Рассказ

: На последнем этаже стеклянные двери лифта бесшумно растворились, и, казалось, автокаталка плавно вырулила прямо в небо. Тома ахнула. Прозрачной стеклянной кишкой завис в темноте неба длинный больничный коридор между двумя стоэтажными корпусами.

Тома лежала на боку, морщась от боли. Сзади, с пультам в руках, катила на роликах медсестра в светло-зеленой хлопчатобумажной робе. Тома слегка откинула голову назад, пытаясь рассмотреть серебряную ажурную коронку на голове <зеленого ангела>. <Фирма!>, тихонько прошептала Тома, с легкой ехидцей. Медсестра, по-видимому ровесница Томы, по девчачьи фыркнула и продолжала <загребать> своими роликами вслед за каталкой, которая, впрочем, совсем не нуждалась в водителе. Все трое - Тома, <зеленый ангел> и каталка - дружно преодолели небесное пространство и въехали в здание. По всей длине коридора, вдоль бесконечной череды раздвижных дверей хромированной стали были высажены небольшие пятачки из травы, деревьев и кустарников. <Кондишн> гонял легкий ветерок, мимо пролетела вишневая бабочка. <Ну да. Что ж не предупредили - сачок бы захватила>, ехидно подумала Тома. Каталка остановилась у одной из дверей, словно повинуясь чьему-то мысленному <тпру>. На двери висела табличка с номером палаты: <LXXI-ИА>, а внизу на маленькой электронной строке уже светились Томины имя и фамилия. Тома тихонько присвистнула и села в каталке. Напыщенно поблагодарив медсестру и каталку, она спустила ноги и встала. И вошла в автоматически разверзнувшиеся двери.

 :Томе было всего двадцать, и это был ее первый <женский> опыт. Вот, собственно, и все, что нам позволено знать о Томе. Кроме того, что она была темноволосой, волосы прямые до плеч, зачесаны назад. Аккуратный носик, упрямый подбородок, нежная кожа, карие глаза с легким прищуром - явный признак скрываемой близорукости. Руки красивые, плавные и - в рыжих веснушках. И длинные ноги - тоже в веснушках. Тома любила сдобные булочки и была очень несовременна: она мечтала пополнеть, но у нее это никак не получалось.

 :Одноместная палата по размерам своим вполне смогла бы приютить громкую гулянку человек на тридцать. Стены и потолок - из стали с серым хромированным напылением. Пол из синей плитки - с электроподогревом. Справа вдоль стены - абсолютно голая кровать из металлического профиля. <Не кровать, а разделочная доска какая-то>, мрачно подумала Тома. Над кроватью - вкрепленный в стену металлический полукруглый профиль, на нем - отдернутая серебристая занавеска. Под кроватью - два выдвижных металлических ящика. В них Тома нашла невесомый матрас, две подушки и одеяло: все это уже было <одето> в постельное белье синего шелка. Тома без труда расстелила кровать самостоятельно. У противоположной стены - металлический комод. На комоде - два фарфоровых изумрудно-зеленых ангела под старину: в маленьких пухлых ручках они держали круглые часы. На белом электронном циферблате зеленело время: 19.47. Перед часами - синяя керамическая квадратная ваза, в которой стояли какие-то непонятные цветы, представляющие из себя очередное чудо генной инженерии. <Уу, уроды>, брезгливо воскликнула Тома. Над комодом висело большое горизонтальное зеркало, в котором отражалась кислая болезненная Томина физиономия. Тома показала себе язык. Справа в стене - дверь, ведущая в ванную. Стоило Томе подумать, что она хочет заглянуть и туда, дверь сама бесшумно раздвинулась. Ванна тоже большая, метров тридцать, выложенная золотистым кафелем в форме осколков. Большая ванная в виде купели, унитаз и раковина покоились на высоких бронзовых ножках в виде львиных лап. Тоня презрительно хмыкнула. <Подумаешь. Гинекология пять звездочек>, язвительно произнесла она и взяла в руки зеленое душистое мыло, тоже фирменное - выполненное в форме все того же знаменитого зеленого ангела.

Резкая боль снова пронзила низ живота. Застонав, Тоня сцепила руки на паху и, мелко перебирая ногами, устремилась обратно в палату. Там она скинула зеленые больничные кожаные шлепанцы, свернулась на одеяле в позе эмбриона и тихонько заскулила. Она не видела смысла в том, чтобы позвать врачей. В приемном покое ей уже вкололи кучу всяких уколов, поэтому Тома не стала нажимать на кнопку вызова в стене над кроватью. Ее даже не накормят, потому что завтра операция, и ей уже сделали, пардон, клизму. Боль немного стихла, Тома перевернулась на спину. Потом села. Вытащила из кармана халата уже дряблую пачку <Моны Лизы>, зажигалку и демонстративно закурила. Сразу же сработал кондиционер. Механический мужской голос гнусаво произнес: <Гинекологическое отделение номер четыр-ре. Кур-рить запрещается.>: <Перебьетесь>, подумала Тома, обращаясь к неизвестному противному дядьке и ко всем зеленым ангелам взятым вместе. <Перебьетесь>, повторила она, пуская в потолок колечки дыма. - <Потому что мне больно. Потому что, может, я даже завтра умру>. Потрясенная сообщенной ею самой новостью, она затихла, вперившись взглядом в стеклянный прозрачный потолок. Там, в небе, шел неумолимый дождь.

