиным еще 4 ноября 1944 года, о чем говорят <Анкета арестованного>, заполненная 4 ноября 1944 года11, <Протокол личного обыска> от 8 ноября 1944 года12, <Протокол задержания> от 8 ноября 1944 года и Протокол первого допроса от 9 ноября 1944 года.

Чрезвычайно выразителен <Протокол задержания>, выявляющий мотивы ареста Кудинова: <: подозревается в совершении преступных действий>13. Это - все. И, как итог - <постановляющий> пункт: <Задержать Кудинова Павла Назарьевича в порядке ст. 100 УПК РСФСР для выяснения его преступной деятельности>14.

Уже первые, поставленные следствием Кудинову 9 ноября 1944 года вопросы говорят о том, что <СМЕРШ> прекрасно знал, кто такой Кудинов и чем он занимался в 1919 году. В перечне вопросов был следующий <наводящий>  пункт:  <Служба  в  белых  и  др[угих]  к.-р.[контр-революционных] армиях, участие в бандах и восстаниях против Сов[етской] власти и в качестве кого>. И тут же записан ответ: <Служил в белой армии в 1918 году, участвовал в боях против Красной Армии, участвовал в восстании верхнедонцев с 29 февраля по 15 мая 1919 года, командующим восставших казаков>15.

<СМЕРШ> продержал командующего восставшими в 1919 году вехнедонскими казаками в заключении, не давая делу официального хода, с ноября 1944 по май 1945 г ., то есть до конца войны, перевозя его с собой по Европе. <После десятидневного следствия я был отправлен в пределы Австрии и пробывши там шесть месяцев, был отправлен в Москву>16. Лишь после окончания войны делу Павла Кудинова был дан официальный ход, после чего в июне 1945 года он и оказался в Москве.

Показательно, что основные многостраничные допросы Кудинова были проведены органами <СМЕРШ> в ноябре 1944 и в апреле 1945 года, то есть до открытия его <Дела>. И лишь два кратких, во многом формальных допроса были проведены в Москве 13 и 14 июня 1945 г ., причем допрос проводили по-прежнему сотрудники <СМЕРШ>. Материал допросов дает документальное представление о биографии П.Н. Кудинова, его деятельности в качестве командующего армией повстанцев и о ходе самого восстания; о движении казаков-националистов в эмиграции, которое он одно время возглавлял.

Из допросов и показаний арестованного следует, что родился  Павел Назарьевич Кудинов 1 января 1891 года в хуторе Средне-Дударевском Вешенской станицы <в простой казачьей семье>, где кроме него было еще четыре брата и сестра, а также <две лошади, одна корова и одна пара быков>17. Несмотря на то, что в семье было шесть мужчин- отец и пятеро сыновей и семья имела шесть земельных паев, что составляло 27 десятин земли, жили они бедно. Трогателен рассказ Павла кудинова в <Просьбе о помиловании> о том, как <в десятилетнем возрасте окончив три отделения первоначальной церковно-приходской школы>, он <за неимением материальных средств у родителей продолжать учиться дальше>, <пошел по миру, затрачивая детский труд за скромную плату>18.

Так раскрывается формула <родился в семье казака-середняка>, которую употребляют применительно к Павлу Кудинову и К. Прийма19, и В. Васильев20.

Материалами <Дела> не подтверждается утверждение В. Васильева, будто Кудинов <не помышлял о военной службе>, а <окончил до первой мировой войны Персиановское сельскохозяйственное училище, на германский фронт пошел добровольцем:>21. В действительности, - как следует из материалов <Дела>, - Кудинову в юности удалось поступить <в жандармское училище, в котором он пробыл одиннадцать месяцев>, но <после экзамена на совершеннолетнюю строевую жандармскую службу принят не был, а зачислен в канцелярию участка писарем у делопроизводителя. Пробывши в участке, кажется 4 - 5 месяцев, я был призван для отбытия действительной службы>22, - показывает Кудинов.

На допросе 9 ноября 1944 года Кудинов рассказал: <В 1912 году был призван на действительную военную службу в 12 Донской казачий полк, который находился в м[естечке] Радзивиллово Волынской области. В 1913 году окончил учебную команду при этом полку и получил звание старшего урядника, т.е. старшего унтер-офицера. 18 августа 1914 года 12-й казачий полк в составе 11 кавалерийской дивизии выступил на австро-венгерский фронт. В составе этого полка  на австро-венгерском фронте я пробыл до 6 января 1918 года. В связи с революцией казачьи части были деморализованы и разошлись по домам. В январе я пришел также домой>23.

Как видим, Павел Кудинов и Харлампий Ермаков - погодки и земляки: оба родились в 1891 году (один - в январе, а другой - в феврале) в соседних хуторах Вешенской станицы; оба были призваны на действительную службу - Кудинов в 1912, Ермаков в 1913 году, оба оказались в одном и том же 12-м Донском казачьем полку в селении Радзивиллово, оба окончили учебную команду при полку и произведены в старшие урядники, оба в составе своего полка 18 августа 1914 года выступили на австро-венгерский фронт. и, наконец, оба, возможно, - единственные в Вешенском округе - окончили германскую войну Георгиевскими кавалерами всех четырех степеней, то есть, как говорил Кудинов, <с полным бантом>. единственное <служивское> отличие между ними - в том, что Павел Кудинов к концу германской войны сумел закончить пехотное военное училище в Иркутске и получить офицерский чин.

История с Иркутским военным училищем началась с эпизода, который нашел отражение в <Тихом Доне>.

На полях Х главы третьей части рукописи <Тихого Дона>, как мы помним, встречается фраза: <Арестовывают борщ>24. Это - <наметка> Шолохова, касающаяся уже следующей, четвертой части <Тихого Дона>, где в главе IV казакам дали щи с протухшим мясом. <Зараз арестуем эти щи - и к сотенному>, (  ,   ), - решают казаки, не желая есть щи с червями. В своем <Прошении о помиловании> в 1954 году Кудинов коснулся этой истории, случившейся в 12 Донском казачьем полку. <В мае 1915 года за смелый протест перед офицером полка, который способствовал в расхищении положенного бойцам порциона мяса, я был предан военно-полевому суду штаба корпуса, но был оправдан>25.

В романе не говорится, применили ли власти какие-то меры воздействия по отношению к <взбунтовавшимся казакам>. Но <Дело> Павла Кудинова подтверждает, что подобный случай имел место в 12 Донском полку, как и другие реальные события в Радзивиллове, описанные в <Тихом Доне>.

Для Павла Кудинова этот протест против <расхищения положенного бойцам мяса> имел неожиданные последствия. Хотя он и был оправдан судом, после этого случая он почувствовал <враждебное отношение к себе и решил, - по его словам - <ускользнуть> из полка и, как Георгиевский кавалер всех 4-х степеней, поступить в военное училище. Что ему в конечном счете и удалось, - только поступил он не в Новочеркасское военное училище, куда поначалу сдавал экзамен, а в пехотное училище в Иркутске, которое закончил в 1916 году, став хорунжим. Это, как объяснял Кудинов следствию, и стало причиной его избрания командующим объединенными силами повстанцев: <Из боевых офицеров, окончивших военное училище в то время был только я>26.

Как и Харлампий Ермаков, Павел Кудинов в ходе следствия вел свою <защитительную> линию, говоря далеко не всю правду о тех далеких трагических годах, и это, естественно, следует учитывать. Но есть и различия в их поведении в ходе следствия. Если Харлампий Ермаков во время как первого, так и второго арестов настойчиво доказывал, что он, несмотря на свое участие в восстании, - не враг советской власти, то Павел Кудинов не скрывал от следствия, что был убежденным ее противником.

Возможно, одно из объяснений столь твердой и последовательной его позиции - в судьбе его братьев. Как явствует из материалов <Дела>, его старший брат Федор, подхорунжий, <учился в 1917 году в Царскосельской школе прапорщиков, а через год был расстрелян большевиками как белый офицер>27. Остальные три брата также участвовали в империалистической войне, а потом служили у белых: Алексей был урядником в Донской армии, Ванифор - подхорунжим, а Евгений, который ушел в эмиграцию вместе с Павлом, - старшим урядником28.

Показания Кудинова в ходе следствия - исключительно важный источник информации по истории Вешенского восстания, дополняющий его очерк <Восстание верхнедонцев в 1919 году> и подтверждающий, насколько точно воссоздал картину восстания на Верхнем Дону Шолохов.

 

Кудинов - глава Вешенского восстания

 

<Дело> П.Н. Кудинова, его допросы в <СМЕРШ> - уникальный исторический материал, благодаря которому можно представить точную картину Вешенского восстания и сопоставить ее с шолоховским <Тихим Доном>. Особую ценность представляют ответы Кудинова следователю <СМЕРШ> в ходе допроса 14 апреля 1945 года о начале и ходе Вешенского восстания:

<Вопрос: Где оно зародилось?

Ответ: Первыми восстание подняли 25 февраля 1918 (описка?) г. казаки х. Шумилинского Казанской станицы.

Вопрос: Восстание направлено было против Советской власти?

Ответ: Да:

Вопрос: Кто его подготовил?

Ответ: По-моему, оно возникло стихийно.

Вопрос: Как развивалось это восстание?

Ответ: Вслед за восставшим хутором Шумилинским поднялись станицы Казанская и  Мигулинская, а 27 февраля утром ст. Вешенская была окружена восставшей казачьей сотней Решетовского хутора под командованием подхорунжего Ермакова. Представители советской власти бежали.

В ст. Вешенской был создан инициативный окружной совет в лице вахмистра Данилова, Попова, Мельникова и др. и сформирована 1-я повстанческая дивизия.

Вопрос: Каковы радиусы восстания?

Ответ: В восстании приняли участие казаки станиц Казанской, Мигулинской, Вешенской, Еланской, Букановской, Слащевской, т.е.  почти всего Верхне-Донского округа.

Вопрос: Кто возглавил повстанческое движение в Верхне-Донском округе?

Ответ: Я - Кудинов.

Вопрос: По собственной инициативе?

Ответ: По истечению нескольких дней после начала восстания, действовали пока разрозненные отряды восставших. Каждый отряд стоял против своей станицы и защищал ее. Однако казаки потребовали потом объединения всех сил и создания одной боевой единицы под единым командованием. Единым командиром повстанческой армии был избран я.

Вопрос: Почему именно остановились на вас?

Ответ: Меня многие казаки знали по Германской войне, как полного Георгиевского кавалера. Кроме того, из боевых офицеров, окончивших военное училище, в то время был только я.

Вопрос: И также были настроены против советской власти?

Ответ: Да, это верно. Я являюсь противником Советской власти.

Вопрос: Какими силами вы располагали в период руководства вами повстанческой армией?

Ответ: Повстанческая армия имела до 30 тысяч сабель и штыков.

Вопрос: В состав повстанческой армии, какие соединения входили и кто ими командовал?

Ответ: В состав повстанческой армии входило 5 конных дивизий по четыре полка, одна конная бригада по два полка, два пехотных полка и 5 - 6 орудий. 1-й дивизией командовал хорунжий Ермаков Харлампий, 2-й - сотник Меркулов, 3-й - подъесаул Егоров, 4-й - подхорунжий Медведев, 5-й - хорунжий Ушаков, бригадой - хорунжий Колычев.

Вопрос: Кто снабжал вас оружием и боеприпасами?

Ответ: Винтовки и клинки были привезены казаками  с германского фронта и сохранены. Пулеметы и боеприпасы были захвачены в первые дни восстания в эшелоне, следовавшем [по железной дороге] для частей Красной армии.

В дальнейшем же все добывалось в бою.

Вопрос: Какую задачу вы перед собой ставили?

Ответ: Свергнуть Советскую власть на Дону, соединиться с Донской армией, действовавшей в то время под командованием генерала Богаевского в районе Новочеркасска.

После изгнания Советов установить на Дону власть Войскового Круга во главе с Войсковым атаманом в рамках территории, существовавшей до революции:

Вопрос: По размерам, что представляла собой территория, занимаемая повстанческой армии?

Ответ: 350 км по окружности, от 35 до 40 км в радиусе.

Вопрос: Где находился ваш штаб?

Ответ: В ст. Вешенской:

Вопрос: Когда вы установили связь с Донской армией?

Ответ: Приблизительно в середине апреля месяца 1919 года.

Вопрос: Каким образом?

Ответ: Для установления связи с нами на самолете прилетели представители Донской армии сотник Богатырев и пилот хорунжий Тарарин.

Я написал информационную справку атаману Богаевскому, в ней сообщал, в каком состоянии находится повстанческая армия, о ее численности и расположении. Просил боеприпасов. Пилот улетел, а Богатырев остался как офицер связи.

Вопрос: В дальнейшем, как осуществлялась связь?

Ответ: Через несколько времени к нам прилетел капитан Иванов, который привез патронов, а в двадцатых числах мая прибыл также на самолете капитан Веселовский. Он представил нам 10 тысяч патрон[ов] и табаку. Кроме того сообщил, что со стороны ст. Миллерово двигается на помощь конная группа генерала Секретева<:>

Вопрос: После разгрома белогвардейских армий куда вы эвакуировались и с кем?

Ответ: После разгрома Донской армии частями Красной армии я с женой в составе 3 дивизии эвакуировался  из Керчи в г. Константинополь (Турция)29.

Вырисовывающийся в ходе этого допроса 14 апреля 1945 г . ход Вешенского мятежа полностью совпадает как с тем, что говорил на допросах Харлампий Ермаков, так и с картиной возникновения и развития восстания, представленной в <Тихом Доне>.

В <Просьбе о помиловании>, направленной им в 1954 г . в Президиум Верховного совета СССР, Кудинов сообщает дополнительные подробности о предыстории  и ходе Вешенского восстания, подробно останавливается на обстоятельствах, которые привели к открытию линии фронта верхнедонцами перед наступающей Красной Армией осенью 1918 г . <: Казаки не хотели воевать за пределами своей Донской области. Однако, атаман Краснов и окружавшая его дворянская шайка, оплакивавшая <потерянный рай>, сумели толкнуть казаков за пределы Дона. Протесты казаков усиливались... И наконец три полка казаков: Вешенской, Мигулинской и Казанской взбунтовались, сражаться с Красной Армией отказались, затем побратались и, заключив мир, разъехались по домам, сделав громадный прорыв по линии донской армии. Донская и Добровольческая армии стремительно покатились назад. Красная же армия спешно двигалась вперед, по пятам отступавших>30.

В конце декабря было распространено воззвание Троцкого следующего содержания: <Товарищи офицеры и казаки! Оставайтесь на местах! Против оставшихся казаков никаких репрессий проявлено не будет, а офицеры будут приравнены к офицерам Красной гвардии>. Это воззвание возымело свое действие. Многие остались на местах. Время шло: Красная армия проходила на юг и держала себя достойно уважения. Но когда прибыл трибунал, то положение крайне изменилось>31.

Решение верхнедонцев покинуть фронт нанесло тяжелый удар по белому движению. Бывший начальник разведывательного и оперативного отделений штаба Донской армии - как он себя именует - <Генерального штаба полковник> Добрынин характеризует эту ситуацию так: <В декабре войска Верхне-Донского округа, минуя командование, начали мирные переговоры с советским командованием и разошлись по домам, образовав к 25 декабря (7 января) громадный прорыв, открытый для советских войск>32. Боевой состав Донской армии сократился с 49,5 тысяч до 15 тысяч к 15 (28) февраля 1919 года.

Хотя в процессе переговоров командование Красной Армии обещало не вводить войска на Верхний Дон, а двигаться к Новочеркасску, они тут же начали продвигаться в образовавшийся прорыв, и весь казачий фронт спешно отошел на линию Донца. Верхне-Донской округ оказался в тылу Красной Армии, захватившей почти весь Дон.

<Станицу Вешенскую,  - сообщает П. Кудинов, - заняла 15 Инзенская пех[отная] дивизия, по другим станицам и хуторам расположидись отряды чека, обозы и резервные части. Повсюду начался красный террор:>33. Фронт большевикам открыли 1-й Вешенский, Казанский и Мигулинский полки. В 1-м Вешенском полку летом и осенью 1918 г . воевал против Красной армии Харлампий Ермаков34.

Сотником 1-го Вешенского конного полка белой армии был в это время и Павел Кудинов35.

В <Тихом Доне> Григорий Мелехов воюет с Красной армией в том же 1-м Вешенском полку: <Неподалеку от станицы Дурновской Вешенский полк в первый раз ввязался в бой с отступающими частями красноармейцев.

Сотня под командой Григория Мелехова к полудню заняла небольшой, одичало заросший левадами хутор> (4, 78). Казаки Вешенского полка решают  <дальше границ не ходить> (4, 92); <Выбьем из казачьей земли - и по домам!>; <По домам надо! Замирения надо добиваться!..> (4, 92).

Как видим, Шолохов ничего не придумывал, - он знал, как все происходило в жизни, знал из надежного источника и воплощал эту правду жизни в художественном слове. Любопытна эта перекличка текста <Тихого Дона> и текста допросов арестованных Харлампия Ермакова и Павла Кудинова. На допросе 24 мая 1923 года Ермаков так рассказывает об этом периоде своей жизни: <: Армия белых начала отступать за Донец. Мне удалось из части убежать и скрываться дома>36.

Точно так же <убежал из части>, ночью тайно <покинул полк> и Григорий Мелехов: <Поживу дома, а там услышу, как будут они идтить мимо и пристану к полку>, - отстраненно думал он о тех, с кем сражался вчера бок о бок> (4, 103).

В полном соответствии с реальными обстоятельствами жизни в <Тихом Доне> сказано: <Первым обнажил занятый участок, находившийся на калачовском направлении 28-й полк, в котором служил Петро Мелехов.

Казаки после тайных переговоров с командованием 15-й Инзенской дивизии решили сняться с фронта и беспрепятственно пропустить через территорию Верхне-Донского округа красные войска. Яков Фомин, недалекий, умственно ограниченный казак, стал во главе мятежного полка:> (4, 106).

Как сообщал в ходе допросов Павел Кудинов, Яков Фомин пригласил его к себе в <адъютанты>, а потом сделал и руководителем военного отдела Вешенского исполкома, что вполне его устраивало, поскольку он <был пока доволен> новой властью. <Однако Советская власть просуществовала всего один месяц, после чего вспыхнуло восстание казаков> (из допроса П. Кудинова 14 апреля 1945 г .).

Казаки Вешенской, Казанской и Мигулинской станиц, державшие фронт против Красной армии на северных границах Донщины, взбунтовались и к началу января открыли его перед наступающими частями Красной Армии. А спустя три месяца они подняли новый мятеж, - уже против обманувшей их Красной Армии, против комиссаров, развязавших террор в отношении казачества. Это была реакция на предательство и обман, которым они подверглись.

Итак, главной причиной Вешенского восстания был обман казаков, добровольно открывших Красной Армии фронт, и начавшийся сразу же после этого красный террор, политика <расказачивания>, направленная на физическое уничтожение казачества. Ответы, которые давали во время допросов Харлампий Ермаков и Павел Кудинов, подтверждают глубину и точность анализа этих причин в <Тихом Доне>, где эти беззакония и зверства описаны с документальной правдивостью. <:То обстоятельство, что бросили верхнедонцы фронт, оправданием не служит, а суд до отказу прост: обвинение, пара вопросов, приговор и под пулеметную очередь> (4, 148). Чекисты дают в романе четкие указания, кого в первую очередь следует поставить под <пулеметную очередь>: <необходимо изъять все наиболее враждебное нам. Офицеров, попов, атаманов, жандармов, богатеев - всех, кто активно с нами боролся, давай на список> (4, 168). Этот <список> дословно повторяет директиву о расказачивании от 24 января 1919, предписывавшую установку на <самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления>37, а также <инструкцию> от 12 декабря 1918 года: <Лица, перечисленные в пунктах, подлежат обязательному истреблению: все генералы, духовенство, укрывающиеся помещики, штаб- и обер-офицеры, мировые судьи, судебные следователи, жандармы, полицейская стража, вахмистры и урядники царской службы, окружные, станичные и хуторские атаманы, все контрреволюционеры и - все казачество>38.

Восстание вспыхнуло сразу в нескольких местах, и оно, бесспорно, было подготовлено.

Казак Мигулинской станицы К. Чайкин на заседании Верховного круга в Новочеркасске в мае 1919 г . так рассказывал о его начале; <20 февраля (по ст. ст. - Ф.К.) я получил известие, что был назначен ряд расстрелов. В Каменской подготовлялось восстание и организовывалась дружина. У меня были припрятаны винтовки и девять ящиков с патронами. Ко мне приехали казаки, забрали винтовки, патроны и уехали в Казанскую. Там уже собралось около 500 казаков. В два часа ночи окружили Казанскую, перебили 300 красных, установили свой порядок>39.

А вот как описывает начало восстания в Вешенской в своей <Просьбе о помиловании> в Президиум Верховного Совета СССР Кудинов:

<В январе месяце 1919 года я был назначен начальником военного отдела: В это время в Вешенской был расположен карательный отряд, численностью в 250 человек. 27 февраля, когда сотрудники комиссариата собрались на работу, то с окраин станицы послышалась ружейная стрельба (это было 8 часов утра). Оказалось, что станица окружена, но кем - никто ничего не знал, а карательный отряд был захвачен врасплох. Комиссар и комендант бросились в трибунал, чтобы выяснить о положении, но последний исчез еще в 12 часов ночи, не предупредил ни того, ни другого. После краткой перестрелки карательный отряд бросился врассыпную, на правый берег реки Дона, в лес. Станица была занята конной сотней казаков, пришедших с хутора Решетовского. После, как выяснилось, восстание началось еще 25 февраля в хуторе Шумилине Казанской станицы и 26 была занята и станица Мигулинская>40.

Начало восстания в <Тихом Доне> дается в восприятии Михаила Кошевого, и оно идентично тому, что рассказывает Павел Кудинов. <Выстрелы глухо захлопали где-то за станицей, около сосен, в направлении на Черную. Мишка побелел, выронил папиросу. Все бывшие в доме кинулись во двор. Выстрелы гремели уже полнозвучно и веско. Возраставшую пачечную стрельбу задавил залп, завизжали пули, заклацали, вгрызаясь в обшивку сараев, в ворота. <:> Началась гибельная паника> (3,190). Как видим, в романе все началось также с окружения станицы и паники. Причем <выбили из Вешенской Фомина>, сообщается в романе, именно <решетовцы, дубровцы и черновцы> (3, 196).

Шолохов прекрасно знал, что окружила Вешенскую и захватила ее решетовская сотня, формировавшаяся из казаков хуторов, лежавших по речке Решетовке и вокруг станицы Вешенской, включая Черновку, Чигонаки, Дубровку и др. Как уточнил во время допроса 9 ноября 1944 года Павел Кудинов, <впоследствии при большом увеличении этой группой стал командовать Суяров>41.

Чтобы рассказать обо всем этом столь правдиво в <Тихом Доне>, необходимо было все это знать. Досконально о начале восстания знал Павел Кудинов: последние недели перед восстанием он был адъютантом командира 28-й <красной> дивизии Фомина и заведующим военным отделом Вешенского исполкома и, как будет показано далее, принимал участие в подготовке восстания. Но, находясь в эмиграции, он, естественно, не мог рассказать об этих подробностях будущему автору <Тихого Дона>.

Об обстоятельствах начала восстания в станице Вешенской и ее хуторах столь же подробно знал руководитель базковской группы восставших Харлампий Ермаков - правая рука Павла Кудинова. От него-то автор <Тихого Дона> и мог получить эту столь необходимую для романа информацию. Она касалась в основном того, как развивалось восстание в Вешенской, - и именно она легла в основу изображения восстания в романе. Однако у Харлампия Ермакова не было подробной информации о том, как начиналось и развивалось восстание в Шумилинской, Казанской и Мигулинской станицах. Нет ее и в <Тихом Доне>.

Хотя первые выстрелы восставших прозвучали в Шумилинской и Казанской станицах, руководящим центром восстания стала Вешенская, где находились Кудинов и Ермаков и откуда осуществлялось руководство восстанием. И это также получило правдивое отражение в романе. В ходе допроса 14 августа 1945 года Кудинов показывает: <После свержения восставшими в перечисленных выше станицах органов Советской власти, был создан белогвардейский казачий окружной совет, по рекомендации которого 12 марта 1919 года я был избран командующим повстанческих отрядов, с задачей создать из последних регулярные белогвардейские части для продолжения борьбы против Советской власти.

Приняв командование повстанческими отрядами: на базе этих отрядов я по своей личной инициативе сформировал 5 конных дивизий и 1 бригаду, которые после соединения с Донской армией Деникина мною были переданы под командование генерала Сидорина>42.

Командиром 1-й конной повстанческой дивизии, по сути дела - главной дивизии повстанческой армии, базой формирования которой была станица Вешенская и ее хутора, Кудинов назначил Харлампия Ермакова - своего  земляка, однополчанина и также Георгиевского кавалера всех четырех степеней. Это не было случайностью: в очерке <Восстание верхнедонцев в 1919 году> говорится, что Харлампий Ермаков с первых шагов восстания пользовался его особым доверием43, а сам Кудинов в эти часы располагал полномочиями, подтверждающими, что он был одним из главных организаторов восстания.

Повстанцы  захватили Вешенскую 27 февраля. <Того же 27 февраля была объявлена мобилизация и нарочные помчались с приказом по хуторам>. <Я же, учитывая цену связи и объединения, - пишет Кудинов, - телефонограммой № 1 подчинил себе военные отряды станиц Казанской и Мигулинской и приказал формировать боевые отряды на местах властью командиров действующих частей; держать прочную связь с соседними частями и не забывать про взаимную выручку в бою. Правобережные хутора станицы Вешенской, до которых еще не докатился красный террор, не признав восстание, отвечали нерешительно.

Положение осложнялось: появившиеся темные силы - наемные роты красных - повели усиленную агитацию, нашептывая казакам, что борьба с Красной армией бесполезна. Я, не дожидаясь результатов объявленной мобилизации, приказал хорунжему Х. В. Ермакову немедленно сорганизовать правобережный боевой отряд и ждать дальнейших указаний>44.

Это приказание не было случайным: именно Харлампий Ермаков, признанный герой германской войны, еще недавно служивший красным, мог поднять на восстание колеблющихся казаков правобережья Дона.

После этого, - рассказывает в своем очерке Кудинов, - он <совместно с членами окружного и станичного советов Д. и Б. собрал публичное собрание>45, митинг, на котором призвал казаков, их сомневающуюся и колеблющуюся часть, к оружию: <Я вас не уговариваю, а приказываю потому, чтобы нам, родные братья, не быть перебитыми там, в песчаной степи: С нами Бог и правда!>46.

На этом же митинге выступал и Харлампий Ермаков. Как вспоминает вешенец П.П. Лосев, - <: его слова были какими-то взрывами высокого накала, примерно в таком духе: <Братишки, и чего ж вы стоите тут раздумываете! А расстрелы и грабежи в это время продолжают комиссары. Опомнитесь и стройтесь по сотням в поход!> Но огромная толпа казаков топталась на площади, не подавая признаков готовности к походу. Лишь немногие голоса выкрикивали: <В поход. В поход!> Ермаков в безнадежном отчаянии бросается с трибуны на коня и с места в намет скачет в сторону Еланской:>47.

27 февраля, когда повстанцы захватили Вешенскую, Ермаков постоянно был рядом с Кудиновым, который с первых же часов взял на себя руководство восстанием - пока что самозванно - на основе <телефонограммы № 1>, так как был руководителем военного отдела Вешенского исполкома, а потому имел доступ к связи.

<Наступила ночь. Все утихло, только в военном отделе тускло светил огонек: то и дело звонил телефон, налаживалась связь, вызывались начальники действующих частей, которые передавали телефонограммы и пр. Я же со своим помощником, есаулом Алферовым, не отходя от аппарата, отдавал распоряжения казанцам, мигулинцам, которые вели бой с наступающими красными частями со стороны слободы Калач, Богучар и ст. Чертково. Утром 28 февраля: хорунжий Ермаков закончил формирование правобережного отряда: В ночь под первое марта отряд хорунжего Ермакова выступил на станицу Каргиновскую с расчетом на рассвете занять последнюю, дабы не дать противникам времени уничтожить находящийся там склад боевых припасов>48.

Задание, понятное Харлампию Ермакову вследствие того, что после возвращения домой, в начале 1919 года <именно он как раз и возглавлял этот артиллерийский склад 15 Инзенской дивизии>49. Судя по очерку Кудинова, Ермаков выполнил его с честью: <Отряд хорунжего Ермакова перешел в наступление, выбил красных из занимаемого ими хуторов Токина и Чукарина, до утра преследовал отступающего противника в направлении станицы Каргиновской>50.

Отзвуки этих событий, как уже говорилось выше, в полный голос слышны в <Тихом Доне>: <Приказом командующего объединенными повстанческими силами Верхнего Дона Григорий Мелехов назначен был командиром Вешенского полка. Десять сотен казаков повел Григорий на Каргинскую:> (3, 224).

Материалы следственного <Дела> подтверждают нашу мысль, высказанную в предыдущей главе: Харлампий Ермаков прошел с Кудиновым австро-венгерский фронт в составе 12-го Донского полка и был одним из самых приближенных его людей, доверенным лицом командующего объединенными повстанческими силами. Ермаков, как никто другой, знал историю возникновения Вешенского восстания, стратегию и тактику действий повстанцев.

Вот откуда в <Тихом Доне> удивляющее всех знание конкретики исторических событий на Верхнем Дону в первой половине 1919 года, та безукоризненная и достоверная правда о Вешенском восстании, которую автор <Тихого Дона>  не мог нигде <вычитать>, но мог только взять из первоисточника.

 

Подполковник Георгидзе

 

Материалы допросов Павла Кудинова в ходе следствия, так же, как и текст его <исторического очерка> <Восстание верхнедонцев в 1919 году> представляют его полным единоличным  и единственным руководителем восстания или, как он называет себя на допросах, <командующим восстанием>51.

Но в <Тихом Доне> Шолохов оценивает роль Павла Кудинова более скромно и сдержанно, чем он сам. Эта оценка Кудинова заложена уже в самом первом представлении его читателю: <После долгих споров и толков решили сохранить прежнюю структуру власти. В состав окружного исполкома выбрали наиболее уважаемых казаков, преимущественно молодых. Председателем посадили военного чиновника артиллерийского ведомства Данилова:

Суярова на должности командующего объединенными повстанческими силами сменил молодой - двадцативосьмилетний - хорунжий Кудинов Павел, георгиевский кавалер всех четырех степеней, краснобай и умница. Отличался он слабохарактерностью, и  не ему бы править мятежным округом в такое буревое время, но тянулись к нему казаки за простоту и обходительность. А главное, глубоко уходил корнями Кудинов в толщу казачества, откуда шел родом, и был лишен высокомерия и офицерской заносчивости, обычно свойственной выскочкам. <:>

Начальником штаба выбрали подъесаула Сафонова Илью:> (4, 208-209).

Как покажет последующее развитие событий в романе, главным проявлением слабохарактерности Кудинова была его зависимость от <кадетов>, подыгрывание их интересам в ущерб интересам казачества.

И здесь нельзя не удивляться проницательности молодого писателя, который почувствовал и смог передать непоследовательность командующего в сложный борьбе интересов и влияний в ходе восстания.

Но прежде всего кто такие <кадеты> и почему - <кадеты> - чуть ли не бранное слово, которое буквально не сходит с уст Григория Мелехова и его товарищей в <Тихом Доне>?

Как известно, основы Добровольческой армии были заложены генералами Алексеевым и Корниловым в ноябре - декабре 1918 года в Новочеркасске и Ростове-на-Дону. Прибывший на Дон генерал Алексеев на встрече с Донским правительством заявил, <что <Союзом спасения России>, организовавшимся в октябре 1917 года в Москве главным образом из представителей кадетской партии, ему - генералу Алексееву - поручено было спасение России, с какой целью он и приехал на Дон. Сюда стали стекаться беженцы - офицеры и юнкера, из которых и начала свое формирование армия>52.

Добровольческую армию сформировали кадеты - конституционные демократы. Первые части Добровольческой армии в значительной степени состояли из юнкеров и кадетов - учащихся кадетских корпусов. Вот почему к <добровольцам> и прилипла эта, ставшая уничижительной, кличка <кадеты>.

А так как начиная с января 1918 г . командующий Добровольческой армией генерал Деникин стал командующим всеми силами Юга России, включая и Донскую армию, это пренебрежительное прозвище стало общеупотребительным на Верхнем Дону применительно как к деникинцам, так и к красновцам.

В силу крайней непопулярности кадетов в массе простого казачества они были вынуждены держаться в тени и опираться на вчерашних фронтовиков, близких к народу, пользующихся доверием у казаков, даже если они и были близки к прежней <красной> власти, которая предала казачество. Вот почему готовя восстание, <кадеты> вышли на Павла Кудинова, - офицера из народа, полного Георгиевского кавалера, столь уважаемого среди казаков. А он, в свою очередь, привлек к восстанию Харлампия Ермакова - участника не только германской, но и совсем недавней гражданской войны на стороне красных. Такие люди были особенно ценны организаторам восстания: именно через них можно было наиболее эффективно влиять на массу казачества.

Вчерашние фронтовики, вернувшиеся в январе 1919 года домой, оставались приближенными к командованию 28-й дивизиет и, пользуясь доверием того же Фомина, занимали достаточно высокие посты. Павел Кудинов был вначале адъютантом Фомина, а потом - руководителем военного отдела Вешенского исполкома, что облегчало ему участие в конспиративной подготовке восстания.

О том, что Кудинов не был здесь сторонним наблюдателем, свидетельствует в своих воспоминаниях житель Вешенской станицы П.П. Лосев: <В час восстания в Вешенской красноармеец караульной роты Василий, живший со мной во флигеле, отступая от восставших, выполняя, по-видимому, приказание командования, забежал в дом и крикнул: <Товарищ Кудинов! Контра восстала!> (Кудинов был в это время советским военнослужащим). Василий побежал через Дон, а я остался в переулке. Я видел, как торопливо выбежал из дома вооруженный Кудинов. Он был в полушубке, крытом зеленым шинельным английским сукном, серой папахе, в высоких офицерских сапогах... Увидев Василия уже далеко на льду реки, Кудинов вскинул винтовку к плечу и выстрелил. Скоро красноармеец упал на лед, а Кудинов исчез с поля зрения>53.

По прошествии такого количества лет непросто реконструировать возможный руководящий состав заговорщиков, готовивших восстание на Дону. Но благодаря изысканиям современных историков и материалам допросов Павла Кудинова и Харлампия Ермакова некоторые фамилии уже обозначились: это бывший окружной атаман Верхне-Донского округа генерал З.А. Алферов; его родственник подъесаул А.С. Алферов; бывший начальник разведотдела войск Верхне-Донского округа подъесаул И. Г. Сафонов, а также агроном Суяров, урядник Емельян Ермаков.

Сюда же можно добавить, по всей вероятности, еще два имени, названные в очерке Кудинова, но скрытые под инициалами. Кудинов пишет, что 27 февраля 1919 года, в день захвата Вешенской, он <совместно с членами окружного и станичного советов Д. и Б. собрал публичное собрание>54, то есть митинг на площади. Почему бы вдруг, в 1930 году,  десять лет спустя после восстания, в очерке, где решительно все его участники названы пофамильно, эти два имени зашифрованы? И кто они - эти таинственные члены окружного и станичного советов, практически руководившие вместе с Кудиновым организацией восстания в день захвата Вешенской? Ответ простой: Окружной совет, созданный <по постановлению представителей от хуторов станицы Вешенской, Еланской, Казанской, Мигулинской> был политической властью на повстанческой территории. В него первоначально входили: председатель совета Никанор Петрович Данилов, товарищ председателя Емельян Васильевич Ермаков и члены совета: Куликов, Благородов, Мельников; секретарем Совета был Попов55.

Таким образом, к перечисленным пяти фамилиям реальных организаторов восстания можно добавить еще два имени заговорщиков: председателя окружного совета Никанора Данилова и его члена Благородова.

В первый же день восстания обнаружились еще два офицера: <подпоручики И.Н. Бахметьев и Н.В. Дарин, офицеры в чинах весьма незначительных, неказаки, которые, тем не менее, в разгар казакоманской истерии и при наличии большого количества казаков в подобном звании, становятся: первый - начальником оперативного отдела повстанцев, второй - командиром 1-го Вешенского полка>56. Действительно, как свидетельствовал в своих показаниях Кудинов, в состав его штаба <входили сотник Сафронов, как начальник, адъютант по строевой части поручик Бахметьев>57. Начальник контрразведки Верхне-Донского округа сотник Сафронов, поручик Бахметьев, прапорщик Дарин были офицеры-красновцы, которые принимали участие в подготовке восстания и его руководстве. Их имена находим в Таблице командного состава Армии повстанцев в приложении к очерку <Восстание верхнедонцев в 1919 году>: <Начальник штаба сотник Сафронов, поручик Бахметьев (иногородний) - адъютант штаба оперативной части: 5-я конная дивизия: прапорщик Дарин (Воронежской губ.) - командир 1-го конного полка; 1-я конная бригада - есаул Алферов, Еланской станицы - начальник штаба бригады>58.

Подтверждение тому, что Вешенское восстание готовилось <красновцами> (что не отменяет стихийности в его последующем размахе) мы находим в мемуарах атамана  П. Краснова <Всевеликое Войско Донское> (1922), широко использованных Шолоховым в романе. Краснов свидетельствует, что еще в первых числах февраля - то есть до начала Вешенского восстания - командующим Донской армией генералом Денисовым был составлен одобренный атаманом Красновым план, по которому создавалась ударная группа войск для прорыва фронта красных, с тем, чтобы <оздоровлять и поднимать казаков>59. Об этом плане также рассказано на страницах <Тихого Дона> при этом Шолохов добавил, что замысел атамана Краснова и его генералов состоял в прорыве этой <ударной группы> на территорию Верхне-Донского округа, чтобы соединиться с повстанческой армией, а затем уже идти в Хоперский округ <оздоровлять> заболевших большевизмом казаков> (4, 366).

Для Шолохова было очевидно, что Вешенское восстание готовилось штабом атамана Краснова, силами агентуры, оставленной им при отступлении в станицах Верхнего Дона.

Показательно, что <красновцы> - сторонники кадетов  - работали, как правило, в повстанческих штабах: в их планы входил захват руководства восстанием, и они не случайно расставляли своих людей на руководящие посты. И, вероятно, встретили жесткое сопротивление казачества, возраставшее по мере развития военных действий, которые далеко не всегда приносили повстанцам успех. Так что сопротивление было вполне оправданным: в условиях тяжелейших, беспощадных военных действий военное руководство должно было находиться в руках людей, умевших воевать. Вот почему организаторы восстания были вынуждены пойти на компромисс и поставить во главе военного отдела окружного совета взамен агронома Суярова казака-фронтовика, пользующегося авторитетом. Компромиссной фигурой, устроившей обе стороны - и <красновцев> и местное казачество - стал Павел Кудинов. По всей вероятности, с ним у заговорщиков были <завязаны> отношения еще до восстания, и он блестяще показал себя в день захвата Вешенской. 4 марта (по ст. ст.) приказом Окружного Совета он стал командующим отрядами Вешенской, Еланской и Каргинской станиц, начальником штаба был назначен подхорунжий Сафонов, старшим писарем штаба - казак Солдатов. <Приказ подписали Н.П. Данилов, Е.В. Ермаков и Попов>60.

Кстати, любопытна эта фигура - Емельян Ермаков, старший брат Харлампия Ермакова. В белогвардейской печати о нем говорится, что в <инициативном> окружном совете он - <казак того же хутора> - Верхне-Ермаковского Вешенской станицы, <40 лет, урядник 15 полка, участник японской и европейской войн, имеет несколько боевых отличий>61, был <товарищем председателя>, то есть Н.П. Данилова. Емельян был на десять с лишним лет старше Харлампия Ермакова, уроженец Верхне-Ермаковского хутора, в то время как Харлампий Ермаков жил в хуторе Базки. Это объясняется тем, что по причине многодетности и бедности, рассказывает его дочь, Пелагея Харлампьевна, <воспитывался отец  не у своих родителей, а у бездетных кумовьев Солдатовых>62, которые жили в хуторе Базки.

Отношения братьев Ермаковых чем-то напоминают взаимоотношения Петра и Григория Мелеховых: как и Петр, Емельян был убежденным сторонником белых, в то время, как Харлампий колебался между белыми и красными. И когда летом 1918 года Харлампия Ермакова, вернувшегося по ранению домой после службы у Подтелкова и избрания его председателем Вешенского совета, ждала после прихода белых неминуемая расплата, - Емельян заступился за него и своим авторитетом спас его. Вот как рассказывал об этом на допросах Харлампий Ермаков: <За службу в отряде Подтелкова и за службу председателем станисполкома я был судим полевым судом белых в июле месяце 1918 года. Председатель суда есаул Сидоров. По суду приговорен был к высшей мере наказания, но по ходатайству брата, сотника Ермакова Емельяна, я был отправлен на фронт, по постановлению следующему: что если я перейду на сторону красных или буду заниматься агитацией, то семейство мое будет расстреляно, а имущество конфисковано>63.