Дойдя до опасной отметки, сигарета самозагасилась. А Тома уже спала, зажав бычок в нежных тонких пальчиках:

 :Когда она открыла глаза, на белом лике циферблата светилось время: 00:45. <Ну вот, сегодня операция>, промелькнуло в Томином мозгу. Поднесла руку к глазам и увидела, что до сих пор сжимает бычок. Встала, прошла в ванну, спустила бычок в унитаз. Запахнула халат поглубже и направилась к дверям из палаты.

 ***

Она тихонько вышла и присела на банкетку у дверей. В огромном бесконечном коридоре было темно: горели лишь тусклые ночники, вмонтированные в стену. Мимо, шаркая шлепанцами, прошло скорченное беременное <привидение> - оно направлялось куда-то в самый дальний конец коридора, где светился маячок постовой медсестры. В коридоре было свежо и пахло листвой. Тома смешно пошевелила носом: да, и еще пахло травой. Но и лекарствами тоже. Она откинулась к стене и закрыла глаза. А потом стала напевать что-то себе под нос: пальцы ее тихонько шевелились, выводя мелодию на невидимом пианино.

И в этот самый момент в ногу ей что-то уперлось.

<Ну-ка, ангел, ноги-то подыми>, - вдруг раздался сверху ворчливый голос.

Тома открыла глаза. Перед ней стояла высокая плотная бабка. Старый рабочий зеленый халат, рукава закатаны до локтей. На ногах - грубые дерматиновые тапки. Бабка стояла, зажав меж ступней старую добрую патриархальную швабру, обмотанную куском мешковины. Правда, поблизости никакого ведра с водой не наблюдалось. Но пол вокруг Томы был мокрый. Бабка стояла и молча смотрела на девушку. От нее пахло чем-то незнакомым - запахами, о которых Тома и знать не могла. Потому что в ее время эти запахи уже давно умерли. Это были запахи самодельного хлеба, мешка с мукой, стоящего в кладовке, свежеподоенного молока: был в этом бабкином букете запахов и аромат <коровьей лепешки>, слегка подсушенной на летнем ветерке. Тома беспокойно зашевелила носом. Ее воображение явно застали врасплох.

<Слышь-ко, ангел, говорю, а ноги-то подыми>, - повторила бабка нетерпеливо и пристукнула по полу шваброй. - <Пыль>, продолжила она, <скатывается в комочки, и от нее домовые заводятся. И девки беременеть перестают>. - Она пробурчала еще что-то, и пока Тома, как временно парализованная, держала ноги параллельно полу, ловко протерла его под банкеткой.

<Ну вот. Нахорошо помыла>, - вздохнула бабка и грузно опустилась рядом с Томой. - <Эй, ты ноги-то опусти>, - с укоризной произнесла она. - <Что это ты, яко сумасшедшая какая>.

Тома загипнотизированно опустила ноги. <А вы кто?> заикаясь, спросила она.

<Да бабка Саня я. Техничка. А ты, ангел, гляжу, кровью исходишь?>

Тома, молча глотая вдруг навернувшиеся слезы, судорожно закивала головой, потом прохрипела ангинным голосом: <Ага. Завтра операция. У меня>.

Бабка Саня глубоко вздохнула и, сдернув с себя старенькую полинялую косынку в цветочек, отерла ею потный лоб.

<Откуда?:> вдруг подумалось Томе. - <Откуда эта бабка? Тут же - кругом компьютеры. Вон - деревья прямо из железа растут. Полы наверняка моют автоматы. А тут - эта странная палка старомодная:> Но при этом Тома почувствовала себя как-то по-особенному спокойно. Тут баба Саня посмотрела на нее. Серые, с косинкой глаза. Седые волосы. - Словно посыпанные мукой, почему-то подумала Тома. Седые волосы, убранные в пучок.

<А ты, девка, не бойся>, проговорила баба Саня. - <Тебе сколько лет будет?>

<Мне? Двадцать>, - выдохнула Тома и крепко сцепила руки на коленках. Потом она вдруг хлюпнула носом и сама не заметила, как уткнулась носом в грудь бабы Сани. Тома горько плакала, а пуговица бабы Саниного замусоленного халата впилась ей в лоб.

<Ах ты, ягодка ж моя>, низким басовитым голосом проговорила бабка Саня и отстранила Томино лицо от своей груди и заглянула ей в глаза. <Ах ты, яко припечаталась-то>, - произнесла баба Соня и поцеловала Тому в лоб, натертый пуговицей. А потом погладила по голове. Ладонь была теплая и шершавая, словно в варежке. <На-ко: тебе:>, баба Саня пошарила в кармане халата. И вложила в Томину руку что-то маленькое и круглое. Тома прошлась ногтем по ребру предмета, почувствовала мелкие зубчики и поняла, что это какая-то монета.