При таких взаимоотношениях между братьями вряд ли Харлампий Ермаков мог не знать о восстании, готовящемся в Верхне-Донском округе, и не поддерживать его.

Как уже отмечалось выше, организаторам мятежа была необходима помощь таких казаков-фронтовиков, как Павел Кудинов, Харлампий и Емельян Ермаковы, Кондрат Медведев, которые два месяца назад открыли фронт красным и даже сотрудничали с ними. Без опоры на таких авторитетных в казачьей среде <народных> офицеров, вышедших из массы казачества и пользующихся полным доверием, кадетам и <красновцам> было невозможно не раздуть пламя мятежа. А главное - только такие боевые и безоглядно храбрые офицеры, прошедшие фронт германской и гражданской войн, могли возглавить военные повстанческие подразделения.

На правах руководителя  военного отдела окружного Совета Кудинов разослал по всем действующим частям телефонограмму:

<Ко всем действующим отрядам восставших казаков. Братья казаки! Мы окружены со всех сторон сильнейшим врагом; борьба отдельными отрядами без своевременной поддержки и взаимовыручки в бою приведет нас к неизбежному поражению и сраму. Чтобы не быть разбитыми, необходимо вверить общее командование армией одному лицу. Вашей волей требуется избрать себе командующего, которому вы с сознанием воина, должны доверить свою жизнь. Ответ об избрании телефонограммой к 12 часам 8 марта.

Начальник военного отдела Кудинов>64.

К вечеру 8 (21) марта 1919 года на эту телефонограмму были получены ответы, по которым Кудинов единогласно избирался на пост командующего всеми восставшими частями. Начальником штаба повстанческой армии был утвержден сотник Сафонов, который <с великой охотой согласился принять штаб> (3, 209).

Видимо, организаторы восстания выбрали такой компромиссный путь руководства восстанием: военную, тактическую власть отдать <офицерам из народа>, а политическую и стратегическую - сохранить за собой, оставив в своих руках штаб повстанческой армии. В него входили бывший начальник разведотдела войск Верхне-Донского округа сотник И.Г. Сафонов и два его <адъютанта> - <поручик Бахметьев - адъютант штаба по оперативной части> и <чиновник Сербич> - <адъютант штаба по строевой части>65.

Возможно, эти <адъютанты штаба> как головной структуры в армии повстанцев и подтолкнули Шолохова к созданию образа подполковника <товарища Георгидзе> - ответственного работника штаба повстанцев, направленного кадетами на Верхний Дон для руководства восстанием. Этот персонаж имеет особое значение в романе. Он свидетельствует, что Шолохов знал о роли деникинско-красновской закулисы в подготовке и руководстве восстанием и изобразил ее с поразительной точностью. А это еще раз подтверждает, что писатель пользовался информацией из первоисточника, которому были доступны самые сокровенные тайны восстания.

Обратимся к сцене, где описывается, как подполковник Георгидзе командовал армией повстанцев.

< - :Ослабление активности противника на фронте Первой дивизии и настойчивые попытки его перейти в наступление на линии Мигулинская - Мешковская заставляют нас насторожиться. Я полагаю... - подполковник поперхнулся на слове <товарищи> и, уже зло жестикулируя женски белой прозрачной рукой, повысил голос:> (4, 246).

Как видим, белоручка-подполковник разговаривает с воссташими верхнедонцами как полный хозяин положения, и при этом выговаривает им за допущенные ошибки, когда они два месяца назад открыли фронт красным:

<- Вешенцы, да и вообще все повстанцы, искупят свою вину перед Доном и Россией, если будут так же мужественно бороться с большевиками..."

<Говорит, а про себя смеется, гадюка!> - вслушиваясь в интонацию, подумал Григорий. И снова, как в начале, при встрече с этим неожиданно появившимся в Вешенской офицером, Григорий почувствовал какую-то тревогу и беспричинное озлобление> (4, 247-248).

Мелехов с пристрастием допрашивает Кудинова: <...офицер этот, из черкесов, он что у тебя делает?

- Георгидзе-то? Начальником оперативного управления. Башковитый, дьявол! Это он планы разрабатывает. По стратегии нас всех засекает> (4, 248).

И позднее, <в седле уже, медленно разбирая поводья, все еще пытался он (Григорий - Ф.К.) отдать себе отчет в том непонятном чувстве неприязни и настороженности, которое испытал к обнаруженному в штабе подполковнику, и вдруг, ужаснувшись, подумал: <А что, если кадеты нарочно наоставляли у нас этих знающих офицеров, чтоб поднять нас в тылу у красных, чтоб они по-своему, по-ученому руководили нами?> - и сознание с злорадной услужливостью подсунуло догадки и доводы> (4, 249).

Таким образом, фигура подполковника Георгидзе имела для Шолохова принципиальное значение - прежде всего - для обрисовки характера Павла Кудинова и его взаимоотношений с Григорием Мелеховым.

Но не только. Этот персонаж важен для прояснения принципиального взгляда Григория Мелехова - и Шолохова - на Верхне-Донское восстание, как движение народное, противостоящее в равной мере и красным и белым, <комиссарам> типа Малкина и золотопогонникам типа Георгидзе. Народный характер, который сразу же приняло Вешенское восстание, понимают и его организаторы, и их доверенный человек - руководитель объединенными силами повстанцев Кудинов. Не случайно подполковника Георгидзе прячут от казаков в обозе Черновского полка, как неслучайна и его смерть: <: Шалая пуля его чмокнула в песик. И не копнулся вроде: Казаки, сволочи, должно быть, убили:> (4, 372). <Песик> на верхнедонском диалекте означает <висок>. Нужна была высокая точность выстрела и большой заряд ненависти, чтобы уложить сидевшего <на дышлине брички> в <двух верстах от линии огня> <товарища Георгидзе> в висок.

<Убили товарища Георгидзе> (4, 371), - горюет командующий Кудинов и даже пытается произвести разыскания среди казаков, которые отказываются, <а по глазам ихним б: вижу - они ухандокали> (4, 373).

<- Ну, какой он нам с тобой товарищ:, - отвечает Кудинову Григорий Мелехов - Пока дубленый полушубок носил, до тех пор товарищем был. А  - не приведи Господи - соединилися бы мы с кадетами да он в живых бы остался, так на другой же день усы бы намазал помадой, выхолился бы и не руку тебе подавал, а вот этак мизинчиком:> (4, 371).

Это свое барское нутро <товарищ Георгидзе> проявил уже в той сцене, где он был введен автором в действие и представлен Григорию Мелехову, - во время переговоров Кудинова с гонцом Алексеевской станицы, огромным казачиной в лисьем малахае.

Разговор этот закончился скандалом и резким ответом станичника-гонца: <И до каких же пор на православных шуметь будут? Белые шумели, красные шумели, зараз вот ты пришумливаешь, всяк власть свою показывает да ишо салазки тебе норовит загнуть:> (4, 243). После чего, пишет Шолохов, казак тихонечко притворил дверь, зато в коридоре так хлопнул входной дверью, что штукатурка минут пять сыпалась на пол и подоконники.

<Гордость в народе выпрямилась> (4, 244), - подвел итог этой сцене в романе Кудинов.

<- Хамство в нем проснулось и поперло наружу, а не гордость. Хамство получило права законности> (4, 244), - сказал подполковник-кавказец в ответ на слова Кудинова.

Для подполковника Георгидзе казаки, трудовой и <служивский> народ, - хамы, дикие люди. Отсюда их ненависть к <золотопогонникам> ничуть не меньшая, чем к <комиссарам>.

Отвечая этим настроениям фронтовиков и стремясь привлечь <служивские> массы казачества на свою сторону, руководители восстания и пошли первоначально даже на то, чтобы сохранить некоторые аксессуары советской власти: Советы <без коммунистов>, отказ от погон, обращение <товарищ> и т. д:

Эти внешние приметы Советской власти, сохранявшиеся на Северном Дону в дни восстания - не выдумка Шолохова, а достоверный факт. Не придумана писателем и печальная судьба армии повстанцев после ее воссоединения с белой армией: все ее части были расформированы, командиры дивизий и полков понижены до уровня сотников и хорунжих, командующий армией повстанцев Кудинов, переболев тифом, был назначен <дежурным офицером> при штабе Донской армии в Миллерове, а две недели спустя был <откомандирован в офицерский резерв в г. Новочеркасске>66.

Похожей оказалась судьба и командира 1-й повстанческой дивизии Харлампия Ермакова: он получил после расформирования его дивизии должность <офицера для поручений при группе генерала Сальникова>, а позже - <помощника командира 20 Донского полка по хозяйственной части>67. О подвиге Харлампия Ермакова именно в этой должности рассказывал в своих воспоминаниях, которые приведены выше, казачий офицер Е. Ковалев.

Кадеты и после воссоединения армий не простили верхнедонцам открытия ими фронта перед красными в декабре 1918 года. Глубокой горечью проникнуты слова Павла Кудинова в его очерке о результатах объединения повстанческих сил с белыми: <: Как только соединились с Донской и добровольческой армиями, опять начались всяческие виды законных и незаконных грабежей, опять завизжали свиньи, замычал скот, заржали последние казачьи лошадки, и все - к столу или для передвижения всевозможных тыловых паразитов:

Безответственные и безумные ватаги белых тыловых грабителей, контрразведчиков и карателей ежедневно старались вытравить из казачьих сердец чувства симпатии и солидарности к белой армии и этим увеличивали число красных. Естественно, что видя произвол и обиду на одной стороне, человек невольно ищет правду на другой, хотя и там ее не могло быть>68.

Как мы помним, эти строки написаны Павлом Кудиновым в 1929 году не в советской тюрьме, а на воле, им можно доверять полностью. Они объясняют <блукания> Григория Мелехова, равно как и Харлампия Ермакова, стремившегося притулиться то к красным , то к белым. Они объясняют и характер разговора между генералом Фицхелауровым и командиром 1-й повстанческой дивизии Григорием Мелеховым после воссоединения Донской и повстанческой армий, когда в ответ на недопустимые оскорбления белого генерала комдив повстанческой дивизии готов был <зарубить его на месте>.

Тягостность этой атмосферы на фоне неожиданного расформирования руководством Донской армии повстанческих подразделений усугублялась и чисто военной несправедливостью, более того - необъяснимостью ситуации. Командование Донской армии, строго говоря, не имело ни права, ни оснований подобным образом обращаться с армией повстанцев хотя бы потому, что она была значительно сильнее Донской армии.

Как свидетельствует полковник Генерального штаба Донской армии Добрынин в книге <Борьба с большевизмом на юге России>, к началу марта 1919 года в руках Донской армии <насчитывалось всего 15 000 бойцов>69.

Столь резкое уменьшение численности Донской армии в это время объяснялось тем, что, - как пишет Добрынин, - <в декабре войска Верхне-Донского округа, минуя командование, начали мирные переговоры с Советским командованием и разошлись по домам, образовав к 25 декабря (7 января) громадный прорыв, открытый для  вторжения советских войск>71. Эта же цепная реакция захватила и другие части, в результате <в феврале 1919 года сохранившие в себе силу и уверенность остатки Донской армии отошли на р. Донец, прикрывая столицу Дона (Новочеркасск - Ф.К.), сократившись всего до 15 тысяч человек>72. Численность повстанческих войск превосходила численность Донской армии более чем в два раза!

Оказывается, удар конной группы по прямому направлению к восставшим Донское командование намечало не только ради <быстрого очищения Дона>, но и для <усиления слабой Донской армии за счет восставших>70, и оно достигло своей цели. Полковник Добрынин сообщает, что численность Донской армии  увеличилась с 15 000 бойцов в мае 1919 до 45 500 бойцов в июле 1919 года.

Расформирование армии повстанцев проводилось в отсутствие ее командующего: как показал в ходе допросов Кудинов, <на второй день после соединения с Донской армией я заболел сыпным тифом и пролежал в постели 2 м-ца>73. Армию повстанцев расформировали с согласия тех, кто стоял за спиной Кудинова, -  истинного руководителя восстания.

В своих показаниях П. Кудинов охарактеризовал этот процесс так: <После прибытия конной группы генерала Секретева по распоряжению атамана Богаевского повстанческая армия была расформирована. Верные части повстанческой армии были влиты в дивизии Донской армии. Прежний командный состав был смещен, заменен кадровыми офицерами>74.

Как видим, повстанческая армия не просто была расформирована, - из нее отбирались <верные части>, а ее прославленные командиры были смещены. Даже <антишолоховеды> считают подобные действия чрезмерными. <Казалось бы, в штабах должны были<:> подумать о форме сохранения Повстанческой армии, при необходимой координации ее действий с армией Донской. Вместо того - выказывалось нелепое высокомерие, оскорблявшее достоинство и честь казаков<:> и повстанцы, раскассированные по чужим полкам и потерявшие тем самым авторитетных для них офицеров, становились инертной, а порой и склонной к дезертирству массой>75.

Всю жизнь Кудинов стыдился проявленной им в пору Вешенского восстания <слабохарактерности>, отвергал свои тайные связи с <кадетами> и настаивал на стихийном характере восстания.

На вопрос в ходе следствия, кем оно было подготовлено, он отвечал: <По-моему, оно возникло стихийно>76. <Восстание вспыхнуло, как пожар под ветром, - стихийно>77, - убеждал он Константина Прийму.

На вопрос: <От кого вы получали директивы и указания по руководству восстанием и кто был вашим руководителем?> - Кудинов отвечал на следствии так:

<Каких-либо указаний по руководству восстанием я ни от кого не получал, так как восстание было изолированным. Руководителей надо мной также не было, и все вопросы восстания я решал сам со своим начальником штаба сотником Сафоновым>78.

В отношении полной изолированности восстания - до прилета в Вешенскую аэроплана в апреле 1919 г ., о котором говорилось выше, - Кудинов прав. Однако его признание в отношении того, что <все вопросы восстания он решал> вместе с Сафоновым, как раз и содержит ответ на вопрос, кто же в действительности руководил восстанием.

Об этом же свидетельствует и ответ Кудинова на вопрос о целях восстания: <:Борьба против Советской власти, поддержка этим белогвардейской Донской армии, с которой впоследствии я предполагал соединить восстание и продолжить борьбу против Красной армии>79.

Рядовые участники восстания и даже его командиры гадали, кто на самом деле командует восстанием и каковы его истинные цели, а командующий повстанческой армией Кудинов, конечно же, все это знал, однако скрывал от повстанцев и даже от командиров дивизий. Вспомним, что после второго прилета аэроплана Кудинов, <обойдя приглашением Мелехова, собрал в штабе строго секретное совещание>. Недоверие к Мелехову, представляющему низы казачьих масс, не было случайным. Повстанцы не питали любви к кадетам - <золотопогонникам>. Это знали и руководители Донской армии, а потому относились к Верхне-Донскому восстанию настороженно.

Бывший начальник разведывательного и оперативного отделений штаба Донской армии полковник Добрынин писал в своей книге, что после того, как в январе 1919 года <Верхне-Донской округ: по собственному почину стал на <мирную платформу> и сам добровольно пошел на установление Советской власти, не могшее сочувствовать этому офицерство, а также интеллигенция заблаговременно ушли на юг, и теперь восстание было поднято исключительно простыми казачьими массами>80 (подчеркнуто мною - Ф.К.).

Здесь - объяснение своеобразия Вешенского восстания, исток его противоречий между <кадетскими> организаторами восстания и <простыми казачьими массами>, его реально осуществившими. Этим объясняется и своеобразие характера Григория Мелехова, наиболее полно и точно выразившего противоречия, метания, историческую трагедию донского казачества и своеобразие глубинных позиций автора, который отстаивал в своем романе интерес <простых казачьих масс>, в полную меру сопережил их историческую трагедию.

Но здесь же - и объяснение своеобразия позиции Павла Кудинова, который, как и Григорий Мелехов (или его прототип Харлампий Ермаков), был, по его собственному определению, <офицером из народа> и потому был вынужден скрывать свои - по слабости характера - тайные связи с <золотопогонниками> - кадетами во время подготовки восстания и свою зависимость от них в ходе восстания.

Вот почему Кудинов так настойчиво говорил о стихийном характере восстания. Это - правда, но не вся правда. В <Тихом Доне> показано, как изуверская политика <расказачивания>, предательство прежних договоренностей с казаками и репрессии против них подняли стихийное казачье возмущение, что подтверждается и историческими источниками.

Но была и другая, потаенная сторона этих событий: умелые манипуляция и руководство стихийным движением казачества, чтобы направлять его в нужное белым генералам русло. Вот это и отрицает Павел Кудинов. Вот, пожалуй, единственное серьезное расхождение с Шолоховым в характеристике и оценке Вешенского восстания, - образ подполковника Георгидзе, который Кудинов не принял самым решительным образом.

Вслушаемся в слова, сказанные им Прийме: <В романе есть кое-что, с чем я не согласен, чего со мною или вокруг меня не было. Скажем, у меня в штабе не было монархиста Георгидзе. Но Шолохов, как писатель, имеет право на художественный вымысел>81.

Спустя десятилетия Кудинов снова вернется к этой теме:

<В книге <Тихий Дон> Михаил Александрович сообщает о том, что в моем штабе при восстании был какой-то полковник грузин. Никаких и каких-либо иных племен не было. Эта выдумка Шолохова потому, что такой армией против такой силы Сов[етского] С[оюза], по его предположениям мог ли командовать сын бедного казака, кавалер 1 степени, полный бантист 25-летний Павел Назарьевич Кудинов, т.е. не ему бы командовать, а царскому генералу! - рассуждал так писатель: Верно сказано в мудрости: пророк не может иметь чести разве только в отечестве своем! Вот вам святая истина! Но так(как) он меня не знал и не видел, а потому плохо изобразил>82. (Из письма П.Н. Кудинова Г.Ю. Набойщикову, хранящегося в архиве ИМЛИ).

Неожиданный поворот мысли и столь же неожиданное объяснение появления подполковника Георгидзе в романе, конечно же, не имеющее отношения к истине. П. Кудинов делает вид, что не понимает, в чем действительный смысл присутствия этого, как он пишет, <грузина> в романе <Тихий Дон>.

Но это - наивная хитрость Кудинова, который в своей переписке с советским корреспондентом продолжил свой спор с Шолоховым в связи с предположением, будто Вешенское восстание готовилось загодя: <никакой у них не было тайной организации, никакого подпольного центра: в штабе не было никакого грузина,.. все это делали донские казаки и он, 25-летний во главе>83.

Заметим, что на страницах <Тихого Дона> нет ни единого слова о <тайной организации> или <подпольном центре>, готовившим мятеж. С кем же, в таком случае, вел спор Павел Кудинов? С самим собой?

 

Эмиграция

 

<Раскассировав> повстанческую армию, кадеты не только не спасли ее от гибели, но, спустя десять месяцев, привели ее к полному уничтожению. Уже в марте 1920 года Донскую армию ожидал бесславный конец, исполненный драматизма. Вот как описывает отступление в Новороссийск донцов полковник добрынин:

<Все железнодорожное полотно, обочины и прилегающие лесные тропинки были буквально забиты бесконечным морем всадников, пеших людей, повозок, на которых сидели мужчины, женщины, дети, лежали больные, трупы убитых и умерших: Все спешили к этому рубежу в надежде скорее попасть на спасательные корабли. Если бы армия знала, что в этом отношении ее ждет ужас разочарования, то, конечно, она не катилась бы с такой поспешностью к манившему многих лиц, плохо понимавших обстановку, к Новороссийску>. Казаки не знали, пишет полковник Добрынин, <что все суда уже заняты тыловыми учреждениями и добровольческими частями>, а потому надежд на перевозку донцов <нет никаких> - <эвакуировались лишь те, кому посчастливилось. Это оставило горький осадок в душе донского казачества>84.

Донская армия практически была брошена добровольцами на произвол судьбы. Лишь немногие казаки смогли попасть на отплывающие в неизвестность корабли.

<Пароходы увозили в Турцию российских толстосумов, помещиков, семьи генералов и влиятельных политических деятелей. На пристанях день и ночь шла погрузка. Юнкера работали в артелях грузчиков, заваливая трюмы пароходов военным имуществом, чемоданами и ящиками сиятельных беженцев> (4, 282).

А в это время вооруженные винтовками марковцы защищали пароходные трапы от казаков:

<- Теперь мы вам не нужны стали? А раньше были нужны?.. Вша тыловая! Сейчас же пропускай нас, а то..> (4, 283).