<Монета эта медная>, словно вторя мыслям девушки, подсказала Баба Соня. - <От всех болезней женских за эти пять копеек вылечишься. Прилепишь ее. И уйдешь отсюда. И вылечишься. И больше не вернешься>.

 Тут бабка засуетилась. <Ой, ангел мой, пойду я. Помни девка, ты сама себе дохтор:> сказала она и: растворилась в больничном воздухе. Ни бабки. Ни швабры. Лишь - вокруг Томы и под банкеткой - пятачок свежевымытого пола. Девушка встала с банкетки и поднесла монету к ночнику. <1862 год>, бесшумно шевеля губами, прочитала она. Старая, с прозеленью, медная монетка с зубчиками, словно шестеренка, выпавшая из каких-то древних часов. Зажав монету в руках, Тома тихонько прошла к себе в палату. Только на одно мгновение ее фигурка мелькнула в столпе лунного света, проникающего через стеклянный потолок. Тома натянула на себя одеяло и, убаюканная, почувствовала приближение сна. След от бабы Саниной пуговицы еще горел на лбу

:Пока Тома спала - где-то на лестничной клетке, затерянной в ночных недрах огромной современной больницы <Зеленые ангелы>, две молоденькие медсестры, прихватив с собой пульты срочного вызова, сидели на подоконнике и курили, болтая ногами и постукивая роликами по батарее. Одна из девушек, с рыжими смешными кудряшками, то и дело поправляла на волосах фирменную серебристую коронку, которая была ей велика и все время сползала набекрень. Многозначительно вытаращив глаза, рыженькая рассказывала своей подруге страшную историю - местную легенду. Которая звучала примерно так.

 Давным-давно тут был провинциальный городишко, а на месте, где расположилась ныне знаменитая больница <Зеленые ангелы>, стояла другая, совсем простенькая - провинциальная, в один этаж. И однажды - это было летом - привезли сюда на телеге бабку - она истекала женской кровью. Бабку на каталку - и в операционную. Говорят, та уже умирала, но не давалась, чтобы ее раздевали. Врачи же, не выполнив волю умирающей, бабку раздели, прооперировали и спасли. Привезли потом в палату, уложили, укол сделали. Наступила ночь. Потом утро. Бабка исчезла. Может, грохнулась где в обморок? Обыскали все. Даже вызывали полицию. Но бабки словно след простыл. Дальше - чуднее. К обеду, в ту самую палату, где еще вчера лежала исчезнувшая бабка, вошла красивая молодая дородная женщина. С лицом круглым как луна, с озорными глазами - серыми враскосинку. Женщина была в исподнем, простоволосая: густые словно сноп волосы, казалось, оттягивали голову своей тяжестью. Женщина легла на бабкину кровать - поверх одеяла - и заснула-задышала всей своей роскошною горою тела. Прибежали медсестры и доктор, разбудили красавицу и потребовали объяснений. Женщина проснулась и назвалась именем исчезнувшей бабки. Она утверждала, что встала ночью с кровати и кое-как доползла до храма и там простояла всю ночь на коленях, где и молилась.

:Говорят, призрак той чудесной бабки изредка возникает в недрах больницы <Зеленые ангелы>. И кому она привидится - в старом ли или молодом варианте - тот будет счастлив и здоров. А почему современная больница так называется? Опять же - есть и дополнение к легенде. Ведь когда случилась с той бабкой - вроде ее Саней звали - когда случилась с ней эта предсмертная ситуация и когда очнулась она после операции одна в палате, то посмотрела в открытое окно. Оно было открыто, и прямо к Сане тянулась ветка старой березы. То ли тому причина причудливая игра лунного света на листве, то ли посленаркозное воображение, но бабе Сане почудилось, будто сидят на ветвях два маленьких зеленых ангела с трепещущими крылышками-листочками за спиной и манят: <Иди! Иди к нам! Не бойся! Это не страшно!..> Вот отсюда и пошло название больницы - <Зеленые ангелы>...

 :На следующее утро Тому прооперировали и перевели в палату на первом этаже.

:Когда она открыла глаза, то словно очутилась внутри огромного калейдоскопа. Все, что только могло отражать солнце, отбрасывало в воздухе разноцветные лучики, которые сталкивались, сбегались-разбегались, превращаясь в разноцветные брызги света. Тома подслеповато заморгала ресницами и смешно сморщила нос, собираясь чихнуть. Она слышала, что послеоперационным больно бывает кашлять, чихать и смеяться. Почесать переносицу она не могла, так как на обе руки ей поставили капельницы. Поэтому Тома замотала головой. Чихота отступила. Тома повернула голову вбок и посмотрела в распахнутое окно. Раскидистая береза протягивала в палату свою ветку, пышную, словно покрытую ворохом изумрудно-зеленых бабочек:

Светлана Чулкова