<Новороссийская катастрофа - с таким названием вошел в казачью историю заключительный акт трагического сотрудничества Казаков с неудачным Главковерхом Вооруженных сил Юга России генералом Деникиным>85 - говорится в Казачьем словаре-справочнике. Как свидетельствует председатель Донского правительства Н. Л. Мельников, <во время новороссийской Кутеповской эвакуации были брошены три четверти Донской армии, не говоря уже о колоссальной массе беженцев>. <Казачьи офицеры на суда, захваченные добровольцами, не допускались, около пароходов были сооружены баррикады, охраняемые караулами с пулеметами>. По данным Мельникова, из 40 000 донцов в Крым из Новороссийска было вывезено 10000 казаков, добровольцев же было вывезено 35000, хоть на фронте их было всего 10000>. В итоге добровольцы <предали  в руки большевиков десятки тысяч Казаков и Калмыков. Всем им пришлось пережить жуткие дни пленения. Кое-кого расстреляли, кое-кого замучили в застенках Чека, многих посадили за проволоку умирать на голодном пайке, а самых счастливых тут же мобилизовали, поставили в свои ряды и отправили на Польский фронт <оборонять Родину>, такую же единую и неделимую, но теперь не <белую>, а <красную>86.

Так была практически уничтожена Донская армия, на две трети состоявшая из повстанцев.

Павлу Кудинову посчастливилось эвакуироваться в Крым, а оттуда - после разгрома Врангеля - за границу. Он сообщал следователю:

<В составе штаба 3-го корпуса командующего генерала Гусельщикова: отступал вместе с Донской армией до Новороссийска, а в январе 1920 года эвакуировался в Крым: после разгрома белой армии в Крыму я в ноябре месяце 1920 эмигрировал за границу>87.

Немногим казакам удалось уйти в эмиграцию именно из Крыма.

Начало эмиграции для  Кудинова было таким: <Сначала 7 месяцев жил в г. Константинополе (Турция), потом весной 1921 года выехал вместе с женой и братом в Грецию, где пробыл до октября месяца того же года. Возвратившись в Турцию, получил разрешение на отъезд в Болгарию>88. На вопрос, чем занимался, ответил так: <В Турции работал на фабрике, в Греции на виноградниках, прибыв в Болгарию, занимался торговлей, имел бакалейную лавку от 1926 г . до 1934 и дальше занимался все время фотографией и свиноводством>89.

В ходе другого допроса Кудинов уточняет: в Турции <работал чернорабочим на цементной фабрике>, <затем около 8 месяцев вместе с братом Евгением работал в Греции - на винограднике. Затем мы вернулись в Константинополь, а оттуда в составе 28 белогвардейцев-эмигрантов выехали в Болгарию. В Софию мы приехали в начале 1922 года. В сентябре переехали в город Князь-Александрово, где и проживал до настоящего времени>90.

Об обстоятельствах казачьей эмиграции в Турцию и Грецию можно судить по воспоминаниям другого верхнедонца, казака Коренюгина-Зеленкова, вернувшегося по объявленной советским правительством амнистии в 1922 году домой. Он рассказывал о переполненности кораблей, в результате чего более 30 000 солдат и офицеров не успели погрузиться, о суматохе и панике, царивших на причале во время погрузки. <Первая остановка эвакуированных была в Константинополе. Пять суток транспорт держали  на рейде, пока не были выгружены остатки еще боеспособных врангелевских частей. Солдат и офицеров перегружали на другие транспорты и отправляли на греческие острова Лемнос, Мудрос, Галлиноли. Раненых, больных и штатских выгружали в Константинополе, значительную часть беженцев отправляли в Грецию, где их использовали на всяких черновых работах: они рыли ямы, ломали камень в карьерах, работали поденщиками. Часто можно было видеть, как бывший полковник в накинутой на плечи солдатской шинели, служившей ему и одеждой, и постелью, на улицах Афин протягивал руку, голодный просил милостыню или днями стоял на берегу моря, смотрел в туманную даль, за которой находилась его родина. Рядом жена или дочь фабриканта предлагали себя за фунт хлеба или стакан сладкого чая>91.

1922 год - особый для русских эмигрантов: в связи с пятилетием советской власти была объявлена амнистия. 26 апреля 1922 года в Болгарии был зарегистрирован <Союз возвращения на Родину>, созданный для репатриации казачьих и русских эмигрантов, оказавшихся за границей в 1920 году. Многие этим призывам поверили, - вернулся домой даже руководитель группы по прорыву красного фронта генерал А.С. Секретев, подписавший обращение <К войскам белой армии> с призывом ехать домой>92. Вернулось несколько тысяч казаков. В 1922 году <Союз возвращения на Родину> был ликвидирован, а значительная часть вернувшихся была арестована. Так одна жестокость сталкивалась со встречной жестокостью, образуя исторические жернова, перемалывавшие судьбы людей.

Кудинов сумел натурализоваться в Болгарии, но политической деятельностью, - как подчеркивал он на допросах - первое время не занимался.

Лишь после возникновения в Восточной Европе так называемого Вольно-казачьего движения он оказывается в его активе, печатается в его журнале <Вольное казачество>, выходившем в Праге. <В <Вольном казачестве>, - сообщает он следствию, - я был корреспондентом-сотрудником. Писал в него статьи и стихотворения>93.

Действительно, при аресте у него были изъяты: <Тетради с воспоминаниями - 2 штуки, тетради с разными стихотворениями - 4 штуки, несколько поэм>94.

Но главной его публикацией был уже упоминавшийся <исторический очерк> <Восстание верхнедонцев в 1919 году>. Его содержание и дух отражали направление, которого придерживалось движение <Вольное казачество>. Оно возникло в Праге в 1927 году и стало после окончания гражданской войны главной зарубежной организацией казачества. У основания его стояла группа донских и кубанских казаков под руководством Исаака Федоровича Быкадорова, генерала Донской армии и историка, и кубанского казака Игната Архиповича Билого. Начиная с декабря 1927 года, он был главным редактором центрального органа движения - журнала <Вольное казачество>.

Вольно-казачье движение ставило своей целью создание некоего государственного образования, которое объединило бы казачьи земли Дона, Кубани, Терека и Урала под названием <Казакии>, - естественно, после ликвидации Советской власти в России. Его идеологи в этой своей иллюзорно-романтической, а по сути - провокационной идее - исходили из убеждения, будто <Казаки ведут свое начало от особых национальных корней, и потому имеют естественное право не только на самостоятельное культурное развитие, но и на политическую независимость>95.

В политическом отношении они опирались на постановление о формировании казачьей федерации, принятое Верховным кругом Дона - Кубани - Терека в Екатеринодаре 9 января 1920 года, - за полтора месяца до рокового исхода из Новороссийска. Этим Кругом, где были представители Дона, Кубани, Терека, и было принято решение об установлении <Союзного государства, составленного из указанных выше территорий, с возможностью расширения пределов за счет других казачьих регионов и создание Союза власти>96.

Отношение <добровольцев> к этой новой казачьей инициативе с самого начала было отрицательным. <Екатеринодар устранил Россию, создал казачье государство, формирует самостоятельную армию и готовится принять всю полноту власти военной и гражданской на юго-востоке: На фронте явилась неуверенность в возможности продолжать при таких условиях борьбу>97, - заявил по этому поводу генерал Деникин.

В эмиграции идея Федеративного казачьего государства была реанимирована генералом Быкадоровым и Билым.

Судя по матералам следственного <Дела>, Павел Кудинов хотя и находился в русле Вольно-казачьего движения, но занимал в нем особую позицию.

На вопрос, какие легальные и нелегальные казачьи организации известны ему за границей, он отвечал: <Нелегальные организации мне неизвестны, а легальные организации следующие: РОВС - Российский воинский союз, Русская фашистская партия - РФП, украинская партия Скоропадского и петлюровская организация - казачья национальная партия - <Союз казаков-националистов> и <Вольное казачество>98.

Из перечисленных Кудиновым организаций ни РОВС, основу которого составляли деникинцы, врангелевцы и колчаковцы, ни националистические партии украинцев, ни, тем более, Русская фашистская партия, не привлекли его внимания, да они, по сути, и не были казачьими организациями. Общеказачьей организацией в эмиграции было <Вольное казачество> и отколовшийся от него <Союз казаков-националистов>. К его созданию Павел Кудинов имел прямое отношение и даже в течение первого года его существования, точнее - с апреля 1935 по декабрь 1936 года99 - был его председателем. До этого момента Кудинов, видимо, входил в актив Вольно-казачьего движения, во всяком случае, он постоянно печатал в журнале <Вольное казачество> статьи и стихи.

<Вольное казачество> находилось на содержании польских разведывательных служб и, как свидетельствует Кудинов, раскол произошел <из-за денег>, - руководство движения и сотрудники журнала обвинили его главного редактора Билого в бесконтрольном расходовании полученных от поляков сумм. Тогда-то часть сотрудников и отделилась от Билого, инспирировав создание параллельной казачьей организации - <Союза казаков-националистов> со своим печатным органом <Казакия> (500 экземпляров на ротапринте). Павел Кудинов был избран председателем его. На вопрос, как создавался этот <Союз>, он ответил, что он создавался  в 1934 году на Съезде <из представителей казачьих станиц. На съезде был создан <казачий округ>, атаманом которого был избран я>100.

Но что означали в условиях Болгарии слова <Казачий округ> и <казачьи  станицы>? кудинов ответил на эти вопросы так: <По прибытию в Болгарию остатков Донской армии, вернее, донского корпуса, казаки перешли на мирное трудовое положение и осели в городах и поселениях Болгарии.

Донской атаман Богаевский в своем обращении к донским казакам заявил, что на возвращение в Россию в скором времени надежд питать нельзя, поэтому для того, чтобы сохранить старый патриархальный уклад  жизни, традиции и быт казачества, призвал объединиться в станицы и хутора.

В Болгарии таких станиц было создано 10 и 5 хуторов. Каждая станица насчитывала в себе от 10 до 20 ч[еловек], а хутор до 10 ч[еловек].

Во главе  их стояли атаманы. Так эти станицы и хутора существовали почти изолированно друг от друга до объединения, т.е. до апреля м-ца 1935 года.

Как-то перед этим ко мне письменно обратился проживавший в г. Софии Евсиков, который заявил, что казаки станиц и хуторов изъявляют желание объединиться, создать центр или общую организацию.

Он меня призывал принять участие в созыве съезда представителей станиц и хуторов, а также войти в инициативную группу по подготовке съезда и его организации. Съезд был созван в апреле месяце 1935 года. На этом съезде был создан Округ, выбран атаман. Впоследствии округ был переименован в <Союз казаков-националистов в Болгарии>101.

Во время допроса 14 апреля 1945 года на вопрос о количестве членов его организации Кудинов, - имея в виду, по всей вероятности, Болгарию, отвечал: <Около 300 человек>102. В ходе допроса 9 ноября 1944 года, имея в виду и присоединившихся к <Союзу> на съезде в Братиславе  казаков-националистов, он назвал другую цифру: 700 человек103.

В ответ на вопрос о сфере влияния <Союза казаков-националистов> он сказал:

<Центр <Союза казаков-националистов> распространял свое влияние на Францию, Польшу, Чехословакию, Румынию, Югославию и Америку>104, распространял там свои издания среди казаков=эмигрантов, вступая с ними в переписку.

Казачья автономия в составе России, установление казачьего самоуправления, сохранение жизненного уклада и традиций казачества, - при отмене монархии, дворянского и помещичьего сословий, крупного частного землевладения и разделе земли поровну, - таковы были цели и задачи <Союза казаков-националистов>, как их сформулировал Павел Кудинов во время допросов. Их могли бы поддержать и повстанцы 1919 г .

Однако был один пункт, который, думается, верхнедонские повстанцы не смогли бы принять в программе <Союза казаков-националистов в Болгарии>: поддержка интервенции иностранных государств ради свержения советской власти и финансовое содержание иноземными державами. Вспомним отношение казаков в <Тихом Доне> к немцам в 1918 году или к представителям Антанты.

Здесь было самое уязвимое для Кудинова место в программе и деятельности <Союза казаков-националистов>: он вынужден был признать, что деятельность его организации, так же как и <Вольного казачества> Билого, финансировалась поляками. Именно Билый установил отношения такого рода с польскими службами, когда находился в эмиграции в Польше.

<Союз казаков-националистов> получал в основном на создание своего журнала <Казакия> от полпредства Польши в Софии 10 тысяч лев ежемесячно105, так как Польша была крайне заинтересована в казачестве как антисоветской силе и <стремилась привлечь на свою сторону побольше казаков и активизировать казачье движение>106.

Как выясняется из <Дела>, участие Кудинова в <антисоветской националистической организации> исчислялось годом с небольшим - с апреля 1935 по декабрь 1936 года, после чего он оказался в сфере внимания спецслужб уже другого <иностранного государства> - СССР.

Время это было потрачено Кудиновым не столько на отстаивание интересов польского правительства, сколько на выяснение отношений, препирательства и грызню с Билым - к неудовольствию польских хозяев, поскольку, как мы знаем, оба журнала издавались на их деньги.

Терпение хозяев быстро кончалось. <В декабре месяце 1936 года, - рассказывает Кудинов , - группа руководящего кадра  созвала без моего ведома собрание, на котором постановили отстранить меня от занимаемой должности>107. В ответ он опубликовал в журнале заявление о том, что <распускает правление, а в дирекцию полиции заявил о закрытии журнала <Казакия>108.

Уже в следующем - 1937 году - Кудинов начинает издавать новый журнал - <Вольный Дон>, на сей раз на деньги советского посольства, которые он получал от дипломатического представителя Яковлева, то есть от советской спецслужбы.

В советское представительство он обращался с просьбой помочь семье донского казака Георгия Зотовича Епихина, умершего в Болгарии, получить оставшееся после него имущество. <Оказалось, что секретарь знал мою фамилию, и у меня зашел с ним разговор о казачьих организациях. Я ему ответил, что в этих организациях я в настоящее время не состою. Потом секретарь предложил мне встретиться с ним в одном отеле на ул[ице] Лече вечером того же дня>109.

Результатом этой встречи было то, что <этим же вечером он дал мне 5 000 левов>, и Кудинов согласился издавать журнал <Вольный Дон>, который помогал отстаивать просоветские интересы в среде казачества. <В условное число я вторично встретился с тем же человеком. Разговаривали о казачьих организациях, и он мне предложил дать  описание вольного казачества. При этом секретарь дал мне 10 000 левов. Я остался в Софии на несколько дней  и описал в подробностях возникновение и развитие вольного казаческого движения. Это описание я передал ему в фойе кинотеатра: В дальнейшем я информировал секретаря о деятельности всех известных мне организаций. Когда начал издавать журнал, по одному экземпляру передавал ему. Встречи с секретарем продолжались до августа 1938 года, всего было 8 или 9 встреч>110. В августе 1938 года, ожидая встречи с секретарем в условленном месте, Павел Кудинов был арестован болгарской полицией.

 

Советский шпион

 

В Музее-заповеднике М.А. Шолохова в Вешенской хранится рукопись П. Кудинова (объем - 133 стр.) <История моего ареста в Болгарии>, помеченная 2 августа 1938 года. Этот исключительно важный источник для исследования и понимания <Тихого Дона>, обозначенный автором как <роман - историческая повесть>, был передан в музей вдовой К. Приймы Лидией Ивановной Верешковой. Начинается он так:

<В предместье города Софии - столице Болгарии, в градине <Овче Купель>, <Баня <Овче Купель>, в 3 часа дня, когда по установленному административной властью порядку открываются бани, внезапным налетом трех тайных агентов, из числа которых один был русский эмигрант от партии черных реакционеров - душегубов - помещиков, я был арестован самым грубым и беспощадным способом>111.

Потом идет описание того, как эти <тайные агенты> из болгарской полиции  <под угрозой взведенных на курок револьверов> доставили его в Дирекцию болгарской полиции, в кабинет некоего Браунера - <он родом из панов, ставленник н-ка [начальника] РОВСа в Болгарии г-на Абрамова, занимающий должность подначальника политического отдела, а также наблюдатель за мятежниками казаками-националистами и пр.>112. Кудинов заметил <необычайный восторг, бодрое движение и светящиеся от удовольствия лица <:> Браунера и ему подчиненных служащих. Все эти люди (около десятка), блюстители державной сигурности, глядели на меня с таким диким любопытством, точно толпа разъяренного русского люда на Степана Разина, привезенного в Москву для казни>113.

Еще бы! Задержать казачьего полковника (к этому времени командование Донской армии в эмиграции произвело Кудинова в полковники), прославленного руководителя Верхне-Донского восстания, вчерашнего председателя  <Союза казаков-националистов в Болгарии> на явке с русским шпионом!

Браунер тут же под конвоем доставил Кудинова в кабинет начальника софийской полиции, который после допроса предложил ему стать агентом болгарской разведки: тогда он избежит ареста и суда: <Будете работать и у нас и у них - и все кончено>.

<Не откажусь, господин [Михайлов] Иванов, если моя услуга будет полезна для Болгарии и для России, - ответил я : - Разрешите вам заявить, что я шпионом и провокатором быть не смогу>114.

Позже на допросах в СМЕРШе Кудинов подробно рассказывал о своих контактах с советским посольством в Болгарии (а точнее, с советской разведкой):

<В русской легации, - пишет он, - я был принят секретарем Яковлевым, который был внимателен, а по наружности своей типичный рус-славянин>. И далее следуют  чрезвычайно примечательные слова: <Как бы ни старалась помещичья азартная пропаганда и нечестная пресса отгородить свободолюбивых казаков подальше от Родины, вызвать непримиримую ненависть и злобу к людям, живущим там, на родине и своей вульгарной пошлостью убить чувство общности и современное мировоззрение, все же при этой случайной встрече родственная кровь и долгая разлука с родной землей растопили братскую ненависть, и вопреки того, что мы имели различную идеологическую веру в совершенство жизни людей, почувствовали духовную близость, одну и ту же отечественную потребность:>115.

Вдумайтесь в эти словосочетания: <братская ненависть>, <отечественная потребность>, в слова о <духовной близости>, невзирая на различную <идеологическую веру>, и вы поймете разницу в поведении Кудинова, когда он общался с людьми из польского представительства и советского посольства. Как писал  Шолохов, - Кудинов и в самом деле <глубоко уходил корнями в толщу казачества, откуда шел родом> (3, 209). Несмотря ни на что, он оставался патриотом своей страны.

О настроениях П. Кудинова этого периода красноречиво свидетельствует его рукописный очерк <История моего ареста в Болгарии>.

<Я - часть людей моей Родины, - пишет он. - И она, моя родина, для меня, хоть и на расстоянии, и ближе, и милее и роднее, чем для граждан иной страны, и поднимать рук против России я не позволю>116.

Контакты с работниками советского посольства, а точнее - советской разведки - дорого обошлись павлу Кудинову. Его арестовали, судили и выдворили из Болгарии.

Позже в обширной <Просьбе о помиловании>, направленной Кудиновым в Президиум Верховного Совета СССР в 1954 году, он так рассказывает об этом периоде свой жизни: <В Посольстве я был принят атташе по печати Яковлевым. Кроме разговоров, относящихся к письму Епихиной, секретарь Яковлев затронул вопросы политического характера, которые относились к возможности, с моей стороны, сотрудничества во благо Советского союза. Предложение мною было принято, но с условием: о Болгарии ни слова! Яковлев высказывал мысль об издательстве газеты, направленной против поляк[ов] и эмигрантских антисоветских организаций. С таким предложением я не согласился, так как издательство подобной газеты приведет к разгрому - это первое, а второе - нужны сотрудники, а их не найти и эта затея будет просто смята. Самый верный способ, - предложил я, - издавать журнал, не меняя сотрудников, тех же казаков. Содержание журнала  должно быть направ[лено] против поляк[ов], РОВса и казачьих организаций, с конечной целью расколоть их единство, и, в то же время, прикрыться статьями антисоветского характера. Название журнала, - сказал я, - <Вольный Дон>, это для того, чтобы избежать всяких подозрений соответствующего органа. Со всеми моими доводами Яковлев согласился. Кроме того, было уговорено, чтобы письма писать всем руководителям различных организаций, для нужных целей. После разговоров и окончательной договоренности, сотрудничество приняло живой характер.

В августе м-це 1938 года я был арестован. В следственном процессе, который продолжался десять дней, никакой виновности, вредящей Болгарии, установлено не было, но связь с Советским посольством была неопровержима. Наряду со следствием против меня ополчились генерал Абрамов, вся его, скрипящая зубами, гладиатура. Я был интернирован, а потом, по постановлению дирекции полиции, был изгнан за пределы Болгарии сроком на пять лет, с паспортом>117.

После долгих мытарств в Турции и в Румынии, где Кудинов также сидел в тюрьме как советский агент (все это подробно описано в материалах <Дела>), перед началом Второй мировой войны ему все-таки удалось вернуться в Болгарию, оставаясь под полицейском надзором.

В Софии, в документе охранки <Список просоветских эмигрантов> значился Павел Кудинов. Советский историк   Р.Г. Аблова, ссылаясь на архивы Болгарии, пишет: <За деятельность по разложению русской и казачьей эмиграции в Софии, за коммунистическую агитацию и издание прогрессивного журнала Павел Назарьевич Кудинов высылается из Болгарии>118.

Рукопись Кудинова как раз помогает понять, что означают слова о его <деятельности по разложению русской и казачьей эмиграции>. В условиях монархо-фашистской диктатуры царя Бориса и ориентации Болгарии на фашистскую Германию казачий полковник П.Н. Кудинов, - как выяснили болгарские власти, - противодействовал русским и болгарским фашистам, сотрудничавшим с нацистской Германией. Как известно, Гитлер назначил атамана Краснова на пост начальника главного казачьего управления на территории Германии и собрал под фашистские знамена казачьи корпуса, состоявшие из предателей, переметнувшихся на сторону фашистов. Генерал Алферов, в прошлом - окружной атаман Верхне-Донского округа, также изображенный в <Тихом Доне>, находился в эмиграции в Югославии и поддерживал там фашистские течения, стремившиеся использовать казаков в борьбе с большевиками.

Надо отдать должное Кудинову: он занял твердую и совершенно определенную позицию в этой борьбе за казачество.

В ходе допросов Кудинов гневно отводил обвинения болгарской охранки в том, что он - советский шпион, и заявлял, что в своем сотрудничестве с советским посольством преследовал только печальные цели: <В своем печатном органе <Вольный Дон> вести ударную политическую линию против тех держав, которые подготовляют вооруженную кампанию против России с конечной целью расчленить ее: Я не шпион и инструкциями себя не обязываю. Мы можем судом судиться, но в то же время обязаны помнить отечественный долг. Если я помогаю родине путем легальной печати, то поверьте, - я в этом стыда не чувствую. Если полиция находит в этом преступление, то прошу передать меня правосудию>119.

Полиция нашла в этом преступление.

< - Вы упорно отстаиваете свою невиновность, - заявил следователь Браунер Кудинову, - а вот <:> что пишете Вы в циркулярном распоряжении по округу казаков-националистов, где так остро нападаете на русских фашистов: В письме к генералу Алферову (Сербия) пишете, что <белые русские фашисты опаснее красных>, интересуетесь съездом в Сербии. <Слет демонов: попов, опоганивших, загадивших веру Христову, помещиков, с учетными ведомостями, да наш Петр Краснов, политический хулиган и  прочая его свора> и т.д. Такими письмами Вы помогаете только большевикам и разлагаете эмиграцию>120.

Ответ Кудинова следователю был вполне определенным:

<:Эмиграция разложилась и утеряла творческое значение не здесь - за границей, а еще на фронте белого движения: под ударом белой чеки <Освага>, под ударом злостных помещицких контрреволюций и виселиц. В заграницу уже пришла она не как стройная носительница правового человеческого порядка, а как бесформенная масса121.

Что касается обвинений в посещении советского посольства в Софии, Кудинов заявил:

<Разве я и другие казаки лишены права быть посетителями представительства своей родины? Думаю, что при тщательных поисках обвинительных, против меня, улик, - ни у меня лично, ни по филиалам в провинции ничего подобного вами не найдено, следовательно, на основании чего же обвиняет меня? И в чьих интересах это обвинение? Очевидно, в интересах русской фашистской партии. Да, впрочем, скажу вам горькую правду: сколько бы эмигранты не брухались и не брыкались, все же надо признаться, что сегодняшняя власть в России - есть власть и юридическая и фактическая: И поднимать руки против России я не позволю>122.

Свой патриотизм Кудинов резко отделяет от <патриотизма> русских фашистов, готовых ради свержения советской власти пойти на союз с Гитлером и Муссолини, он не верит в <патриотические чувства русских фашистов>, которые <при помощи германских да японских штыков, ценою потери чуть ли не половины территории России рвутся к власти, чтобы володеть ободранной страной>; он видел в этих планах <только предательство и растление родины>123. На слова следователя: <: Вы, казаки националисты, тоже боретесь против России>, - Кудинов ответил:

<-Быть националистом дело похвальное, но мы не собираемся вступать добровольцами в ряды чужой армии, чтобы чужими штыками избивать своих братьев и даже детей:>124.

Любопытны размышления Кудинова о перспективах России. На вопрос следователя, скоро ли будет повержен большевизм в России, он отвечает:

<Разумеется, что вся без исключения эмиграция ожидает этого случая больше всего на свете>, но в этом <мало вероятности>. Он предполагает иной путь изменения ситуации в России: <Бесспорно, что идеология осознанного большевизма подвергнется существенной эволюции и дойдет до степени национального возрождения (что уже происходит) во всей красоте государственного расцвета. Сегодняшние люди, по закону неумолимой смерти, уйдут, на их место придут новые люди: и возьмут бразды правления в новой России. Эмиграция же вымрет, и тем кончится былая контрреволюционная идея. А вообще-то, старое помещицкое устройство отошло в область преданий истории>125.

В представлении Кудинова суть <белой контрреволюционной идеи> - в возвращении в России <старых помещичьих отношений>, что для него не приемлемо.

На вопрос следователя, интересовались ли в советском посольстве казачьими организациями в эмиграции и с какой целью, Кудинов ответил так:

< - Советская власть интересуется казаками как жизнеспособным элементом, который от ранних веков носит в груди свободу, народоправство и равенство, а к власти помещиков - ненависть и презрение>126.

<История моего ареста в Болгарии> была написана в 1938 году. Но она помогает нам лучше понять события на Дону в 1919 году, а следовательно, и роман <Тихий Дон>. Кудинов пишет о свободолюбии казачества и его ненависти и презрении к помещикам, к <барскому классу>, неприятии <помещичьего устройства> общества. Этот стихийный демократизм, тяга к социальной справедливости, к <свободе, народоправству и равенству>, были для Кудинова органичны и естественны. Мы читаем в его рукописи исполненные боли слова о <черном рабстве, непроглядном невежестве трудящегося народа> и гневные филиппики в адрес <высшего класса вельмож - источника жестокого насилия, источника обогащения, разора, обжорства и пр.; за счет униженных, оскорбленных и плачущих живут паразиты и только для них созданы и неправые законы>127, - пишет П. Кудинов. 

С <классом вельмож>, с <помещичьим>, <барским классом> и связывает Кудинов <русских фашистов>, которые <нажимают на нашего брата, казака-вольнодумца, беспрепятственно бесчинствуют, как было в деникинском белом ОСВАГе, во время гражданских погромов на Юге России: Ну, а если бы эти подлюги-эмигранты добрались бы до власти в собственном отечестве, думаю - что же стало бы тогда с русским народом? В клочья изорвали бы, звезды бы железом повыжгли, как дохлую скотину повыбрасывали бы под яр. Для удовлетворения накипевшей помещической  злобы потребовалось бы не меньше 30 млн. душ, которые дубинами избивали бы, на кол сажали, в порошок мяли:>128.

Бывший руководитель повстанцев не скрывает своего неприятия Добровольческой армии, как армии помещиков и господ. <За жестокосердие и погромные деяния в гражданскую войну в лето 1917-1919 наказаны на вечное изгнание, - пишет он, - как мусор выброшены народной войной за рубеж родной земли и обречены на унижение, тление и забвение!

Если звероподобные помещики, как хищные людоеды, гонимые ловцами с лица русской земли, сбежали в тихую казачью землю и за спиной казачьего народа образовали из белого императорского хлама добровольческую шайку, чтобы примерить свои жалкие господские силы с силами вчерашних рабов - русскими людьми, то это <туда и сюда> - это их частное дело, ибо тиран, грабитель и поработитель не может быть свободным человеком. Но почему казачество ввязалось в эту историю, без всякого серьезного вызова со стороны советской власти и когда на казачество никто не нападал?

Восставший поток: русского народа за свою свободу объявил войну не казачеству, а ворам тиранам - помещикам и требовал выдачи их на суд гласный, на суд народный. Но казаки, когда-то выдавшие на казнь боярам Степана Разина, Емельяна Пугачева, этих носителей человеческого права, бесчестно стерегли разбойников-бояр, укрывали их в станицах, хуторах и тем положили начало страшной братоубийственной войне>129.

Кудинов имеет в виду здесь не 1919, а 1918 год, когда верхушка казачества, - и, прежде всего, атаман Каледин, дали приют белым генералам, бежавшим из центра на Юг и поддержали формирование Добровольческой армии. Он объясняет это так:

<Первый выборный донской атаман, генерал Каледин, имел сердце казачье, а душу помещичью, а поэтому на пороге великих событий очутился на распутье двух разных дорог: Перепутались у Каледина воля с рабством, право людей с бесправием зверей: Непроглядный туман заволочил его здравый рассудок; ген[ерал] Алексеев все шептал, да подшептывал - поберечь помещиков - эту соль земли русской: Зашатался как верба над обрывом атаман Каледин:>130.

В этой раздвоенности Каледина Кудинов видит причину его самоубийства. Он понял, что повинен в бессмысленной гибели молодого поколения казаков, только что вернувшихся с германской войны: <дети, обманом в бой увлеченные, в жертву панов, в жертву грабителей, в жертву народных воров, для донской старшины принесенные>131.

<Донскую старшину>, то есть донское дворянство, Кудинов ставит в один ряд с <панами-грабителями> и обвиняет ее в том, что она поддержала создание на Дону <белого движения>, которое - в его представлении - <:не было движением ради божеской и человеческой правды - это была: панская чума, напасть на людей, которые подлежат на вечное осуждение и проклятие всеми поколениями русского и казачьего народов, до окончания века. Аминь.

Грустно для души, прискорбно для сердца, что козлами отпущения в этой трагедии оказалось свободолюбивое казачество, чьи отцы не раз восставали за народную свободу и самоотверженно умирали на плахе, под топором боярских палачей:>132.

Такой суровый счет представляет Кудинов <белому движению> за гибель цвета казачества, за чуждые ему <белые>, <контрреволюционные> интересы - в начале на полях гражданской войны в России, потом - в эмиграции.

Кудинов размышляет о своей судьбе, судьбах многих казаков-фронтовиков после революции 1917 года, говорит о причинах, толкнувших казаков на союз с <белым движением>, проливает свет на воспроизведение этих событий в романе <Тихий Дон>. Нет сомнения, что в воспоминаниях Кудинова <о делах прошлого>, когда он  <заглянул в историю революции, кое-что восстановил в памяти>, отразился не только его личный опыт, но и опыт всего поколения казаков-фронтовиков, который стал основой <Тихого Дона>, и прежде всего - его боевого товарища - Харлампия Ермакова.

Кудинов ведет свой рассказ с <начала 1918 года, когда только начинали <брухаться> кадеты и советы>; он считает, что <много-много кровавых штрихов> того времени <остались мало заметными, поглощены вскоре нагрянувшими событиями, которые как кровавый бурный поток, разошлись по всему лицу земли русской и земли казачьей>133.

Главка, которая называется <Пролог>, начинается так:

<С 1912 года служил я действительную службу отечеству в 12 Донском казачьем полку. В составе того же полка в 1914 году выступил на боевой фронт, против Австро-Германии. Бился за родину храбро, чтобы не посрамить оружие воинства великой России и не уронить достоинства казачьей славы.

6-го января 1918 года в составе полка прибыл на Дон. В продолжении одного месяца полк наш квартировался в хуторе Сетракове Мигулинской станицы. По пути следования полка на Дон большевизированная масса украинского населения встречали нас враждебно, даже на станции Александровск мне, как молодому офицеру из казачьей пролетарии и вахмистру Буханцеву С.А. пришлось спасать офицеров (из панов) полка:>134.

Кудинов не раз подчеркивает, что <офицеров из казачьей  пролетарии> и <офицеров из панов> после революции 1917 года ждала разная судьба. <Генералы да полковнички, усачи лейб-гвардейские, что вчера поклялись перед крестом и Евангелием служить Дону родному и крови не жалеть, как жуки на проезжей дороге в погреба расползлись - испугались до смерти:

Казаки же фронтовые, что не раз в огневых переделках бывали, просидели три года в окопах с солдатами, не захотели у панов-паразитов быть опричниной, да плетьми пороть люд трудящийся, разошлись по домам - в хутора и станицы:>135.

Кудинов воссоздает напряженную атмосферу в казачьих станицах и хуторах в начале 1918 года:

<Я прибыл в Вешенскую станицу в начале февраля месяца, как раз в разгар первой революционной стадии. Бурное дыхание пока что бескровного соперничества, духовной эры, проповедь социального равенства, как вешние воды разлившегося Дона, неудержимо выступили из берегов старой патриархальной жизни казачества, наполняли лабиринты человеческой души, заливали застоявшееся болото царских времен, с корнем выворачивали позеленевшие от времени пни; сволакивали мусор, очищая старое поле для нового строительства, для нового творчества: Зашумел майдан, закружился вихрь степной! Столкнулись два единокровных мира с иной идеологией и мировоззрениями: Мир стариков, почитавших нерушимость царских и панских велений, и фронтовиков, окрещенных огнем и мечом на фронте, дорого заплативших кровью за измену и распутство царской камарильи: Душа фронтовиков, как не обросшая летательной силой птица, рвалась к свободе, к человеческой правде, чтобы казак мужику, а мужик - казаку были бы братьями, а не злодеями по царскому нраву. Старики же, приученные к богобоязненности, к рабской покорности панам, попам и к беспрекословному служению царю как Богу, были не согласны. В их души не вмещалось понятие, что можно жить и без царя-помазанника божьего. Собраниям и спорам краю не было, старики, не имея иных, по моменту, аргументов, огрызались и покрикивали:>136.

Столь широкое по началу приятие казачеством революции и ее социальных идей определялось во многом тем именно, что Россия была глубоко православной и общинной страной, с глубоко развитым чувством социальной справедливости. Кудинов на многих страницах приводит споры между казаками-фронтовиками и стариками о приятии и неприятии революции, и главным аргументом в этих спорах как с той, так и с другой стороны было Евангелие. Революция и ее идеи воспринимались поначалу в народе как воплощение социальных заветов Евангелия, как воплощение многовековой мечты народа о справедливости. <Только что оторвавшись от долгой окопной жизни, моя мятущаяся душа, - пишет Кудинов, - импульсивно рвалась в неведомый простор, на великий подвиг за счастье народное, за идеал жизни любви и братства>137.

Так воспринимал революцию Павел Кудинов, как и Харлампий Ермаков и главный герой <Тихого Дона> Григорий Мелехов. Потому многие казаки-фронтовики - включая Павла Кудинова и Харлампия Ермакова - и пошли на службу к советской власти, а потом открыли фронт Красной Армии в январе 1919 года, потому столь болезненно восприняли они крушение своих иллюзий, которое произошло именно после января 1919 года. Что касается <первой революционной стадии>, то есть 1918 года, то Кудинов считал, что в ту пору беспощадную кровавую борьбу развязали не <красные>, а <белые> <казачьи дворяне>. Кудинов рассказывает, как они провоцировали казачество на эту кровавую борьбу. <Один из таких дворян по имени полковник Алферов: объявил себя окружным атаманом Верхне-Донского округа>. С его подачи, - пишет Кудинов, - <перед Пасхой, во второй половине апреля месяца, среди населения появился, вроде моровой язвы, слух, что на первый день Святого Христого Воскресенья, когда миряне будут служить обедню и платы святить, в это самое время большевики нападут на церковь, запрут народ внутри, церковь зажгут со всех сторон: И, конечно, по старому суеверному навыку, прежде всего, всполошились бабы, потом подшепнули мужьям, что мол так и так: Слушок как костер раздувало ветром: Как взбугрились казаки, как львы на дыбы повставали, да и за шашки взялись>138.

Слух этот был запущен перед Пасхой, - именно тогда казаками и был захвачен отряд Подтелкова. Помните - в романе <Тихий Дон>:

<- А крест носишь?

-         А вот он: <:>

Старики с вилами и топорами из отрядов по поимке <бунтовщика Подтелкова> изумленно переглядывались:

А гутарили, будто вы отреклись от веры Христовой.

Вроде вы уж сатане передались.

Слухи были, будто грабите вы церкви и попов унистожаете:> (3, 375)

В <Тихом Доне> отчетливо слышны отзвуки этих злокозненных слухов в прямой связи с захватом и казнью подтелковцев:

<: Как выяснилось, эту подлую, гибельную для казачества провокацию притащил в чемодане полковник Алферов от генерала Краснова из Новочеркасска и безрассудно пустил ее в мирное население, - пишет П. Кудинов. - А Краснов: заполучил эту проказу из немецкой лаборатории:>139.

Павел Кудинов - так же как и Харлампий Ермаков в жизни и Григорий Мелехов в романе - не приемлет расправы над Подтелковым и подтелковцами. Кудинов рассказывает о приснившемся ему в заключении сне об этой казни и заключает:

<Да, любопытный сон, подумал я. Подтелкова я не видел, а снится почему-то. Тела истлели, а души их живые, точно по неисповедимому закону, меня нашли. Памяти о себе требуют и к покаянию призывают:>140.

Впечатляющие страницы в <Истории моего ареста> посвящены казачьей расправе над Тираспольским отрядом 2-й Социалистической армии. Здесь документально воссоздана трагическая история уничтожения Тираспольского отряда. В описании этой истории у Кудинова есть разночтения с <Тихим Доном>. Шолохов писал, что Тираспольский отряд в чем-то сам навлек на себя гнев казаков: когда отряд проходил через юрт Мигулинской станицы, красногвардейцы бесчинствовали по дороге, <начали резать овец, на краю хутора изнасиловали двух казачек, открыли беспричинную стрельбу на площади, ранили одного из своих:> (3, 386)

Кудинов считает, что все было не совсем так. Он пишет:

<Тираспольская красная дивизия под командой товарища Венедиктова перед этим вела героические бои с немецкими окупационными частями:

Отступление тираспольцев происходило в пятницу перед Пасхой, сопровождалось оно в полном порядке, без всяких каких бы то ни было насилий над жителями хуторов.

Не подозревая, что казаки спровоцированы красновско-алферовской контрреволюционной шуткой и что казаки уже взялись за оружие и поджидают ни в чем неповинного <врага>, тираспольцы, без всякой передовой разведки пришли в хутор Мешков и, как овечки, расположились там на ночлег, даже не выставили внутреннюю охрану - патруль.

На сцене взбудоражившихся казаков Мигулинской станицы появился отъявленный провокатор есаул Фолометов Василий Васильевич, стан. Казанской и некий Чайкин (тот самый казак Мигулинской станицы Чайкин, о котором уже шла речь и который готовил Верхнедонское восстание, а потом выступил с сообщением о восстании на заседании Верховного Казачьего круга в Новочеркасске в мае 1919 г . - Ф.К.). Разумеется, что для поганого дела отыскиваются поганые люди. На рассвете, под Великую Субботу, казаки, без всякого хотя бы малейшего повода со стороны тираспольцев, безбожно напали на спящих солдат дивизии, окружили, разоружили их, а начальника дивизии Венедиктова Филометов собственноручно изкромсатил железной лопатой, раздел догола, а кольца поотрубал совсем с пальцами и приказал зарыть как собаку под плетнем>141.

Мы привели эту безыскусно нарисованную Кудиновым картину чудовищной расправы казаков над тираспольцами, чтобы документально передать атмосферу того времени, дыхания братоубийственной войны, с такой правдивостью и силой отраженную в <Тихом Доне>.

Важен вывод Кудинова:

<Подослали к нам паны своих смутьянов, чтобы нагнать казаков на мужиков и чтобы стычка произошла, - вот она и произошла, да еще какая! Ашь мороз по коже дерет:

Вот как донские дворяне, совместно с помещицкой бандой, разжигали кровавый пожар на Дону. Путем гнусной провокации столкнули казаков с русским народом: Своей цели они достигли, но разгромили все казачество. От ребенка до старца да проклянут донских дворян и старшину:>142.

Эта боль, этот счет к <донскому дворянству> соединяются у Кудинова с другим не менее суровым счетом - к <комиссарам>, которые столь же беспощадно уничтожали казачество. Эта боль, этот счет не в полную силу звучат в <Истории моего ареста:>, потому что рукопись не завершена и доведена лишь до 1918 года, в ней нет анализа причин восстания верхнедонцев. Но, тем не менее, и здесь эта боль слышна явственно - хотя бы в словах об <обиде революционных лет>, которую <в сердце добром позабыл-простил за все и всем143 - о трагической гибели <брата своего единокровного Федора, без вины растерзанного красною толпой>.

<Ты не один, а сотни тысяч таких как ты, мой брат, невинных, были изрублены мечами, изорваны штыками, да по столбам веревкой вздернуты: А сколько материнских и вдовьих слез пролито на Руси, да на казачьей степи? А сколько беспризорных сирот - малых детей остались без отцов и матерей?:>144.

Так осмысляет руководитель Вешенского восстания Павел Кудинов трагические итоги <братоубийственных событий> гражданской войны. Он говорит о <покаянии> и предъявляет свой счет и <белым> - <кадетам>, и <красным> - <комиссарам>, смыкаясь, как это ни парадоксально, в подобной оценке трагических событий того страшного времени одновременно и с Филиппом Мироновым, и с Харлампием Ермаковым. И с Михаилом Шолоховым.

По мнению и Кудинова, и Ермакова, и Мелехова, вина <кадетов>, <белых> - в том, что они втянули казачество в братоубийственную гражданскую войну, отстаивали свои <помещичьи> интересы ценой казачьих жизней.

Вина красных <комиссаров> - в том, что беспощадным террором против казачества они объективно <кадетам> помогли в разжигании гражданской войны, заставили казаков подняться на восстание, которое привело к огромному числу жертв. 

Если в <Истории моего ареста> Кудинов делает акцент на вине <кадет>, Добровольческой армии, то в своем <историческом очерке> он пишет о <красном терроре>, о вине перед казачеством и народом <комиссаров>.

Сошлемся на оценку П. Кудиновым Добровольческой армии, данную им в очерке <Восстание верхнедонцев в 1919 году>.

<Добровольческая : армия, олицетворявшаяся былыми помещиками, была пропитана духом реакции и сводила счеты с народом за отобранные владения, доставшиеся им в большинстве не путем долголетних трудов, а щедрых подачек царствовавшей династии Дома Романовых>145. П. Кудинов пишет здесь о <мародерстве, безобразиях и бесчинствах>, которые <довели фронт до открытого неповиновения, митингов, братания и в конце концов ухода по домом>146. Он подробно рассказывает, как полки верхнедонцев в январе 1919 года снимались с фронта, добровольно открывая путь для наступления Красной Армии, как вслед за 28-м полком, возглявлявшимся <покрасневшим> урядником Фоминым, пришли в Вешенскую красные войска, а следом - <красный террор>.

<После ухода частей Красной Армии на фронт станицы Верхнедонского округа столкнулись с новой <социалистической властью>: трибунал, чека, команда слежек и подслушивателей, охраняемая карательными отрядами особого назначения. Комиссары, имея неограниченную полицейскую власть, первым делом приступили к ликвидации штаба 28-го полка. Как штаб, так и полк были распущены, оружие отобрано>147. Пострадал и Павел Кудинов, который был отстранен от руководства военным отделом исполкома Вешенской станицы. Описание жестокостей <бесчинствующих комиссаров> наводит ужас ничуть не меньший, чем картина расправы над Тираспольским революционным отрядом:

<Озверевшие комиссары тешились грабежом, убийством, выполняя секретную инструкцию Высшего революционного совета, которая была отобрана у политического комиссара Эрлиха, пойманного восставшими казаками 5 марта при взятии станицы Букановской>148.

Кудинов публикует в своем <историческом очерке> текст этой инструкции о <расказачивании>, которая приведена нами выше. <Население Округа, охваченное ужасом, металось по хуторам и буеракам, всячески укрываясь, чтобы не попасть в распоряжение чеки. Ненависть к новой, чужой власти росла не по дням, а по часам: Казаки, доведенные до крайнего отчаяния, под всякими предлогами пробирались из одного хутора в другой, собирали сведения о количестве хуторов, которые готовы к неизбежному восстанию>149.

Материалы следственного <Дела> Павла Кудинова, его очерк <Восстание верхнедонцев в 1919 году>, рукопись <История моего ареста в Болгарии> документально раскрывают миропонимание не только его самого, но и всех тех казаков-фронтовиков, казачьих офицеров <из народа>, <из пролетариев>, которые в 1917 году поверили  большевикам и поддержали лозунги и идеалы революции. Именно они открыли фронт частям Красной Армии в январе 1919 года, а потом, вследствие предательства <комиссаров> и террора ЧК, в результате политики <расказачивания>, возглавили восстание верхнедонских казаков. Однако, взяв на себя военное руководство восстанием, <офицеры из народа>, к которым принадлежал и Харлампий Ермаков, не отождествлял и себя с <кадетами>, Добровольческой армией и <красновцами>; не приемля ни власти поработителей-помещиков, казачьей <старшины>, ни чуждой и свирепой власти <комиссарии>, они искали свой, народный путь. И, выражая это народное мироощущение, сами же ужаснулись происходившему не без их воли и участия, мучились развязанной общими усилиями братоубийственной войной, в поисках правды и выхода <блукая> между <белыми> и <красными>, не принимая до конца ни тех, ни других. Именно об этом - <Тихий Дон>, выросший из жизни народной.

Присутствие Харлампия Ермакова и Павла Кудинова в <Тихом Доне> проявляет себя не только в <устном предании>, через которое пришла в роман точная и правдивая информация о ходе Вешенского восстания, - оно куда глубже и значительнее. Через них к Шолохову пришло глубинное понимание происходивших на Дону трагических событий, которые поданы в <Тихом Доне> не с позиций <белого офицера>, а с точки зрения тех самых <офицеров из народа>, к которым принадлежал и Ермаков, и Кудинов, а в конечном счете - и Григорий Мелехов. То есть с позиций трудового народа. Вот почему столь критичен авторский взгляд как по отношению к комиссару Малкину, так и по отношению к подполковнику Георгидзе или генералу Фицхелаурову, и одновременно - столь же неоднозначен в романе взгляд на генерала Корнилова или атамана Каледина.

Открытый правде и не замутненный идеологическими стереотипами, молодой Шолохов полностью воспринял и воспроизвел в характере Григория Мелехова не просто ход Вешенского восстания, но и народный взгляд на него.

Судьба руководителя Вешенского восстания Павла Кудинова, его воспоминания и письма, материалы следственного дела, как и судьба Харлампия Ермакова, помогают нам глубже и точнее понять Григория Мелехова, его внутренние противоречия и метания. Более того, судьба и позиция Павла Кудинова и Григория Мелехова, казачьих офицеров <из народа>, выражавших глубинно народный взгляд на революцию, проясняют авторскую позицию в романе. Хотя Филипп Миронов, с одной стороны, а Павел Кудинов и Харлампий Ермаков, с другой, находились в 1919 году по разные стороны баррикад, в конечном счете, в своем взгляде на истоки трагедии казачества в гражданскую войну они были едины, что и нашло свое выражение в <Тихом Доне>. 

 

Последний круг ада

 

Можно себе представить радость Павла Кудинова, когда в сентябре 1944 года войска Красной армии вступили в освобожденную от фашистов Болгарию. И потрясение, когда сразу после этого он был арестован, но уже не болгарами, служившими Гитлеру, а русскими, которых он так долго ждал

Как он объяснял впоследствии, поводом для его ареста стало то самое письмо к землякам, написанное им в 1922 году и напечатанное в районной вешенской газете. 

Об обстоятельствах своего ареста П. Кудинов рассказывал так:

<При проходе Красной Армии через Михайлов-град на Белград пришли офицеры НКВД, предъявили соответствующий документ и говорят: Вы - Павел Назарьевич Кудинов? - Я. - Это вы писали в 22 году в газету, как вы прозрели и как вы теперь уважаете русский народ и прочее? Хватит прикидываться, дубина. Собирайся, поехали>150.

Хочу подчеркнуть, что на всем протяжении следствия - и в Болгарии, и в Москве, и в местах заключения - до его освобождения Кудинов ни разу не упомянул Шолохова, ни разу не сослался на то, что он - один из героев <Тихого Дона>, проявляя величайшую деликатность и заботу о том, чтобы не нанести вреда писателю.

Кудинов впервые произнес имя Шолохова только после своего освобождения. Об этом - так же, как и об обстоятельствах его ареста, пребывания в лагере и освобождения мы узнали от человека, который познакомился с ним в лагере и позже состоял в переписке. Мы провели с ним обстоятельную беседу, записали ее на магнитофон и получили ксерокопии и частично - оригиналы ряда писем Кудинова151. Этот человек - Григорий Юрьевич Набойщиков - ныне учитель истории в одной из петербургских школ, журналист и краевед, а в прошлом - офицер внутренних войск НКВД.

Воспоминания и переписка Г.Ю. Набойщикова с Кудиновым исключительно интересны.

Набойщиков встретил Кудинова в лагере в 1955 году, когда ему было около 65 лет: <крепкий, быстро ходит, быстрая реакция, среднего роста, широкоплечий, улыбка с лукавинкой, умный, взгляд пронзительный, собеседника видит насквозь...> <Он был сильным человеком, я в 1956 году слышал, что в Инте на лесоповале, где он много лет работал, конвойные боялись его физической силы, его взгляда>152. Об этой его особенности знали казаки-эмигранты: <человек выдающейся физической силы>153, - характеризует его Герман Ермолаев.

До Инты, - рассказывает Набойщиков, - Кудинов несколько лет провел в одном из лагерей в Сибири, а потом - в Туркмении, на главном туркменском канале в пустыне Каракум. <Это было страшное место... Потом он опять попадает на север. В Туркмении в тени доходило до 43 градусов тепла в тени, а на севере до 50 мороза. И это его не сломило>. По свидетельству Набойщикова,  Кудинов, несмотря на все испытания, выпавшие на его долю, оставался все тем же краснобаем и балагуром - вспомним шолохова: <Краснобай и умница> (3, 209). <Когда он разговаривал с бывшими зеками, с администрацией, с офицерами, то после каждого слова у него стишки, прибаутки, он даже получил кличку <Хрущев>. У Хрущева после каждого слова шутки, острые словечки, пословицы, поговорки... Кудинов тоже такой был>.

И когда кудинов говорил своим  собеседникам, что он - герой <Тихого Дона>, - рассказывает Набойщиков, люди воспринимали это как его очередную шутку. Сам Набойщиков в то время <Тихий Дон> еще не читал, и его старшие товарищи объясняли ему: это же роман, художественное произведение. Ты у него спроси: с Григорием Мелеховым он не был знаком? А он говорит: был. Встречался, и не в одной главе <Тихого Дона>... И, понимая, что над ним смеются, с такой улыбочкой, как бы вызов принимал: <Да почитайте <Тихий Дон>. Там во многих главах я встречаюсь с Мелеховым>.

Кстати, когда позже Набойщиков пытался напечатать в одной из газет статью о Кудинове как герое <Тихого Дона> и своей переписке с ним, редактор газеты ответил точно так же, как офицеры внутренних войск, охранявшие лагерь: <А ты знаешь о том, что это - художественное произведение?.. Кудинов же - это собирательный образ. Может, ты завтра Мелехова найдешь и его адрес укажешь?..>

Кудинов отсидел в советских лагерях одиннадцать лет. Если бы не смерть Cтaлинa, - пишет Набойщиков, - его не выпустили бы и в 1955 году.

Сразу же после смерти Сталина Кудинов пишет две <Просьбы> - одну 15 декабря 1953 г . Генеральному Прокурору СССР, другую - в Президиум Верховного Совета СССР. В Президиум - о помиловании, Генеральному Прокурору - о зачете шести месяцев предварительного заключения , начиная с 4 ноября 1944 года по 31 мая 1945 года, так как десять лет, определенных ему приговором, исчислялись с 31 мая 1945 года по 31 мая 1955 года.

Как уже говорилось выше, арестованный СМЕРШем 4 ноября 1944 года, до 31 мая 1945 года Павел Кудинов находился под арестом без надлежащего юридического оформления. Лишь 30 мая 1945 года было принято официальное постановление на его счет  и принятии дела к производству, а 31 мая выписан ордер на его арест.

Эта затянувшаяся пауза и скоропалительное решение об аресте, подписанное полгода спустя после реального ареста, не были случайными. Именно в эти дни - с 28 по 31 мая союзниками было принято решение о передаче Советскому Союзу, на основе ялтинских соглашений, казачьих частей, сражавшихся на стороне фашистской Германии, интернированных англичанами в районе города Лиенца в Австрии.

По всей вероятности, именно под это решение союзников был <подверстан> и казачий полковник П.Н. Кудинов, хотя он не воевал с советской армией. Напротив, в <Просьбе о помиловании>, подробно рассказывая о своем сотрудничестве с советским посольством в Софии и о репрессиях со стороны профашистских болгарских властей, которым он за это подвергся, Кудинов писал: <В 1941 году, когда началась вторая великая война и германская армия безостановочно двигалась вперед, занимая город и село, то рабочие пошатнулись, утратили дух, веру в победу Советской армии. Я же, остерегаясь бдительности  полиции, под всяким предлогом воплощал в них бодрость и безоговорочную веру в победу Советского Союза. В этот грозный час я не поднял десницу свою против  русского народа и армии, а только желал искренне и чистосердечно победы и славы Великому Советскому Союзу и славы России>154.

<Питая лучшие чувства и любовь к родной земле, я осуждал  и предотвращал многих белых эмигрантов от враждебных подозрений. В районе  же своего местожительства, в пределах возможности от полицейского надзора, я поддерживал связь с болгарскими рабочими района, поддерживал их дух, бодрость и твердую веру в победу русской армии>155.

Это были не пустые слова. Ведь атаман Краснов в это время формировал казачьи корпуса  в качестве начальника Главного казачьего управления на территории гитлеровской Германии. Краснов занимался откровенной не только антисоветской, но и антирусской пропагандой. <Казаки! - говорил он, к примеру, на курсах пропаганды летом 1944 года. - Помните, вы - не русские, вы - Казаки, самостоятельный народ. Русские враждебны вам. Москва всегда была врагом Казаков, давила их и эксплуатировала. Теперь настал час, когда мы, Казаки, можем создать свою независимую от Москвы жизнь>156.

Для того, чтобы в профашистской Болгарии говорить людям о победе советской армии и <предотвращать> казаков-эмигрантов от перехода в стан врагов, требовалось немалое мужество.

Оба прошения Кудинова - в Президиум Верховного Совета СССР и Генеральную Прокуратуру - были рассмотрены в Комитете госбезопасности, а потом - в военной прокуратуре.  В помиловании ему было отказано, а срок заключения было решено <исчислять с 4 ноября 1944 года, за отбытием срока наказания из-под стражи его освободить и в ссылку на поселения не отправлять. В остальной части постановление Особого Совещания по делу Кудинова п. Н. оставить без изменений>157.

Решение это было принято властями 21 февраля 1955 года, когда Кудинов уже отсидел сверх положенных десяти лет четыре месяца. По всей вероятности, он был освобожден из заключения сразу же, - но освобожден своеобразно: <как иностранный подданный, отправлен в Потьму, в лагерь для иностранных подданных>158, а <в июле месяце был отправлен в Быково, в объект для ожидания репатриации>159. И лишь <11-го сентября 1955 года репатриирован в Болгарию>160.

Таким образом, в общей сложности в советских лагерях Кудинов провел вместо десяти без двух месяцев одиннадцать лет.

Первое, что он сделал, добившись в начале 1955 года освобождения, - написал письмо в Вешенскую, М.А. Шолохову.

Об этом письме тогда же в майском номере журнала <Советский Казахстан> за 1955 год в очерке <Шолохов в Вешках>, рассказал Константин Прийма. <Почта у Михаила Александровича самая разная, - писал он. - Вот он вскрывает еще один конверт и с удивлением читает мне письмо, пришедшее к нему откуда-то из Сибири. По его содержанию ясно, что это пишет еще один из героев романа <Тихий Дон>. Он сообщает, что сам с Дона, был в эмиграции, жил в Болгарии, а теперь через Сибирь несет свой крест на Голгофу и на Бога не ропщет:

Кто же это пишет Вам?

- Вешенец наш, Кудинов Павел Назарьевич, - говорит Шолохов, подавая мне письмо. - Это тот, что командовал на Дону в 1919 году. Я и не знал, что он жив, считал его погибшим. А ведь как тяжело сложилась судьба человека. И тоскует он в письме по Донщине, мечтает походить по родной земле, поклониться тихому Дону. Это еще более грустная песня, чем у Григория Мелехова:>161.

так сомкнулись страницы следственного <дела> руководителя Вешенского восстания и страница жизни Шолохова, получившего от него письмо сразу после освобождения Кудинова. Письмо, пронизанное тоской по родине, по донской земле.

Летом 1951 г . Павел Кудинов уже посетил родные донские края, только не добровольно, а по этапу.

В его следственном <Деле> хранятся два свидетельства на сей счет. Под грифом <Сов. секретно> - письмо от 24 июля 1951 г . начальника Управления МГБ по Ростовской области полковника Трапезникова начальнику отдела <А> МГБ СССР генерал-майору Терновскому: <В связи с проведением оперативно-чекистских мероприятий по борьбе с антисоветским элементом из числа Донского казачества, просим Ваших указаний выслать для ознакомления архивно-следственное дело на осужденного в 1945 году полковника белой армии Кудинова Павла Назаровича, бывшего организатора и руководителя контрреволюционного восстания казаков на Дону. По миновании надобности дело будет Вам возвращено>162.

Вслед за <Делом> Ростовскому МГБ понадобился и сам Кудинов - об этом свидетельствует еще один хранящийся в его <Деле> документ, - <Постановление об этапировании заключенного>, утвержденное 5 сентября 1951 г . тем же полковником Трапезниковым, оно гласит:

<Я, зам. Начальника 5 отделения 2 отдела УМ ГБ РО - майор Обиюх, рассмотрел архивно-следственное дело №885438 на Кудинова Павла Назаровича: отбывающего меру наказания в Озерном лагере № 7, МВД СССР -

нашел:

Кудинов П. Н. 31 мая 1945 г . Окр. <СМЕРШ> 3 Украинского фронта был арестован и привлечен к уголовной ответственности, по ст. ст. 58-4 и 58-11 УК РСФСР.

В ходе следствия по делу Кудинова было установлено, что он, будучи офицером царской армии, после Великой Октябрьской Социалистической революции в начале 1919 года организовал на Дону контрреволюционное восстание казаков против Советской власти:

Однако в процессе следствия вопрос контрреволюционного восстания казаков на Дону в 1919 году остался глубоко не исследованным, идейные его руководители и активные участники, оставшиеся на территории Ростовской области, не выявлены, антисоветские связи белогвардейских кругов из числа казаков не установлены.

Кроме того, на следствии не были вскрыты методы и формы борьбы антисоветских белогвардейских организаций против Советской власти и какую они делали ставку на реакционную часть донского казачества.

На основании вышеизложенного и учитывая то обстоятельство, что на территорию Ростовской обл. в 1947 г . возвратилось значительное количество бывших белогвардейцев, находившихся в эмиграции с 1920 г .,

Постановил:

Кудинова Павла Назаровича, 1891 г . рождения, отбывающего меру наказания в Озерном лагере № 7 МВД СССР, для дальнейшего отбытия наказания этапировать во внутреннюю тюрьму УМГБ по Ростовской области>163.

Постановление об этапировании, естественно, было выполнено: <Будучи в трудовых лагерях в Сибири, я был вызван Главным управлением МГБ, а после МВД по Ростовской области, где пробыл в тюрьме от 22 октября 1951 года до августа 1953 года в интересах Советского государства>164, сообщает Павел Кудинов Председателю Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилову, в письме от 9 апреля 1956 г . уже из Болгарии. В письме этом он требовал вернуть ему изъятые у него дорогие фотоаппараты, чтобы продолжить работу фотографом.

<Возвратившись из лагерей к родной семье, я встретился с гнусной нищетой: дома нет, средств тоже, а чтобы приобрести аппарат и возобновить работу, средств не имею:

Да, я эмигрант, оскорбленный, пренебреженный, но все же я к родине питаю самые лучшие чувства и храню в сердце своем жгучую добрую память>165. Так завершается это последнее в <Деле> письмо.

Что означает столь неожиданный заключительный зигзаг в лагерной биографии Кудинова, - его <этапировали> из Сибири в Ростов в 1951 г . для продолжения следствия по <контрреволюционному> Верхнедонскому восстанию?

Во-первых, то, что власти и тридцать лет спустя не могли ни забыть, ни простить верхнедонцам Вешенского восстания.

А во-вторых, как выясняется, КГБ так и не смог <глубоко исследовать> <вопрос организации контрреволюционного восстания>, <выявить <идейных его руководителей и активных участников>: видимо, помешало то, что не только к началу пятидесятых, но уже и к началу двадцатых годов из <руководителей восстания> и <активных участников> в живых почти никого не осталось.

Выехавший в эмиграцию, а потом арестованный и доставленный в сибирские лагеря руководитель армии повстанцев Павел Кудинов, расстрелянный в 1927 году комдив-1 Харлампий Ермаков, расстрелянный в 1920 году командир 4-го полка 1-й повстанческой дивизии Платон Рябчиков (на самом деле - Иван Платонович)166 - таковы три имени из опубликованной Кудиновым в очерке <Восстание верхнедонцев в 1919 году> таблицы командного состава армии повстанцев, судьба которых после гражданской войны известна доподлинно. Ни изыскания краеведов, ни поиски историков не выявили на сегодняшний день ни одной фамилии из списка командного состава армии повстанцев, составленного Кудиновым, кроме названных выше. Многие из этих фамилий фигурируют и в <Тихом Доне>. Видимо, все они сгинули в боях и застенках гражданской войны. Ни одна из хоть сколько-нибудь крупных повстанческих фигур не попала в сети ОГПУ, а потом КГБ. Подтверждение тому - следственное дело Харлампия Ермакова. Вместе с ним были арестованы восемь казаков-верхнедонцев, но половина из них имела отношение не к Вешенскому восстанию, а к суду над Подтелковым, остальные - случайные фигуры.

А как обстояло дело в эмиграции? Следственные материалы, <исторический очерк> Кудинова, эмигрантская казачья печать помогают получить ответ на этот вопрос. Кудинов - оптимальная фигура для этого. Он  находился в самом центре эмигрантской казачьей жизни, будучи в составе Вольно-казачьего движения, а потом - председателем <Союза казаков-фронтовиков в Болгарии>. Он, как мало кто другой, знал состав эмигрантского казачества, чему помогала и принятая Вольно-казачьим движением и <Союзом казаков-националистов>, по инициативе атамана А.П. Богаевского система казачьих станиц и хуторов, расположенных по тем адресам Восточной Европы, где находились в эмиграции казаки. Эта система структурировала оказавшиеся в эмиграции остатки Донской армии, которые были настолько малы, что исчислялись сотнями, в лучшем случае - тысячами эмигрантов. Будучи распределенным по импровизированным станицам и хуторам, казачество в эмиграции легко поддавалось учету, и его состав был хорошо известен руководителям Вольно-казачьего движения или <Союза казаков-националистов>.

Трудно себе представить, чтобы бывший руководитель Вешенского восстания, а потом активист Вольно-казачьего движения и председатель <Союза казаков-националистов> не имел сведений о своих соратниках, не получил от них отклика, если кто-то из них был еще жив и находился в эмиграции. Однако среди людей, входивших в актив Вольно-казачьего движения и в руководство <Союза казаков-националистов>, названных Кудиновым в ходе следствия, не было ни одного, хоть как-то связанного с Верхне-Донским восстанием.

Не обнаружены пока отклики или материалы о верхнедонцах, их судьбе в эмиграции и на страницах эмигрантской казачьей печати, которые помогли бы установить, кто из участников Вешенского восстания после катастрофы в Новороссийске смог вырваться из России и остался жив. Правда, В. Васильев обнаружил в одной из эмигрантских газет статью П. Кудинова <Забытый герой>, посвященную памяти П.Г. Богатырева167, того самого Богатырева, который вместе с Харлампием Ермаковым отступал до Новороссийска, а в романе <Тихий Дон> был рядом с Григорием Мелеховым в Новороссийском порту.

В 1934 году в Болгарии вызвал сенсацию выход в свет романа М. Шолохова <Тихий Дон>.168 Это событие должно было бы вызвать хоть какие-то отклики тех, кто участвовал в Вешенском восстании. Полное молчание - видимо, мало его участников осталось в живых не только в России, но и  в эмиграции.

Еще одно подтверждение тому - <Казачий словарь-справочник> в 3-х томах, где помещена развернутая статья о восстании верхнедонцев. Из руководителей и участников восстания в ней упоминается только П.Н. Кудинов. Это свидетельствует, скорее всего, об отсутствии у составителей словаря (кстати, входивших в актив Вольно-казачьего движения), хоть какой-то информации о руководителях Вешенского восстания. Они бесследно канули в Лету.

<Дело> Павла Кудинова, как и другие документальные источники, способствует прояснению вопроса об авторстве <Тихого Дона> еще в одном отношении. Оно показывает, до какой степени был узок круг источников информации о Вешенском восстании, на которые мог опереться автор романа: никого из заметных участников восстания, кроме Харлампия Ермакова, невозможно даже назвать. А без опоры на свидетельства реальных участников этого восстания третья книга <Тихого Дона> была просто невозможна. Кто, кроме Харлампия Ермакова, мог столь подробно и точно рассказать о нем автору <Тихого Дона>, если, как мы могли убедиться, из его руководителей практически никого не осталось в живых?

Харлампий Ермаков в России да Павел Кудинов в эмиграции, - пожалуй, единственные руководители Вешенского восстания, имевшие возможность донести до людей правду о Верхнедонском восстании. Это они и сделали - один с помощью Шолохова, другой - написав очерк <Восстание верхнедонцев в 1919 году>. Для нас важен рассказ Кудинова о Вешенском восстании, равно как и его взгляд на Шолохова и его оценка <Тихого Дона>.

Нам неизвестно, получил ли Кудинов ответ на свое письмо, направленноое им в 1955 году Шолохову. Но из рассказов Набойщикова известно, что первым решением Кудинова после освобождения из лагеря было поехать в Вешенскую. Он <все ходил, доказывал, доказывал> и добился того, что ему разрешили отправиться в Вешенскую.

Его приезд подтверждал и сам Шолохов: <Уже после войны в Вешки приехал Павел Кудинов - бывший командующий восстанием, - говорил он К. Прийме. - Я был в заграничной поездке, и мы не встретились>169.

О том же рассказывал Прийме, видимо со слов Кудинова, и старый казак-вешенец Лапченков, вернувшийся из Болгарии, где он общался с Кудиновым: <Был в Сибири. Одиннадцать лет рубил лес в тайге. А потом Советская власть сделала ему скидку и в 1956 освободила. Заезжал он в Вешки. Но тут - пусто, вся родня его вымерла. Наведался к Шолохову, а писатель куда-то выехал. Пожурился Кудинов на берегу Дона, помолился Богу в соборе и поехал в Болгарию. Там у него жена, княгиня Севская учительствует. Русскому языку учит болгарских ребятишек>170.

Старый казак Лапченков допустил две ошибки. Кудинова освободили в 1955 и, следовательно, приезжал он в Вешенскую, не в 1956, а в 1955 году - еще до ХХ съезда партии, что не могло не сказаться и на его приеме в Вешенской. И - вторая ошибка: женой Кудинова была не какая-то <княгиня Севская>, а вешенская казачка Пелагея.

Набойщиков по делам службы побывал  в Вешенской и рассказал о том, как приняли Павла Назарьевича Кудинова его земляки. Не встретившись с Шолоховым, Кудинов долго и упорно ходил в Вешенский райком партии, в райисполком, в другие организации и просил об одном: чтобы ему выдали советский паспорт. Набойщиков нашел тех работников Вешенской милиции, которые занимались <делом> Кудинова. <Они говорят, что вообще растерялись, как с ним поступить? Как ему выдать советский паспорт, если его у Кудинова никогда не было? Он не гражданин СССР, а гражданин Болгарии:> Прежде чем получить советский паспорт, Кудинов должен был получить советское гражданство, что в его ситуации было непросто.

Помыкался Кудинов в Вешенской какое-то время, жил у станичников, кто его помнил и приютил (<еще старики живы были, никто его не гнал, не преследовал>), - но потом его вызвали в милицию и предложили оформлять визу на возвращение в Болгарию. Кудинов им ответил; <Я не хочу ни в какие Болгарии. Я хочу здесь получить курень, кусок хлеба, и выписать сюда свою Пелагею. Она дочь донского казака, значит здешняя, приедет сюда и никакая Болгария мне не нужна>.

И далее разыгралась сцена, о которой Набойщикову рассказал один из офицеров вешенской милиции, - абсолютно соответствующая характеру Кудинова. В ответ на эти слова, рассказывает Набойщиков, <какой-то идиот ему  пропел: <Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех>. И тогда Павел Назарьевич взял в руки графин, который к счастью был пустой, и ударил этого идиота графином по голове>.

Только срочный отъезд в Болгарию спас Кудинова от нового судилища.

Эти выразительные жизненные детали абсолютно в характере Кудинова, и они красноречиво говорят о том, насколько сильна была у него любовь к родине, как <малой>, так и <большой>, - ее не смогли испепелить самые тяжкие испытания, выпавшие на его долю.

Уезжал Кудинов из Вешенской с чувством горечи. С таким трудом добился поездки в Вешенскую ради того, чтобы остаться жить на своей родине, но Дон, Россия его не приняла.

И тем не менее, как свидетельствуют его письма к Набойщикову, вернувшись в Болгарию, Кудинов оставался убежденным патриотом России.

 

<Книга великого творчества>

 

В 1963 году Павел Кудинов написал Шолохову еще одно письмо. Оно хранится в архиве Государственного музея-заповедника М.А. Шолохова в Вешенской171. С годами язык Кудинова становился все более витиеватым, а слог его под влиянием болгарского языка и недостаточной грамотности в русском - неуклюжим.

Кудинов так пишет в этом письме о <Тихом Доне>:

<Книгу вашего великого творчества - <Тихий Дон> - имею. Подробно ознакомившись с содержанием истории восстания в Донском округе, я установил, что в истории этого легендарного исторического события, продолжавшегося 6 месяцев, оперативная часть действий совершенно отсутствует. Все оперативные действия от первого дня тревоги до первого дня соединения с Донской армией написаны и хранятся до сегодняшнего дня. К содержанию истории приложены два экземпляра карты, о расположении двух сражающихся армий, с обозначением  частей, советской армии и армии восставших. Я очень сожалею о том, что вы, будучи в Чехии, не использовали ценный момент приобрести этот ценный написанный (типографский) материал>172.

Вне всякого сомнения, речь идет об <Историческом очерке> Кудинова, однако, чтобы не подвести Шолохова, он из цензурных соображений не называет его. Из письма ясно, что у Кудинова сохранились две оперативные карты с места боев, но сохранились ли у него какие-то дополнительные оперативные материалы, посвященные восстанию, из текста этого письма не ясно.

Высоко оценивая <Тихий Дон> как <книгу вашего (то есть Шолохова, а не кого-то еще) великого творчества>, Кудинов обнаружил в ней то, о чем уже шла речь в предыдущих главах, - отсутствие полной оперативной картины Вешенского восстания, поскольку роман писался фактически на материале воинского пути только 1-й повстанческой дивизии, руководимой Харлампием Ермаковым. Как мы знаем, только у него Шолохов имел возможность черпать оперативную информацию о ходе боев.

Далее Кудинов рассказывает в своем письме, что, <будучи в Сибири: был вызван в Ростовский МГБ, пробыл три года в тюремной камере и часто вспоминал о вас:>173. А заключительную часть письма он посвящает Прийме: <Совершенно неожиданно мне пришлось познакомиться с познаваемым (видимо известным всем) журналистом Прийма Константином Ивановичем. <Полгода вас искал, - писал он мне в первом письме и отыскал меня через секретаря посольства Павлова: Я, будучи великодушным, на многие его вырезки из содержания <Тихого Дона> отвечал так, как оно было. Но он пытался рыться глубже, чтобы найти дураков. И после написал провокацию самую подлую и даже в болгарской газете>.174

Что же это за <провокация> Приймы, которая так рассердила Кудинова? Откуда такое неприязненное его отношение к человеку, который первым установил, что руководитель Вешенского восстания жив, и рассказал об этом читателям?

В своей статье <Вешенские встречи>, опубликованной в майской книге журнала <Подъем> за 1962 год и в сокращении в <Литературной газете>, а позже и в болгарской печати, Прийма привел слова вешенского казака Лапченкова, которые мы уже цитировали, о жизни Кудинова в Болгарии: <Там у него семья, жена, княгиня Севская учительствует, русскому языку учит болгарских детишек>.

Почему казак Лапченков произвел Пелагею Ивановну Кудинову, коренную казачку, в <княгиню Севскую>, одному богу известно. Поразительно, но следом за рассказом Лапченкова Прийма цитирует в статье полученное им письмо председателя Михайловского стопанства (колхоза - Ф.К.) Ненчо Найденова, который так же называет жену Кудинова <Севской>: <Ваш донской из Вешек казак - полковник Павел Назарьевич Кудинов живьет у нас и робит у нас добре. Робит в садах огородах стопанства с 1956 годины. Имея уже преклонный возраст, а пока падкий до работы, як ударник, и ниякой оплоши за ним нема. И другарка его - учителька Севская - до работы дуже падкая. А письмо ваше я получих и Павлу Кудинову передах:>175.

Возможно ошибся Ненчо Найденов, дав Пелагее Ивановне звучную фамилию Севская, а журналист, каковым в ту пору был Прийма, записывая текст беседы с казаком Лапченковым, дал жене Кудинова ту же фамилию, автоматически присовокупив титул, который, как говорится, просится: <княгиня Севская>.

Эта ошибка дорого обошлась Прийме. Кудинов прервал с ним всякие отношения, успев передать ему только незначительную часть своего архива, хотя Прийма мог рассчитывать на большее. А в письмах к Набойщикову он без конца возвращается к этой теме.

В конце своего письма Кудинов желает Шолохову <здоровья и много лет прожить! И в горной дубовой тайге, за озером и Доном ландыши срывать, но мясной продукт не употреблять! Пелагея Ив. Кудинова 18 лет преподает русский язык. Вам и всему семейству наш земной поклон>176.

Судя по письмам Набойщикову, на сердце Кудинова лежала, конечно же, тяжелая обида за горькие годы эмиграции и сталинских лагерей. <Вы, Григорий Юрьевич, читали Тихий Дон. Вот и причина познакомиться с Сибирью, - пишет он своему корреспонденту. - В 1944 году при проходе русских войск через Болгарию пришли в квартиру, ограбили, потаскали по Западу, а после в Москву, а в Москве военный трибунал, не находя вины, судить отказался, а Берия и Сталин наложили свое <вето> на 10 лет>. И далее: <Вы спрашиваете, как я живу (сейчас). Живу я, как живут скитники безродные, беспризорные, бездомные, на гумне ни снопа, в закромах ни зерна, на дворе по траве хоть шаром покатись. Восемь лет работал я в чужой стране в колхозе, а теперь устарел, 70 лет, и живу без работы, в одной комнатушке в нижнем этаже, как волк в берлоге... Вот жизнь пелигримма> (здесь и далее сохраняется орфография подлинника). Бедность его доходила до такой степени, что иногда не на что было послать письмо: <Перешлю после, т.е. когда буду иметь гроши. Сейчас я беден и бедность грызет меня уже сорок лет>.

Но удивителен и непостижим русский человек! Несмотря на все пережитые и перенесенные страдания, на сломанную, пущенную по ветру жизнь, попавшую под жернова истории, Павел Назарьевич Кудинов не перестает говорить о любви к родной стране и своему народу, <Григорий Юрьевич! - обращается он в одном из первых писем к своему корреспонденту. - Не думайте, что П.Н. Кудинов одиннадцатилетнюю размотал катушку и после этого стал зол как тигр против Советского Союза и русского народа! О, нет! Может быть недалеко то время, я с супругой увидим родной казачий край и обновленную Россию и свободный русский народ:>

С горьким чувством Кудинов пишет о своей эмигрантской судьбе: <Мы, эмигранты, с тяжестью в душе и со слезами по родине, по родной семье ушли в далекие царства и стали скитниками> (это слово для Кудинова, несомненно, - производное не столько от слова <скит>, сколько от слова <скитаться>), но - <глядите да не подумайте о том, что мы, эмигранты, враги Советского Союза и народа! О, нет!>

этот сложный клубок противоречивых чувств - боли и любви - в душе донского казака Павла Назарьевича Кудинова, в прошлом - руководителя восстания, а позже - зека советского ГУЛАГа, <скитника-пилигрима>, нищего эмигранта отражается в его письмах к Набойщикову.

Приведем ответ П.Н. Кудинова Г.Ю. Набойщикову на его первое письмо:

<Многоуважаемый Григорий Юрьевич! Бонжур!

Письмо Ваше от 9/3 1963 года мною получено. Благодарю Вас, живущего в далекой стране - в стране, в которой я побывал 11 лет, подаренных мне богами Советского Союза Берией и Сталиным, угробивших миллионы русского народа в тайге, в далекой Сибири.

Как нужно понимать, Вы интересуетесь легендарной историей события - восстания донских казаков в 1919 году. Это событие написано писателем Михаилом Александровичем Шолоховым в книге <Тихий Дон>, которую, наверно, читали и Вы. Содержание книги верное и изумительно похвальное, которое оправдывает писательский талант, которым следует восхищаться>.

Невзирая на крайнюю неуклюжесть этих выспренних слов, их искренность и убежденность очевидны.

Из переписки П. Кудинова с Набойщиковым выясняется, что Прийма был первым и единственным литератором, в России ли, в эмиграции, кто за все годы жизни Кудинова обратился к нему с вопросом о Вешенском восстании. И это еще один аргумент в споре об авторстве <Тихого Дона>. Если бы авторство романа принадлежало представителю белого движения, этот писатель никак бы не мог обойти оставшегося в живых и находившегося в эмиграции руководителя восстания, не обратиться к нему с вопросами - устно или письменно. Но за все десятилетия ни к Кудинову, ни к другим донским казакам-эмигрантам, также, впрочем, как и к жителям Вешенской и шире - всего Верхнего Дона, никакой заинтересованности ни с чьей стороны кроме Шолохова проявлено не было.

Вот почему так тронуло поначалу Кудинова обращение Приймы. В ответ на просьбы выслать материалы, посвященные Верхнедонскому восстанию, он отвечал Набойщикову: <Материал-то - Кудинов, а исторические материалы во мне. И материал - я, пока жив>, - имея в виду, что его память - лучший источник по истории восстания верхнедонцев. Вне всякого сомнения, если бы, к примеру, тот же есаул Родионов, живший в 20-е годы в Берлине, имел хоть какое-нибудь отношение к написанию романа, он не мог обойти вниманием Павла Кудинова, являвшегося кладезем информации. Тем более, что и искать его было не надо: он был широко известен. Однако только после статьи К. Приймы, опубликованной в болгарской печати, начал проявляться скромный интерес к Кудинову. Он пишет Набойщикову о некоем журналисте, - <болгарин молодой - лет 25> - который побывал у него и, <желая написать обо мне статью, попросил у меня снимку>. Кудинов доверился ему <и дал ему фото> в форме военных времен. Написал ряд писем с просьбой вернуть, но вот прошло уже пять месяцев - тот жулик молчит и молчит>.

После публикации статьи Приймы в <Литературной газете> Кудинов безуспешно пытался привлечь внимание к Верхнедонскому восстанию и даже сам предложил прислать в редакцию <Литературной газеты> <имеющийся материал> о восстании Верхнего Дона. В свойственной ему манере он рассказывает Набойщикову, что <директор <Литературной газеты> схватился за этот случай: прислать ему для рассмотрения какими-то большими советскими верблюдами. И тем дело кончилось>. Ответа из газеты не последовало.

Павел Кудинов понимал историческое значение уникальной информации, своих знаний о судьбах донского казачества в эпоху революции и гражданской войны, основанных на личном опыте, и стремился передать их в Россию. Тем более, что опубликованный в Праге в 1931-1932 году его <исторический очерк> в 50-е годы все еще был неизвестен в его родной стране. Ему казалось, что со смертью Сталина и начавшейся <оттепелью> пришло, наконец, время, когда он сможет рассказать русским людям всю правду о самом главном событии в его жизни - восстании верхнедонцев - и о том, как оно изображено в <Тихом Доне>.

Вот почему для Павла Назарьевича Кудинова был праздником тот телефонный звонок из Ростова-на-Дону К.И. Приймы, как и его статья - первое доброжелательное слово правды о нем, напечатанное в родной стране, - если бы не досадная ошибка с <княгиней Севской>, которую он счел <провокацией>. Столь болезненная реакция Кудинова на эту ошибку объясняется, видимо, тем, что, напуганный горьким опытом жизни, он боялся, что Пелагею Ивановну, якобы скрывавшую свое княжеское происхождение и к тому же - жену бывшего белогвардейского офицера, только что вернувшегося из советских лагерей, в социалистической Болгарии уволят с работы и они останутся без куска хлеба.

Кудинов так описывал новое свое несчастие в письме Набойщикову: <Моя супруга дочь простого казака-работника, окончившая 8 классов гимназии на Дону, а в Болгарии, выдержав государственный экзамен и получив государственный Диплом, приобрела высшее образование, и, как лучшая в Болгарии учителька по русскому языку, вот уже 18 лет преподает русский язык в гимназии... А Прийма провоцировал в той статье, которую Вы имеете, что она княгиня Севская... и поэтому Министерство культуры и просвета уволит от службы>...

Опасения Павла Кудинова были небезосновательны. Переписка приймы с белоэмигрантом, бывшим руководителем Верхнедонского восстания П.Н. Кудиновым и после XX съезда партии, в пору либеральной <оттепели>, находилась под присмотром как советских, так и болгарских спецслужб. И, как выяснилось из беседы Набойщикова с одним из офицеров наших спецслужб, <болгарские товарищи не хотят доверять жене белогвардейца преподавание русского языка>. Под ударом оказался и сам Набойщиков. Его переписка с белогвардейцем Кудиновым, как он считает, также не прошла не замеченной для наших органов. Почувствовав опасность, он прервал переписку с Кудиновым, так и не получив от него обещанных материалов по Верхнедонскому восстанию.

История эта свидетельствует, насколько горючей и горячей была заложенная М.А. Шолоховым документальная основа <Тихого Дона>, если и сорок лет спустя, в начале 60-х годов, она обжигала тех, кто неаккуратно соприкасался с нею.

Но что же Кудинов предполагал передать Набойщикову в ответ на его вопросы о верхнедонском восстании? Он хотел сказать <правду> об этом событии, равно как и обо всей своей жизни, передать написанную им <личную автобиографию в совокупности с повестью о моей молодости: до семидесятилетнего возраста>. Плюс ко всему - поэмы, как то <Смиритесь, кумиры> и <Жрецы капитала>. Судя по цитатам из этих поэм, приведенным в письмах, Кудинов явно страдал графоманией. Отсюда - и своеобразный язык его писем, - например: <Мое хождение по мукам не угасло, а как звезда-путеводитель светит ярко, как светило в дни восстания казаков В-Донского округа. Мы восставали не против Советской власти, а против террора, расстрела, и за свой казачий порог и угол и за кизечный дым!> Сквозь красивость и вычурность, тем не менее, прорывается суть, сформулированная в своеобычных, подчас очень выразительных изречениях.

Кудинов сообщал Набойщикову, что у него сохранились оперативные сводки и другие документы, посвященные Верхнедонскому восстанию. Прежде всего - <две карты (скици), обнимающие четырехстакилометровой цепью, в кольце которой донские казаки вели шесть месяцев оборонительную конную и пешую борьбу против во много раз превосходившей Красной Армии>.Кудинов упорно говорит не о трех, а о шести месяцах, имея в виду, видимо, бои верхнедонцев с Красной армией послеих  соединения с Донской армией. Кудинов дает описание цветных, как он пишет, карт: <Изображенные цветными линиями-красками там, где кровь казачья лилась рекой, за свой край свободный, вольный и родной! На картах отмечены силы противников разных племен и языков для подавления восставшей армии. Советские действующие армии отмечены: армия, дивизия, полки, бригады и т. д...>.

<Скици, - пишет П. Кудинов, - мне хотелось бы сделать художественно, чтобы карта была красива, чиста, отчетлива и приятна для читателя>. Он предполагал, как только у него будут деньги, пригласить художника, чтобы с помощью красок и туши сделать цветные копии этих карт. Кроме того, Кудинов располагал, как он пишет, <объемистым материалом оперативной сводки, которая в <Тихом Доне> отсутствует>.

Наконец, Павел Кудинов давал понять Набойщикову, что он хотел бы передать в СССР свой исторический очерк <Восстание верхнедонцев в 1919 году>, но, понимая, что передача опубликованного в белогвардейском журнале очерка может быть признана противозаконной, он сообщает об этом своем желании зашифровано. По поводу <пяти вопросов> о Верхнедонском восстании, которые задавал ему Набойщиков, Кудинов отвечает так: <Если бы подыскать возможность имеющийся у меня материал придать народной гласности, то пять вопросов сами по себе отпадают, а готовый полиграфический отпечатанный и корректированный корректорами... готовый материал сам ответит всякому, интересующемуся содержанием. Да, я помню наизусть содержание, но зачем мне губить зря время>.

Кудинов послал Набойщикову свою фотографию и готов был, преодолев предубеждение в отношении журналистов, и политические опасения (<... все же Вы член партии, а доверять члену партии, да еще эмигранту - вопрос деликатный>), послать и другие материалы. Он надеялся, что (цитирую с сохранением стилистики и орфографии письма) <материалы, хранящиеся мною, найдут брешь правды, света, чтобы [исправить] вкравшиеся на страницы <Тихого Дона> нелепости и восстановить бессмертную истину перед мертвыми и живыми>. <Я крайне желал бы, - пишет он в другом письме, - чтобы сохранившиеся материалы были бы преданы гласности через родную печать и в родной стране:>.

В какой-то степени это пожелание Кудинова было осуществлено, когда в журнале <Отчизна> ( 1991 г ., №№6, 7 и 8), усилиями шолоховеда В.В. Васильева был опубликован <исторический очерк> Павла Кудинова <Восстание верхнедонцев в 1919 году>.

В 1967 году донской казак из станицы Вешенской, командующий войсками повстанцев Павел Назарьевич Кудинов, тоскующий по родине, пребывающий в унизительной нищете и бедности, трагически погиб.

По воспоминаниям родственников, < в последние годы жизни Кудинов часто ходил на железную дорогу и смотрел на уходящие в сторону России поезда. В 1967 году попал под поезд. Что это было: несчастный случай или самоубийство? Этого не знает никто.

Учитывая тяжелейшее душевное и материальное положение, в котором, судя по письмам Г.Ю. Набойщикову, проживал П.Н. Кудинов последние годы своей жизни, исключить версию о самоубийстве нельзя.

Судьба руководителя Вешенского восстания, уникальные факты его биографии дают возможность взглянуть на проблему авторства <Тихого Дона> еще с одной стороны - со стороны того казачества, которое ушло в эмиграцию.

Взгляд оказавшегося в эмиграции казачества на <Тихий Дон> почему-то полностью игнорируется <антишолоховедением>. А между тем отношение к роману самих казаков и в особенности участников, а тем более руководителей Вешенского восстания, наконец - самого главного его руководителя Павла Кудинова - далеко не последний аргумент в споре.

Трудно найти для оценки <Тихого Дона> более высокие слова, чем те, которые им сказаны:

<Роман М. Шолохова <Тихий Дон> есть великое сотворение истинно русского духа и сердца. Впервые я пробовал читать его по-болгарски, но плохо понимал. Позже выписал себе из Белграда русское издание. Читал я <Тихий Дон> взахлеб, рыдал-горевал над ним и радовался - до чего же красиво и влюбленно все описано, и страдал-казнился - до чего же полынно горька правда о нашем восстании. И знали бы вы, видели бы вы, как на чужбине казаки - батраки-поденщики - собирались по вечерам у меня в сарае и зачитывались <Тихим Доном> до слез и пели старинные донские песни, проклиная Деникина, барона Врангеля, Черчилля и всю Антанту. И многие рядовые и офицеры допытывались у меня: <Ну, до чего же все точно Шолохов про восстание написал, скажите, Павел Назарьевич, не припомните, кем он у вас служил в штабе, энтот Шолохов, что так досконально все мыслию превзошел и изобразил>. И я, зная, что автор <Тихого Дона>  о ту пору был еще отроком, отвечал полчанам: <То все, други мои, талант, такое ему от Бога дано видение человеческих сердец и талант!>. Скажу вам, как на духу, <Тихий Дон> потряс наши души и заставил все передумать заново, и тоска наша по России стала еще острее, а в головах - посветлело. Поверьте, что те казаки, кто читал роман М. Шолохова <Тихий Дон>, как откровение Иоанна, кто рыдал над его страницами и рвал свои седые волосы (а таких были тысячи!) - эти люди в 1941 году воевать против России не могли и не пошли. И зов Гитлера - Дранг нах Остен - был для них гласом вопиющего сумасшедшего в пустыне. И вот за прозрение на чужбине тысяч темных казаков благодаря <Тихому Дону> передайте Шолохову мой чистосердечный казачий земной поклон:>177.

О том, насколько серьезное значение придавал Кудинов этой своей оценке <Тихого Дона> говорит то, что он повторил ее дважды: вначале - в письме Прийме (оно было опубликовано в журнале <Подъем> и в книге <С веком наравне> в 1981 году), и второй раз - в переписке с Набойщиковым, из чего следует, что бытовые обиды не изменили принципиального отношения Павла Кудинова к <Тихому Дону> и Шолохову как его автору.

При этом надо понимать, что то была не просто личная оценка <Тихого Дона> Кудиновым, - в ней аккумулировано отношение к великому роману тех донцов, которые чудом остались живы и, оказавшись в эмиграции, продолжали отстаивать традиции казачества в импровизированных <станицах> и <хуторах> на чужой земле, сосредотачиваясь вокруг Вольно-казачьего движения и <Союза казаков-националистов>. Это - мнение многих рядовых и офицеров, в том числе и участников восстания, поражавшихся одному - <до чего же все точно Шолохов про восстание написал>.

Казаки-эмигранты, прошедшие мясорубку гражданской войны, в вопросе об авторстве романа исходили из простого здравого смысла. Они понимали, что такая книга не могла быть написана в ходе боев, когда повстанцы три месяца бились в кольце окружения, а потом еще полгода - в круговерти непрекращающихся боев, связанных сначала с наступлением, потом - с отступлением белой армии и ее исходом из Новороссийска. Такая книга  могла быть создана только после поражения восстания и окончания гражданской войны. И написать с таким знанием книгу о Вешенском восстании мог или его участник - а состав участников восстания они знали, их знал, в первую очередь, Павел Кудинов - или тот человек, кто был свидетелем событий и имел возможность получить материал о нем из первых рук.

Таким человеком и являлся Михаил Шолохов, уроженец Вешенской станицы, житель тех самых мест, где разворачивалось Вешенское восстание, имевший возможность для разговоров и бесед с реальными участниками восстания.

Во всяком случае, Кудинову и другим было точно известно, что в их кругах, в окружении донцов, принимавших участие в Вешенском восстании и гражданской войне никто, ни один человек материалов о Вешенском восстании не собирал, о Вешенском восстании не расспрашивал, претензий на то, что имеет хоть какое-то отношение к <Тихому Дону>, не высказывал.

А ведь Кудинов и его круг - это не локальная периферия, это - эпицентр казачьей эмиграции, со своими  печатными органами. К их оценке <Тихого Дона> мы еще вернемся.

<Дело> Павла Кудинова свидетельствует: казачья эмиграция 20-30-х годов в основной своей массе никогда не подвергала сомнению тот факт, что <Тихий Дон>, в центре которого - события Вешенского  восстания, написан Шолоховым. Авторство Шолохова, подтвердил один из главных его героев, и он же - признанный военный руководитель Вешенского восстания.

 

 

 

___________________

 

 

1.          Прийма К. За все в ответе: С. 152.

2.          Якименко Л. Творчество Шолохова... С. 83.

3.          Прийма К. Указ. соч. С. 150-151.

4.          Прийма К. Там же. С. 152-153.

5.          Прийма К. Встречи в Вешенской //Дон. 1981. №5. С. 193.

6.          Прийма К. Вешенские встречи //Подъем. 1962. №5. С. 151

7.          Прийма К. Шолохов в Вешках //<Советский Казахстан>. 1955. №5. С. 87.

8.          Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 92.

9.          Там же. Л. 92 - 93.

10.      Там же. Л. 5.

11.      Там же. Л. 7 об.

12.      Там же. Л. 8.

13.      Там же. Л. 12 - 13.

14.      Там же.

15.      Там же. Л. 13.

16.      Там же. Л. 132 об.

17.      Там же. Л. 13 об.

18.      Там же. Л. 109.

19.      См.: Прийма К. Указ соч. С. 158.

20.      См.: Отчизна. 1991. №6. 69.

21.      Там же.

22.      Центральный архив ФСБ. Дело №Н- 17918. Л . 110.

23.      Там же. Л. 14.

24.      ОР ИМЛИ. Ф. 143, оп. 1. Рукопись первой и второй книг <Тихого Дона>.

25.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 110 об.

26.      Там же. Л. 43.

27.      Там же. Л. 32.

28.      Там же.

29.      Там же. Л.

30.      Там же. Л. 111.

31.      Там же.

32.      Генерального штаба полковник Добрынин. Борьба с большевизмом на юге России. Участие в борьбе донского казачества. Февраль 1917 - март 1920 (очерк). - Прага, Славянское издательство. 1921. С. 64.

33.      Кудинов Павел. Восстание верхнедонцев в 1919 г . //Отчизна, 1991, №7. С. 119.

34.      Архив Ростовского ФСБ. Дело № П-38850. Т. I. Л. 14 об.

35.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 81.

36.      Архив Ростовского Фсб. Дело № 1772. Т. I. Л. 109.

37.      См. Отчизна. 1991. №8. С. 73.

38.      Там же. №6. С. 74.

39.      Донские ведомости, № 108 от 9 (22) мая 1919 г . С. 2

40.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Лл. 111-111 об.

41.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 15 об.

42.      Там же. Л. 63 об. - 64.

43.      Кудинов Павел. Восстание верхнедонцев в 1919 году //Отчизна. 1991. №6. С. 75.

44.      Там же.

45.      Там же. С. 76.

46.      Там же.

47.      СМ.: А. Венков. Печать сурового похода. С. 99.

48.      Кудинов П. Указ. соч. //Отчизна. 1991. №6. С. 76.

49.      Архив Ростовского ФСБ. Дело №1772. Т. I. Л. 109 об.

50.      Кудинов П. Указ. соч. //Отчизна. 1991 №6. С. 76.

51.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 15 об.

52.      Добрынин. Указ. соч. С. 36.

53.      Венков А. Указ. соч. С. 98.

54.      Кудинов П. Указ. соч. //Отчизна. 1991. №6. С. 76.

55.      См.: Венков А. Указ. соч. С. 101-102.

56.      Там же. С. 101.

57.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 48.

58.      Кудинов П. Указ. соч. //Отчизна>. 1991. №8. С. 73.

59.      Краснов П.Н.  Всевеликое войско Донское //Архив русской революции. Т. 5. Берлин. 1922. С. 312.

60.      ЦГАСА. Ф. 1304. Оп. 1. Д. 154. Цитирую по книге Сивоволова Г.Я. <Тихий Дон>: рассказы о прототипах. С. 282.

61.      Венков А. Указ. соч. С. 96.

62.      См.: Лежнев И. Путь Шолохова: С. 345.

63.      Архив Ростовского ФСБ. Дело № П-38850. Т.I. Л. 14-14 об.

64.      Кудинов П. Указ. соч. //Отчизна. 1991. №7. С. 66.

65.      Кудинов П. Указ. соч. //Отчизна. 1991. №8. С. 73.

66.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 52.

67.      Архив Ростовского ФСБ. Дело № Н-179П. Лл. 15 об.-16.

68.      Кудинов П. Указ. соч. //Отчизна. 1991. № 8. С. 72.

69.      Добрынин. Указ. соч. С. 69.

70.      Там же. С. 74.

71.      Там же. С. 64.

72.      Там же. С. 67.

73.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 52.

74.      Там же.

75.      Медведева-Томашевская И.Н. Стремя <Тихого Дона> //Загадки и тайны <Тихого Дона>... С. 76.

76.      Прийма К. Указ. соч. С. 152.

77.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 41.

78.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 14 об.

79.      Там же. Л. 15

80.      Добрынин. Указ. соч. С. 70-71.

81.      Прийма К. Указ. соч. С. 153.

82.      ОР ИМЛИ. Ф. 143, оп. 1. Письма П.Н. Кудинова Г.Ю. Набойщикову.

83.      Там же.

84.      Добрынин. Указ. соч. С. 107-108.

85.      Казачий словарь-справочник. Т.2. Сан-Франциско, Калифорния, США. 1968. С. 218.

86.      Там же. С. 219.

87.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 53.

88.      Там же. Л. 23.

89.      Та же. Л. 54-54 об.

90.      Там же. Л. 15 об.

91.      Сивоволов Г.Я. <Тихий Дон>: рассказы о прототипах: С. 271.

92.      Казачий словарь-справочник. Т. 3. С. 111.

93.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 23.

94.      Там же. Л. 8.

95.      Казачий словарь-справочник. Т. 1. С. 115.

96.      Там же. С. 106.

97.      Добрынин. Указ. соч. С. 98.

98.      Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л.16.

99.      Там же. Л. 54 об.

100.       Там же. Л. 17 об.

101.       Там же. Л. 55 - 55 об.

102.       Там же. Л. 58.

103.       Там же. Л. 16 об.

104.       Там же. Л. 19.

105.       Там же. Л. 61 об.

106.       Там же. Л. 63.

107.       Там же. Л. 67.

108.       Там же. Л. 67 об.

109.       Там же. Л. 26.

110.       Там же. Л. 26-26 об.

111.       Кудинов П.Н. История моего ареста в Болгарии. Рукопись. 1988. - Фонд Государственного музея-заповедника М.А. Шолохова в Вешенской - № КП 8.252.

112.       Там же.

113.       Там же.

114.       Там же.

115.       Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 27-27 об.

116.       Кудинов П.Н. Рукопись. //Фонды ГМЗШ. № КП-8.252.

117.       Центральный архив ФСБ. Дело №Н- 17918. Л . 112-112 об.

118.       Аблова Р.Г. Сотрудничество болгарского и русского народов в борьбе против фашизма. 1941 - 1945. //М.: Высшая школа. 1973. С. 320-321.

119.       Кудинов П.Н. История моего ареста в Болгарии. Рукопись //Фонд 2М3Ш. №КП-8. 252. С. 46..

120.       Там же. С. 47.

121.       Там же. С. 47-48.

122.       Там же. С. 49-50.

123.       Там же. С. 52.

124.       Там же.

125.       Там же. С. 92.

126.       Там же. С. 59.

127.       Там же. С. 78-79.

128.       Там же. С. 93-94.

129.       Там же. С. 95.

130.       Там же. С. 95-96.

131.       Там же. С. 97.

132.       Там же. С. 100.

133.       Там же. С. 107.

134.       Там же. С. 104.

135.       Там же. С. 107-108.

136.       Там же. С. 101.

137.       Там же. С. 108-109.

138.       Там же. С. 118.

139.       Там же. С. 121.

140.       Там же.

141.       Там же. С. 129.

142.       Там же. С. 127-128.

143.       Там же. С. 34.

144.       Там же. С. 35-36.

145.       Кудинов Павел. Восстание верхнедонцев в 1919 году //Отчизна. 1991. №6. С. 71.

146.       Там же.

147.       Там же. С. 74.

148.       Там же.

149.       Там же.

150.       ОР ИМЛИ. Ф. 143, оп. 1. Переписка П.Н. Кудинова с Г. Ю. Набойщиковым.

151.       ОР ИМЛИ. Ф. 143, оп. 1. Магнитофонная запись беседы старшего научного сотрудника ИМЛИ им А.М. Горького РАН А.П. Зименкова с Г.Ю. Набойщиковым. Далее в тексте ссылки на этот источник даются без сносок.

152.       Там же.

153.       Ермолаев Г. Исторические источники <Тихого Дона> //Дон. 1998. №3. С. 233.

154.       Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 113-113 об.

155.       Там же. Л. 109 об.

156.       Казачий словарь-справочник. Т. 2. С. 86.

157.       Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 130.

158.       Там же. Л. 132 об.

159.       Там же.

160.       Там же. Л. 132.

161.       Прийма К. Шолохов в Вешках //Советский Казахстан. 1955. №5. С. 87.

162.       Центральный архив ФСБ РФ. Дело № Н-17918. Л. 98.

163.       Там же. Л. 100, 106.

164.       Там же. Л. 134 об.

165.       Там же. Л. 135.

166.       См.: Семанов С.Н. <Православный "Тихий Дон">. М. 1999. С. 101.

167.       См. Отчизна. 1991. №7. С. 72.

168.       См. Прийма К.И. Мировое значение <Тихого Дона> //Дон. 1978. №7. С. 11.

169.       Прийма Константин. С веком наравне. С. 172.

170.       Прийма К. Вешенские встречи //Подъем. 1962. №5. С. 151.

171.       Фонды ГМЗШ. № КП - 8248/ 25

172.       Там же.

173.       Там же.

174.       Там же.

175.       Прийма К. Вешенские встречи. //Подъем, 1962, №5. С. 151-152.

176.       Архив ГМЗШ. № КП-8248/25.

177.       Прийма К. С веком наравне: С. 158-159.

 

 

Каталог Православное Христианство.Ру Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru