Москва - Владивосток - Москва

9 июля. Выехал из дома в 9.35. У Ярославского вокзала, слева от памятника Ленину, - штабная палатка, надпись "100 лет Транссибу". Внутри - регистрация. Получаем красивый билет-приглашение на поезд "Москва - Владивосток".
 
Слева от палатки - небольшой постамент, флаг России, флаг Москвы, желтые набалдашники микрофонов: тут будет митинг-напутствие.
 
Проходим в свой, "писательский вагон" (№ 14), предпоследний. Последний вагон - председателя ЦК профсоюза железнодорожников Анатолия Борисовича Васильева, человека необычайной энергии, доброжелательности и понимания роли литературы. Вагон - наше и другие купе - забили ящиками, пакетами. Везем библиотечки, книги, газеты. Светлана, моя супруга, набрала еды, питья: "Ребята зайдут - чаю попьют". Плохо, что не едет Сергей Лыкошин (хромает: артрит). Смущенно стоит, прощается. Жалко, конечно. Подбежала девочка из НТВ, тычет микрофон: "А сколько жертв легло в эту дорогу?" - "Да, нет, строили губерниями, уездами, артелями. Зарабатывали неплохо..." - "А зачем писатели едут?" Объясняю. Затем из ТВ-6: "Ну а что такое державный путь?" Это уже намек на мою статью "Державный путь" в газетах. Молодцы, читают все-таки.

Площадь ограждена. Флаги реют. Оркестр играет. Праздник получается какой-то старорадостный, советский. Музыканты играют старинные русские и советские марши. Оркестранты в белых рубашках с погонами, лихих фуражках. Красота! Клином проходит министр Н. Аксененко с окружением. Останавливается, здоровается за руку со многими железнодорожниками. Кругом стоят Герои Труда, его работники, бывалые и опытные люди. Он среди них выделяется громадным ростом, каким-то уверенным в себе оптимизмом. Руководитель (в советское время в ходу было слово "вожди", правда, потом оно стало употребляться в единственном числе). Подходит новая волна железнодорожников. Здороваются довольно сердечно. Заходим в зал официальных делегаций. Стол накрыт. Аксененко спокойно говорит: "Мы отправляем исторический поезд. Давайте выпьем за ветеранов..." Я говорю соседу, депутату Думы: "Все важно запомнить..." Сосед, бывший начальник Ярославской железной дороги, соглашается: "Знаете, вот один очевидец описал стол Романовых в Костроме в 1913 году. Я читаю - как интересно. Даже описано, какой коньяк они пили". - "А мы-то какой пьем?" - "Хенесси". Неплохо. Прошу благословения у митрополита Питирима (он с железнодорожниками связан постоянно, даже закончил до войны два курса МИИТа). Идем на митинг. Я прошу встать впереди Сергея Котькало с иконой Св. Николая, которую берем с собой в путь. На трибуне и Михаил Николаевич Алексеев. Вот уж молодец! За восемьдесят! А он с нами и в Якутию, и на Кубань, и в Омск, и в Уфу. Везде выступает, встречается с писателями, да еще и наказывает: "Вы меня не забывайте". Выступил Аксененко. Сказал о смысле поездки, о 100-летии Транссиба, о планах железнодорожников. Затем - зам. министра транспорта, генерал железнодорожных войск, затем я - от писателей: "Поезд идет и в прошлое, и в будущее. Александр III решил создать государственную дорогу. Вы, железнодорожники, и раньше, и ныне государевы люди". Сказал о том, что железные дороги сразу, еще с самого своего создания, интересовали писателей. Стихи Федора Глинки и Нестора Кукольника, продолжая извечную тему русской дороги, открыли в русской литературе тему железной дороги...

Звучит гимн Советского Союза (то бишь, России), и мы идем к "нулевому километру". Тут, на Ярославском вокзале Москвы, в торце всех платформ установлен памятный столб с отметкой "0" - "нулевой километр". Отсюда ведет отсчет Транссиб. А может быть, отсюда идет отсчет чего-то еще более значительного в истории России. Митрополит Питирим благословляет открытие памятного столба. Покрывало падает. С Богом!

Да, уже это событие. Мы будем иметь "нулевой километр". Не одна фотография будет сделана здесь гражданами - молодыми и старыми, молодоженами и стариками, многое будет начато здесь и продолжено на российских весях (может быть, надо написать статью "Нулевой километр"). На красавце поезде, состоящем из полутора десятков элегантных вагонов, разных по виду и оформлению, надписи: "100 лет Транссибу", "Из века в век, опережая время". Аксененко и владыка Питирим совершают последний обход поезда. У нашего вагона останавливаются. Фотографируемся под флагом Фонда памяти Владимира Чивилихина, нашего славного писателя, отдавшего много сил и души железной дороге.

12 час. 42 мин. Звучит марш "Прощание славянки" - и вперед, на Владивосток!

Поезд. Составлен из лучших вагонов и поездных бригад транссибирских дорог. Обслуживают девушки и парни из главного поезда страны "Россия" (Москва - Владивосток). Вагоны из фирменных поездов "Океан", "Байкал", "Енисей", "Нижегородец", "Иртыш", "Сибиряк", "Магнитка". Проводницы все симпатичные, красивые, улыбчиво-доброжелательные, умелые - вот где "Мисс Россия", да и не мисс вовсе, а девица-красавица.

Знакомимся с начальником поезда, заслуженным железнодорожником Виктором Александровичем Зайденбергом. Похож на дореволюционного морского офицера, но с мобильным телефоном. Живой, четкий, без тени ложной озабоченности, хотя все время отдает указания, ведет переговоры, интересуется проблемами пассажиров. А претензий к нему по поезду нет. В каждом купе - цветочки, водичка, печенье, везде чистота и улыбки. Красота! Наши проводницы это подтверждают. Обе на "ш". Красавица Марина Шевелева - с загадочной и многознающей улыбкой Джоконды - сама доброжелательность. На лице Инны Шмелевой русская постоянная святая улыбка. Спокойно, чисто, уютно. Не вагон, а кабинет реабилитации после московских темпов, тряски, стрессов. Обустраиваемся. В купе прилаживаем иконы и иконки. Разбираемся в библиотечках, оглядываемся. Вот и обед. На поезд три вагона-ресторана. Там тоже фирма! Действительно, не столовка, а ресторан. Все вкусно, чисто, оформлено, как на конкурс. Директор ресторанов Александр Егоров работает на Транссибе уже 25 лет, живет в Москве, собирает живопись и исторические романы. Мы с Александром Сегенем сразу стали предметом его обходительного и вкусного внимания, благодарили книгами.

Идея проведения Пленума Союза писателей во время поездки по Транссибу - "пленума на колесах" - пришла еще в прошлом году. Железнодорожники помогали нам при проведении пленумов в Санкт-Петербурге и Приднестровье. С одной стороны, хотелось отблагодарить их, рассказать о делах, творчестве, людях, а с другой - вырисовывалась грандиозная дата: 100-летие Транссиба. В выступлении на вокзале я сказал, что мы хорошо отмечаем и помним даты войны: начало, окончание, победы. И абсолютно не замечаем созидательные события. А более торжественную, более значимую дату, чем столетие Транссиба, трудно себе представить. В ней все: геополитическое осмысление, стратегическое воплощение, научно-инженерный подход, экологический эффект, духовно-общественный результат. Тут же воля державы (государя), размах предпринимательства, трудовой азарт людей, строительный расчет - все это так нужно нам в период не прямых военных действий, но в постоянной мировой схватке, которая ведется далеко не гуманными способами. Надо уметь строить, созидать, достигать вершин.

100 лет Транссибу - духовно-подъемная, созидательная дата, которая помогла бы нам выйти из царящего в обществе уныния, обмыться от потока утверждений, что Россия извечно, патологически отсталая страна, обреченная догонять то ли Запад, то ли Восток.

Наше обращение в МПС о том, чтобы там поспособствовали проведению "пленума на колесах", посвященного 100-летию Транссиба, было сразу принято, ибо железнодорожники к событию уже готовились. Наш пленум стал составной частью этой подготовки.

6 час. 02 мин. Древний Владимир. Как и положено, встречает Илья Муромец. Первый оркестр. Хлеб-соль. Напутственный митинг... Едем по Европейской части России. Как знак особой Милости за окном проплывает наша белокрылая святыня - церковь Покрова на Нерли.

Кто едет в поезде? Железнодорожники, Герои Труда, Советского Союза и России, работники депо, машинисты, связисты, начальники станций, работники поездных бригад, диспетчеры, электромеханики, слесари, железнодорожные строители. Едут журналисты, телевизионщики, пресс-центр МПС.

Едем и мы. Фронтовик-сталинградец, один из известнейших русских писателей Михаил Алексеев. Лауреат Большой литературной премии России, прозаик Александр Сегень. Выдающийся поэт, тонкий мыслитель, пушкинист Владимир Костров; исторический писатель, философ, поэт Юрий Лощиц; яркий публицист, певец железной дороги и русского воинства Карем Раш; задушевный поэт-лирик и опытный издатель Геннадий Иванов; человек глубокой веры, главный редактор духовно-православного журнала "Новая книга России" Сергей Котькало; темпераментный, яркий публицист, ученый и вдохновенный издатель Игорь Янин; главный редактор газеты "Российский писатель", стратег и изобретатель политтехнологий Николай Дорошенко; наш замечательный драматург, поэт-песенник Константин Скворцов; публицист, певец земли, рассказчик Александр Арцебашев; прозаик, поэт и бард Николай Шипилов; писатель, биограф сибирского поэта Павла Васильева, превосходный чтец Сергей Куняев; морской пехотинец и автор рассказов, добродушный парень, ответственный за наши библиотечки Вадим Арефьев; критик и публицист Валентин Свининников, ныне - ответственный секретарь Фонда памяти нашего собрата, писателя, певца Сибири, железных дорог Владимира Чивилихина.

К нам должны присоединиться из Краснодара Виктор Лихоносов и Петр Придиус, Михаил Щукин из Новосибирска, Валентин Распутин из Иркутска и писатели из Екатеринбурга, Улан-Удэ, Хабаровска - как сложится.

"Волга-матушка, Волга вольная!"

19 часов. Волга. Нам предстоит пересечь Каму, Иртыш, Обь, Енисей, Ангару, Амур и многие другие величайшие реки России и мира. Но Волга, конечно, точка отсчета... "Нулевой километр" наших речных дорог!

19 час. 45 мин. Нижний Новгород. Гром оркестра. Солнце освещает крышу вокзала, бьет в лицо тем, кто выстроился полукругом у небольшого красивого здания-павильона, выстроенного здесь в 1896 году в честь приезда императора Николая II. Митинг. Ведет его могучий и крепкий начальник Горьковской железной дороги Хасян Зябиров. Рядом стоит грустноватый губернатор Скляров, говорит быстро и кратко, спешит на предвыборную передачу. Я напоминаю в выступлении: строительство Транссиба современники сравнивали по значению с открытием Америки и Суэцкого канала. Действительно, от Петербурга до Владивостока устанавливался прямой железнодорожный путь. От берегов Атлантического океана, Европы проложен прямой проезд по суше к Тихому океану, в Корею, в Азию.

Нас сопровождает (или, вернее, возглавляет поезд) зам. министра МПС Пшимаф Шевоцуков. Он выступил с яркой - я бы сказал, по-восточному яркой - речью, рассказал кратко об истории Транссиба, о будущем МПС, о тех, кто едет в поезде: героях, передовиках, профессионалах, журналистах. Наши обиделись: писателей не назвал. Назовет еще.

А часть митинга завернула за угол, вошла в здание вокзала. Очень хорошо отделанный зал, под слоем штукатурки, говорят, картины конца XIX века, тех лет, когда здесь был государь император. В другом маленьком зальчике - небольшой фуршет. Один тост - и вперед.

Нижний Новгород. Третий город России. Поговорка: "Москва - сердце России, Петербург - голова, Нижний Новгород - карман". Было что заложить Кузьме Минину за Русь. Немало и сегодня в его закромах, но главное - великий дух России. Вспоминаю: монах Лаврентий-летописец, страстный протопоп Аввакум, тут же Болдинское диво, тут собирал свое ополчение Кузьма Минин и свой "Словарь" Владимир Даль, творил по законам народного языка Мельников-Печерский. Здесь находил приют Тарас Шевченко и воспарил Максим Горький. Нижний Новгород - город поэтов (ибо кого не вдохновляет Волга, Откос, Кремль, лесные дали, Семенов и т. д.). Отсюда и Борис Корнилов, и замечательный поэт нашего времени, сказитель, отечестволюб Юрий Андрианов (каждую новую его книгу жду с нетерпением).

Уже 10 июля. Рассортировав пачки книг, журналов, засыпаем. Накануне спали два-три часа. В дреме проехали ночной Киров, хотя, вроде, и там гремел оркестр.

Завтракаем в вагоне-ресторане. Все четко, красиво, предупредительно. Вот так бы ехать да ехать всегда.

Пошло Предуралье: горы, ельники, небольшие озера. Кто-то кричит: "Европа заканчивается!" Да, не так-то далеко от Москвы до Азии. А мы все спорим: Россия - Европа или Азия?

16 час. 26 мин. Вот и Екатеринбург, бывший Свердловск. Оркестр - и на автобусы. Едем во Дворец культуры. Там со сцены всех приветствует начальник Свердловской железной дороги Борис Колесников. Обаятельный человек. По положению, размаху деятельности, количеству подчиненных - начальник армии, даже фронта, по поведению - интеллигент старой закваски. Выступающие, и я в их числе, - все восхваляем железные дороги, железнодорожников, их державность, интеллигентность, организованность. Я добавил, что все мы в России связаны с железными дорогами. Вспоминаю, что мой папа был машинистом, работал на Николаевской железной дороге, а во время войны мы жили на станции Марьяновка, возле Омска. Поезда на Запад шли через каждые пять минут - Сибирь посылала в бой воинов и танки, шли вагоны с хлебом, мясом, полушубками, а на Восток медленно двигались товарняки со станками, оборудованием, с эвакуированными. Слово это было тогда знакомо всем. Были и у нас на станции эвакуированные из Киева, Ленинграда, Смоленска - жители, в основном, городские. Приехали они почти все кто в чем был: без зимней одежды, без навыка работы в поле, на огороде. Сибиряки - люди без лишних сантиментов, но встретили их жалостливо и сочувственно, предоставили кров, одели в пимы, накормили из своих скудных запасов. Мы со старшим братом влюбились в сестер-близняшек Стасючек из Киева, правда с трудом различая, какая из них Аня, а какая Алла.

За большой вклад в развитие русской культуры вручаем памятное "Золотое перо" (учрежденное Фондом памяти В. Чивилихина и СП России) Борису Колесникову и писателю Владимиру Блинову из Екатеринбурга.

Уже после выступлений награждаем "Золотым пером" Сашу Арцибашева на его родной уральской земле. Публицист, телекомментатор, прозаик (его замечательный рассказ "И будет Вознесение" вызвал слезы у Валентина Распутина), он зорко вглядывается во все, что происходит в стране, на станциях беседует с проводниками, торговцами, пассажирами, вроде бы случайными встречными. Стоит у окна вагона, загибает пальцы: "Всего третий трактор на полях... комбайн первый... стада не больше десяти коров - маленькие... опять избы заколочены". Сейчас он один из лучших публицистов-аграрников (все же, лучший, наверное, пишущих о селе. Как-то все другие потеряли интерес к самому главному делу - к земле: не выгодно, не кормит. А ведь совсем недавно гремела слава Валентина Овечкина, Ивана Васильева, Леонида Иванова. Их побаивались секретари обкомов партии, чиновники сельхозминистерства и облисполкомов, внимательно читали "наверху". Да не в коня корм оказался: вон, Горбачев даже Ленинскую премию Ивану Васильеву сподобился дать, а завернул совсем в другую сторону от Российской земли. Давно пора установить премию Ивана Васильева, и Арцибашев - первая кандидатура на ее присуждение.

В конце митинга вручаем бесценный дар - замечательно изданный И. Яниным вместе с железнодорожниками и Союзом писателей двухтомник Валентина Распутина - начальнику железной дороги, а библиотеку из многих книг с автографами - железнодорожникам. Володя Костров читает свои знаменитые стихи, рефрен которых: "Дай Родине моей покоя и удачи! И больше ничего? И больше ничего!" Аплодисменты были всеобщие. А ведь кажется - простовато. Не "мой девиз - борьба". Как нужен стране покой! Надо залечить душу, травмы видимые и невидимые, утишить беспокойство. Нужен покой. Не спячка, не война, а мирное состояние, когда по кирпичику, по кирпичику собираем страну, и без катаклизмов, гибельных разворотов, неоправданных реформ: "Покоя и удачи! И больше ничего? И больше ничего!" Да и удача-то нам не помешает: благоприятный год для урожая, высокие цены на нефть, неглупые руководители - это уже была бы удача. А вообще-то, все мы можем, на все способны.

Я вместе с руководителями поезда проехал по Екатеринбургу. Постоял у часовни и Храма на Крови, строящегося на месте Ипатьевского дома. Есть в истории России гибельные для всей страны убийства. От Святополка Окаянного, убившего Бориса и Глеба, наметилось падение Киевской Руси, убийство царевича Димитрия привело Смутное время на Москву, казнь царевича Алексея завершила путь Святой Руси, убийство царя Николая покончило с Российской империей... Расстрел Белого Дома покончил с Советским Союзом... И каждое такое убийство вызывало беду, гибель, падение нравов. Голощекин, Войков, Юровский (его дочь горделиво присутствовала на многих комсомольских мероприятиях, где мне пришлось быть в 70-е годы), Белобородов не были слепыми исполнителями чужой воли, они сознательно казнили Россию.

Печален и трагичен в этом смысле Екатеринбург-Свердловск: как много еще надо усилий, чтобы развеять антирусский, антиправославный туман над этим городом. А ведь для укрепления мощи державы он, может быть, сделал побольше других городов.

Здесь, на Урале, убеждались в этом не раз: Урал нитью своих гор как бы сшивает страну, соединяет Европу России и Азию Сибири.

Да и железным дорогам дан ход отсюда. Ведь именно здесь Черепановы создали свой паровой "дилижанец", отсюда пошли первые грузовые поезда. И сегодня с Урала идут восемь из десяти российских грузовых вагонов, и каждый второй российский рельс - с Урала. Оптимист и контактный человек, руководитель железнодорожного профсоюза Анатолий Васильев закончил свое выступление на встрече под аплодисменты: "Оттолкнувшись от Урала, наш поезд теперь покатит до самого Тихого океана".

Концерт. Слава Богу, сохранилась еще тяга к русской песне, хотя бы у железнодорожников, в их самодеятельности.

Тут же, в здании ДК, состоялось наше первое писательское заседание в ходе "пленума на колесах" совместно со свердловскими писателями. У них много написанного и даже изданного, но страна не знает. Урал в последнее время как-то меньше обозначен на литературной карте России. Да кто ее воссоздаст, кроме нас. Где лауреаты Сибири, Урала? Где имена? Где забота об этом духоносном слое жизни державы?

Новый ответственный секретарь екатеринбуржцев Владимир Блинов - человек степенный, раздумчивый и глубинный. Мы с ним задумали широко отметить юбилей Дмитрия Мамина-Сибиряка, да и вообще вызвать к жизни это имя. Ведь, кажется, Чехов сказал, что чувствует себя маленьким человеком рядом с Маминым-Сибиряком. Блинов пишет об этом колоритном и маститом писателе, которого мы хорошо знали до войны и в послевоенные годы и чьи рассказы обязательно входили в школьные хрестоматии.

Блинов предоставил нам интереснейший план: "Стратегические направления литературной жизни Урала". План выстроен таким образом:

1) Интеграция: Ассоциация писателей Урала (АСПУР) - Литературный фонд Д. Мамина-Сибиряка - "Чаша круговая" (газета АСПУР) - Всеуральские фестивали, совещания, конкурсы - литературное наследие.

2) Литературные кадры: Литинститут - Центр лингвистики и литературы Уральского отделения РАН - Литературная студия им. Бориса Морова - литературные объединения, клуб "Лебядкин", журналы "Урал", "Горный родник", "Нижний Тагил", барды, УРО РАН "Вдохновение" и т. д.

3) Издательская деятельность: Издательство "Уральский литератор" - журналы, газеты, альманах - журналы "Урал", "Литературный Екатеринбург", "Уральский следопыт", "Пермь литературная", Тюмень, Челябинск и т.д. - Банк культурной информации и др. издательства - гранты.

4) Социально-культурная программа: Дом писателя - Дом творчества - социальная поддержка - премии, стипендии, пенсии - спонсоры, меценаты - музей писателей Урала - Камерный театр - Пушкинский дом - ДРК.

Да, если бы хоть часть этой продуманной программы осуществилась, мы могли бы благодарить уральцев, Владимира Блинова за серьезную и важную попытку вдохнуть жизнь в местные писательские организации, в наше общее писательское братство.

11 июля. 6 час. 30 мин. Челябинск. Гремит оркестр. Так было и 108 лет назад: 25 октября 1892 года в Челябинск из Златоуста прибыл первый поезд. С востока будущий Транссиб уже начинали строить из Приморья, а отсюда, с Южного Урала, пошел первый отсчет километров навстречу Тихому океану. Первый поезд - это, конечно, было событие, как писал тогда очевидец: "Наконец в клубах черного пара появился и сам железный незнакомец - паровоз, а за ним - ряд деревянных вагонов. Раздался пронзительный свисток, грянул оркестр местной пожарной команды, и поезд, лязгнув буферами, остановился".

Нас встречают. Тут еще один зам. министра МРС - Сергей Гапеев. Подходим к углу вокзального здания. На стене белое полотнище. Будут открывать мемориальную доску: ведь отсюда, с Южного Урала, от Миасса, а не от Екатеринбурга начинали строить Транссиб. Вокруг сотни, а то и тысячи людей. Особенно много на переходном мосту - на ступеньках спуска, на самом верху. Начинается митинг. Говорят начальник дороги, ветераны, генерал-лейтенант железнодорожных войск. Михаил Николаевич Алексеев выступает, как всегда, с "историей": "Дорогие мои, я вас люблю. Да еще в каком-то смысле ваш земляк. Мой отец в первую мировую войну оказался здесь на переформировании, и мать, узнав об этом, несмотря на то, что ее отговаривали родители отца, поехала к нему с Саратовщины. Здесь я и был зачат. Долго меня в деревне дразнили мальчишки: "Мишка-челябинец". Я тогда сердился, а теперь горжусь. Так что я - ваш земляк". Народу понравилось, смеялись все. Алексеев вспоминал войну, уральские танки, сказал "спасибо" Танкограду.

Костя Скворцов тоже представился как земляк: "Михаил Алексеев провел здесь свою бессознательную жизнь, а я - всю сознательную". Опять все одобрительно рассмеялись. Затем сказал несколько слов про Виктора Поляничко, и прочитал известные и грустные стихи: "А ну-ка, ангелы, ко мне!" Виктор Поляничко был вожаком молодежи в Челябинске. Затем - выдающийся организатор, "тягловая лошадь эпохи", ближайший советник Наджибулы, он держал Афганистан, не пуская к нам с юга наркотики, ваххабитов и нищету. Виктор погиб на Кавказе от взрыва террористов-убийц, жизнь отдав за Отечество. Уставал на работе он зверски, и когда приходил домой, то звал детей к себе: "Ангелы, ко мне!" - сажал их на плечи. Костя Скворцов и посвятил это щемяще-тонкое стихотворение челябинцу-патриоту, которого так нам не хватает.

Я выступил, подарил библиотечку, двухтомник В. Распутина, сказал, почему тут оказались писатели. Замечательная наша ветеран-машинист Елена Мироновна Чухнюк, Герой Социалистического Труда, говорит каждый раз трогательно, четко, кратко: "Отсюда я танки везла на фронт. Чем ближе, тем больше бомбежек. Веду рывками, подъезжаю на последнюю станцию, где есть рельсы, и танки прямо в бой. Подбегает командир танкового полка к паровозу, а я стою чумазая, маленькая. Он зыркнул на меня: "Где машинист?" - "Вот я, стою". - "Да нет, машинист где? Главный где?" - "Я и есть машинист". Он чуть не расплакался, обнял, поцеловал: "Молодец! Здорово ты нас провезла. Молодец!" - и побежал к своему танку". Что тут добавить. Спасибо им, фронтовым путейцам, без них мы не выиграли бы Великую Отечественную. Мне из толпы, приняв за железнодорожного начальника, кричат: "Когда тарифы менять будешь?" Я-то хоть сейчас.

Открыли мемориальную доску из уральского мрамора: "Здесь начинается Транссиб". Вторая будет открыта во Владивостоке: "Здесь заканчивается Транссиб". Едем с писателями по Челябинску. Город мощный, рабочий. Для фешенебельных курортно-интуристовских целей он, может, и не годится, а челябинцы его любят, украшают.

Вот знаменитый ЧТЗ - Челябинский тракторный завод. Фотографируемся у "Сталинца", затем у Театра юного зрителя (каслинское литье: барельефы основателям русского театра Станиславскому и Немировичу, Щепкину и почему-то Мейерхольду). Замечательный обелиск танкистам. Челябинск - город пролетарский, тут красный цвет уважают.

Сопровождающий нас Анатолий Белозерцев, патриот и человек советских убеждений (это видно по его интересной книге "Свет материнских глаз"), рассказывает, что уже десятки раз над мэрией один парнишка водружает красный флаг. Его срывают, но через несколько дней флаг снова появляется на том же месте. Прямо-таки Радик Юркин из фадеевской "Молодой гвардии". Заезжаем в Союз писателей. Может быть, и не пленум, но рассказываю про союзные дела, Белозерцев - про челябинских писателей. В Союзе две комнаты. Костя Скворцов бросает реплику: "Когда хотели у нас забрать их, в свое время я привел сюда собак, взял два ружья и отбил у гражданской обороны".

Да, нелегко отстаивать писательскую собственность. Десять лет назад мы забаррикадировались в Доме на Комсомольском проспекте и отбили атаку молодцев Музыкантского. Станислав Куняев, как Иван III басму хана Ахмета, разорвал предписание о выдворении писателей. Позднее пришлось отбить еще не одну атаку, проявить невиданное хитроумие и настойчивость, чтобы вырвать наш московский Дом писателей из финансовой кабалы. Вот и челябинцы держатся.

Вручил Грамоту Союза писателей России Нине Ягодинцевой и Вере Киселевой, Кириллу Шишову, который с глубоким знанием челябинской истории в российском контексте провел нас по городу. Недавно он подготовил блестящий том "Челябинск в фотографиях".

Читают стихи поэты, рассказываем о последних книгах. Нет, это и есть писательский пленум. Особенно понравились стихи Нины Ягодинцевой. Думаю, что Нина Ягодинцева - одна из ярких поэтесс нашего неженского времени. Но столичные журналы не только не щедры, а просто скупы к ней. Уж очень не любят потесниться на Парнасе московские поэты, а особенно женщины. А ее поэтический стиль - полноголосие жизни, стихийное, лирическое ее ощущение. Она ценит в ней все, ибо это дар.

Дитя или книгу лелеешь - тревога одна:
Господь сохрани!
Все радости свыше, а нам остается вина
За смутные дни.

Читаю книгу стихов "На высоте метели", и мне кажется, что Нина Ягодинцева - поэтесса сугубо лирической тональности. Но беру в руки ее другую книгу, "Амариллис", и убеждаюсь, что в стихах Нины звучит пронзительный гражданский мотив об историческом преломлении судьбы России, о готовности "спрятать волосы под шеломом" и вступить в битву "и за брата, и за отца".

Жирно чавкает злая грязь -
Не вином напоили Русь!
На три стороны помолясь,
На четвертую обернусь.

На ту "четвертую", где предстоит "брань за Отечество".

Поднимаем бумажный стаканчик и - в ЦДКЖ. Приветствия, концерт, русский хор, а затем один из пошлейших ресторанных ансамблей - "Ариэль". Костя Скворцов краснел: они же профессионалы. Да, такие профессионалы - хуже любого любительства. Русские песни извращали, жеманничали, "Шумел камыш" завывали на брайтон-бичевский манер. Да, ныне, как и всегда, где есть деньги, изловчаются их получить пошляки и люди определенного покроя.

После концерта зашли в музей Южно-Уральской железной дороги. Блестяще! Дыхание времени. Лампа обходчика, чемодан-саквояж железнодорожного мастера. Масляная лейка для букс, патефон, свисток и раритетный том - первый справочник Транссибирской магистрали, выпущенный в 1900 году в С.-Петербурге: дороги, станции, карты. Фото высшей пробы и без халтуры. Колокол отправления. Не удержался - ударил.

Вокзал. Пришли провожать писатели. Вспоминают: "Я был в "Молодой гвардии"...", "Я была на совещании молодых писателей". Раньше проще и чаще встречались писатели, сегодня все повязано рублем - нет возможности добраться до Москвы, встретиться с братьями.

А вот и зеленый свет...

В 12 часов выехали из Челябинска. Закапало. Ну вот, челябинцы и говорили: "Вы нам солнце привезли, а уедете, опять пойдет дождь".

15 час. 5 мин. Курган. Сказали, что в Кургане будем в 15.45, а приехали на 40 минут раньше. И тут, конечно, митинг. Митинг у паровоза-памятника "В честь железнодорожников, героически работавших в годы Великой Отечественной войны". Мальчишки гроздьями свисают с тендера. Как они туда забрались? Альпинисты. Митинг идет под дождем, но Васильев выступает, как всегда, бодро и весело. Дарим библиотечку. В Кургане живет замечательный человек, мастер рассказа и небольшой повести, скромный Виктор Потанин. Если так можно, то я назвал бы его мастером акварели, передающим нюансы человеческих чувств. А рядом, в Шадринске, - превосходный живоописатель речушек, птиц, восходов и закатов, нашей русской природы, Василий Юровских. Нет сомнений, что его речка Крутишка сродни Бежину лугу. Я написал открытое "Письмо автору" с восхищением от его умения передавать трепет свежего ветерка, разноголосую музыку птичьих голосов, изменяющийся радужный свет вечера. После публикации письма и рассказов в "Роман-журнале XXI век" пришло немало писем, поддерживающих мое предложение о включении рассказов В. Юровских в хрестоматии по литературе. Читатель В. И. Синицын в своем возвышенно-взволнованном письме написал: "Природа! Как он ее любит и обожествляет. М. Пришвин - это Юровских сегодня!" В своих прозах-песнях Василий Иванович разбросал себя на всю зауральскую природу и сам растворился в ней. Он довел принцип зримости и природной обрядности до совершенства, до поразительной ясности. В этом я часто сравниваю его с Есениным. А его мир засмиревшей Крутишки станет для нас таким же светоносным символом, как тургеневский "Бежин луг" или распутинский "Байкал".

Вообще, Шадринск - город необычный, столько книг о своей земле, которые выпустили местные писатели, краеведы и администрация, не издали, пожалуй, ни в одном уездном городе России. Явно вызревает премия "Малая Родина" для тех, кто с любовью пишет о своих родных местах.

Мы едем уже по Зауралью. Едем вдоль сотни озер, мимо камышовых зарослей. Костя Скворцов, заядлый охотник, всплескивает руками: "Утки-то! Утки!" То тут, то там выскакивают березовые колки (так у нас в Сибири называют рощи), расстилаются розово-малиновые поля иван-чая.

Сегодня в храмах всенощная в честь Петра и Павла, и по какому-то высшему провидению, именно в этот вечер мы приезжаем в Петропавловск. Правда, эта русская земля Транссиба нынче уже "незалежный" Казахстан.

20 час. 18 мин. Петропавловск. На вокзале много людей. Пришла русская община: дайте книг, газет, журналов. Издательство "Палея", специализирующееся на издании национальных вождей, передало нам в дорогу несколько пачек К. Назарбаева: "Нет, нам не надо, достаточно тут издано". Все-таки потом пачки взяли.

На перроне, возле касс, в зале оборванные, какие-то черные, нищие казахи и угрюмые русские. Говорят, что русские сегодня повеселее: сегодня в поезде Россия. Зашли в вокзал, на втором этаже в гостинице все забито. Я говорю начальнику станции: "А сейчас в храмах идет вечерняя служба в честь Петра и Павла, а мы в Петропавловске". Он встрепенулся: "Да, верно!" Поезд отходит, а в сердце грусть.

После Петропавловска приходит Васильев: "Все, договорились, у тебя в Марьяновке останавливаемся на две минуты, и ты передаешь библиотечку". Прошибло меня какое-то не свойственное мне волнение. Вроде, я умею себя сдерживать, но тут в памяти стали прорываться какие-то детские воспоминания, заклубилось прошлое, отрывки историй, обрывки фраз. Я, чтобы осадить это, стал прохаживаться по коридору вагона. Подошел начальник поезда: "В час - половину второго - Марьяновка. Останавливаемся на одну минуту. Вручаете библиотечку, и отправляемся". Подумал, добавил: "- Ну, две..." Все в вагоне уже знали: Марьяновка - станция возле Омска, где я учился в железнодорожной школе во время войны и которой мы подготовили щедрую библиотечку. Сквозь сеющую мокроту ночи поезд невероятно быстро мчится по Западной Сибири. Парадокс. Мчится быстро, а время идет медленно: 10, 10.30, 11, 11.30... Приходит начальник поезда, говорит: "Движение ускорили. Можно остановиться на три минуты..."

Смотрю в темное окно. Ясно видится светлый день 22 июня 1941 года. Полтретьего дня. Мы, мальчишки, оседлали во дворе зимнюю "кошелку" и изображаем победоносный танк Красной Армии. Девчонки - санитарки, командир, конечно, старший брат Стаська: он идет в этом году в третий класс, а я только в первый. Поэтому мне часто достается роль "беляка", которого должны разгромить. Проигрывать не хочется, поэтому сопротивляюсь отчаянно. Брат прикрикивает: "Сдавайся. Это же понарошку". Нехотя сдаюсь. Рядом меланхолично жует жвачку кобыла Машка райкомовского "гаража", то бишь, конюшни. Конюх Давид Штопель, добрый немец, нередко дает мне проехать на спокойнющей Машке. Не буденновец, конечно, но верхом. У навозной конской кучи, что пойдет осенью на огороды, хлопотливо, по-домашнему, роются куры. Петух, как и положено, горделиво высится на куче и слегка разгребает верхушку, не обращая, безусловно, внимания на жемчужные зерна. Благодать, тишина, мир. Вдруг дверь в соседнем доме распахивается, выскакивает растрепанная тетка "военкомша" и на весь двор кричит: "Война!.. Молотов выступает!" Срываемся с "танка", бежим домой, вскакиваем в коридор, где мама моет пол. Мы со Стаськой в упоении радости кричим: "Война! Война!" Мама отрывается от тазика, отжимает тряпку: "Хватит баловаться". Мы снова вопим: "Нет, мама, война!" Мама молча и непонятно за что, огревает нас мокрой тряпкой, выпрямляется и выбегает во двор, потом возвращается к черной тарелке репродуктора и стоит, вслушиваясь и бледнея лицом. В проеме двери видно, как по огородной тропинке идет с работы отец. (Время напряженное, райкомовцы работали все воскресенья.) Мы срываемся, бежим навстречу и кричим. Отец не слышит, улыбается. Он одет в темно-зеленую гимнастерку с отложным воротничком, перепоясан широким ремнем со звездой. Хватает и подбрасывает меня вверх. Я вырываюсь, хочу сказать главное. Но Стаська уже дергает его за гимнастерку и торопливо говорит: "Папка, война! Молотов выступает". Отец ничего не переспросил, повернулся и побежал на работу. Дома его уже почти не видели. А мы, взволнованные, как-то присмирели разом, возвращаясь домой. Почему все такие встревоженные? Ведь, поют же: "И от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней". Чего беспокоиться? А во дворе все изменилось: куры забились под навес, петух исчез. Штопель торопливо запрягал Машку, которая не подчинялась и семенила ногами. "Военкомша" выбегала из квартиры, несла в руках чемоданчик, а в соседнем доме кто-то громко плакал. Так нам, мальчишкам, запомнился первый час уже давно шедшей на западе войны.

А затем первый класс без излишней торжественности. И в сентябре мы, первоклассники, провожали с линейки в военкомат десятиклассников. Запомнился высокий голубоглазый красавец Вася Журавлев, который по-взрослому пожал мне руку и, улыбаясь, сказал: "Ну, учись тут сейчас за двоих. А я там буду воевать за двоих". Вася Журавлев скоро погиб. Школу зимой не топили. Чернила в "непроливашках" замерзали. Сидели в пальто, шапках, выводили буквы карандашами, но чистописание не отменили. Весной наварили чернил из кожуры лука и писали между строк журнала "Большевик": тетрадей в 1942 году уже не было. Собирали копейки на танк "Омский комсомолец". У нас долго хранили дома справку из военкомата о том, что 1 "А" класс сдал в военкомат теплые вещи. Утром учительница читала нам сводки Информбюро. В классе с конца 1942 года висела карта СССР (до этого она и не нужна была: отступали), так что географию мы учили по ходу боев Красной Армии. Конечно, мы были патриотами. Помню как наша октябрятская "звездочка" решила "набить морду" Фридриху Штопелю за то, что в придуманной им задачке немецкие самолеты сбили больше советских, чем наши - немецких. Решение выполнили - "морду" набили. Фридрих заверил, что он просто ошибся, а отец у него - коммунист, и они (русские немцы) фашистов ненавидят. Поняли. Поверили. В задачках больше советских самолетов почти не сбивали...

В конце войны мы уехали на Украину, но память о той первой школе все время была со мной. И вот уже мы подъезжаем к Марьяновке. Два или три часа местного времени. Темень. Подходит начальник поезда: "Сейчас остановка - три минуты. Начальника станции вызвали". Поезд довольно резко тормозит. Наш вагон остановился у направленного вверх столба света от прожектора. От станции идет какой-то человек в форме железнодорожника. Представитель МПС гремит: "Скорее! Скорее!" Железнодорожник подбегает, с недоумением смотрит на высыпавшую толпу. "Тебе повезло - не с проверкой, - громыхает эмпээсовец. - Здесь учился председатель Союза писателей. Вот он привез...". Я подхожу, обнимаю начальника станции, и он расплывается такой светлой, необычно сияющей улыбкой. "Вот Вам библиотечка. Книги, журналы. Форма для волейбольной команды... Я здесь учился". Владимир Михайлович, начальник станции, лицо милое, доброе, молодое, с радостной и незабываемой улыбкой благодарит. Писатели, железнодорожники хлопают его по плечам. "Ты думал, с проверкой?" - подобрел эмпээсовец. Фотографируемся. Все! Пять минут прошло! Нас заталкивают в вагон. Машем руками.

Спать неохота. Настроение светлое, радостное. Все забились в купе Гены Иванова, передаем бумажные стаканчики, вспоминаем детство, Света хлопочет - делает бутерброды. Коля Шипилов запел про станцию Кувайду. А станция Марьяновка обозначена на вывеске как Мариановка. То ли так и было, то ли изменили. Во время Отечественной войны мы в сводках освобожденных населенных пунктов насчитали 18 Мариановок... Хорошо все-таки дарить подарки, вспоминать детство... Глубокая ночь. Подъезжаем к Омску. Естественно, что на перроне безлюдно, но мы все равно дарим встретившим нас книги, газеты.

12 июля. 8 час. 50 мин. (по-московскому). Вот он, Новосибирск! Мощный оркестр. На перроне четко выраженные руководящие лица. Драчевский (подтянутый, почти мидовец старой школы) - представитель Президента в Сибирской округе, губернатор, мэр, начальник железной дороги; идем в вокзал. Чудо! Чудо! Да, это Дворец пассажира! На втором этаже в гигантском мраморном зале с фантастическими по величине и блеску люстрами, сияющими тысячами огней, начинается митинг. Ведет начальник железной дороги, выступают Драчевский, губернатор, мэр, Васильев, наши замечательные Герои. Слово - мне. Говорю о том, что кому и молиться на Транссиб, так уж это Новосибирску, ибо этому "русскому Чикаго", как величали Ново-Николаевск в начале ХХ века, железная дорога дала такое ускорение, что он несется в будущее до сих пор, сопрягаясь с великой Сибирской магистралью. Вручаю "Золотое перо". Объявляю Карема Раша. Хочу вручить именно здесь, в его городе. В 1969 году выпустил в "Молодой гвардии" книжечку о новосибирском подростковом мушкетерском клубе "Виктория", в которой молодой и азартный Карем Раш рассказывал, как учит он мальчишек защищать себя, свою честь и достоинство, выступать в поддержку слабого. Он учил их этике и эстетике поведения благородного воина. Это его мушкетерство увлекло многих юных мальчишек, но встречало и отпор у власти, слышались обвинения в милитаризации. Думаю, что многие его воспитанники честно служили Отечеству и близким в Афгане и Чечне, у Белого Дома, в Армии. Но где же Раш? Только что стоял и исчез. Говорю, не моргнув глазом: "Пошел надеть галстук!" (а он, паршивец этакий, услышал, как какой-то распорядитель сказал, что ему слова не дадут, и, торжественный и оскорбленный, удалился). Ну, гордый курд. Слово-то ему все равно бы предоставили. Сегодня буду сердиться за срыв церемонии. А завтра знаю, что отойду, ибо люблю и ценю талантливых людей, прощаю им и тщеславие, и гордыню, и амбиции, хотя иногда надо умудряться и на место ставить.

Вручил "Золотое перо" В. Старостенко (начальнику железной дороги) и К. Комарову (ректору Железнодорожного университета). Талантливые люди, певцы и стратеги железных дорог. С гордостью не перестаю удивляться, сколько же у нас умных, знающих свое дело людей. Пригласили бы их, а не гарвардских мальчиков внедрять реформы, не сомневаюсь, что результатом от реформы было бы не разорение и нищета народа, падение экономических показателей, а нормальный уровень жизни, подъем экономики, прирост во всем хозяйстве.

Затем автобусы, Академгородок, музей паровозов. Академгородок, конечно, из окна автобуса не поймешь. Здесь я бывал не раз, знал многих выдающихся ученых: Лаврентьева, Деревянко, Марчука, Александрова, Окладникова, Журавлева. Что с ней - с нашей надеждой, с нашей сибирской наукой? Это особый разговор. А вот музей, думаю, лучший в мире. От первых дореволюционных и советских "кукушек" и ФЭДов до нынешних электровозов, рефрижераторов, нефтеналивных, снегоочистительных вагонов. С историческим трепетом входим в царский вагон - салон, ванная, буфет, столовая, кабинет. Красное дерево, медь, вензеля, хрусталь. Длинный стол заседаний, встреч, приемов. Далеко нынешним салон-вагонам. Замечательный музей. Мчимся на вокзал. Там, на первом этаже, опять грандиозный зал-ресторан. Общий обед. Слово Рашу, слово Михаилу Алексееву, он во время войны тоже был здесь.

Писателей сегодня нет. Один ответственный секретарь. Прошли только что похороны Геннадия Заволокина. Великая потеря... Единственная русская передача "Играй, гармонь", которая много лет присутствует на Общероссийском телевидении, создана им. Талантливый человек был Геннадий, сам сочинял, обладал безграничным обаянием, умел соединять людей музыкой и радостью. А то многие наши "патриоты", обрушиваясь на все российские безобразия, при этом больше трех человек собрать вокруг себя не могут. И тем троим - только повод выпить, а там уж клянут всех и вся, особенно масонов, жидов, ельцинистов и прочих гадов. Работать бы научились, милостивые государи, да сохранять веру, надежду и любовь к ближним. Сережа Котькало ходил в храм Александра Невского, возведенный еще во время прокладки Транссиба.

Пришел Игорь Янин, весь горел восторгом: "Что же вы не поехали со мной в Университет путей сообщения? Это же царство техники, стратегии железнодорожной, невиданных возможностей. Заходите в аудиторию, и начинают высвечиваться, двигаться экспонаты, образцы, схемы, проявляться цифры. Царство компьютеров, электроники!" - "А люди-то как?" - "Да что вы, они волшебники". И главный маг - Константин Леонтьевич Комаров. Очень правильно ему "Золотое перо" вручили. За одну разработку вместе со Старостенко "Стратегии транспортного освоения Сибири" они заслуживают любой награды. И вообще, эти два замечательных стратега - Константин Комаров и Владимир Старостенко - представляют выдающийся тип союза науки и практики, расчета и вдохновения, того русского размаха и американской деловитости, на которую нацеливал ученых Сталин в годы пятилеток. На основании точных расчетов с учетом новейших технологий они со своими коллегами проработали завязку Новосибирска на систему международных транспортных коридоров и превращения его в главный транспортно-информационный центр восточных регионов России. Во Франции такой узел Марсель, в Германии - Франкфурт-на-Майне, в США - Сиэтл, Чикаго, Лос-Анджелес. Константин Леонтьевич и Владимир со страстью доказывают, что Новосибирск, в этом смысле, уникален, он замечательный транспортный перекресток - все кратчайшие пути из Европы в Азию проходят через этот город. На его территории (и области) находится высокоразвитый авиационный, железнодорожный, автомобильный, водный, трубопроводный транспорт. Его роль возрастает с возрастанием роли Транссиба как альтернативы океанским маршрутам между Японией, Китаем, странами Юго-Восточной Азии и Европы.

В их программе просматриваются будущие магистрали ("опорная транспортная решетка"). С интересом рассматриваю эту карту будущего. Эх, не умеют нынешние "пиарщики власти" представлять то, что может вдохновлять русских людей, обозначать достижения, грандиозные стройки. Да и есть ли они? Осуществили ли новые владетели нашей собственности, господа криминальные капиталисты, что-то такое, что заставило бы вздрогнуть от восхищения души наших соотечественников. Грандиозные аферы были, тут-то мы фору дали самим американцам. Ну, например, сотни миллиардов долларов из кармана страны перекачали на свои счета в заграничных банках под носом у президента, правительства, ФСБ, МВД, Налоговой полиции. Ну, чем не выдающееся достижение? И ведь никто не понес за это наказания. И, боюсь, не понесет.

А "опорная решетка" вдохновляет. Для обслуживания высвобождающихся на Транссибе массовых грузовых перевозок азиатской России там проектируется соорудить Северо-Сибирскую железную дорогу (Северосиб), которая должна соединить порты Балтийского, Белого, Баренцева морей с портами Тихого океана, Сахалина, Японии. В настоящее время действует восточное звено - БАМ. Предполагается, что вокруг Северосиба сформируется новый экономический пояс, подобно созданному в XX веке вдоль Транссиба. Енисей позволит закольцевать его работу с Северным морским путем.

Еще одна дорога - Полярная. О ней мечтали, ее строили на косточках русских. Она проектируется от Салехарда по "мертвой дороге" до Игарки и в Западную Якутию до Якутска. Железная дорога проходит по самым богатым природными ресурсами районам. Северный морской путь рядом. Уже давно обсуждается идея межконтинентальной магистрали между Америкой и Азией. В "опорной решетке" это связывается с Беринговской железной дорогой от Якутска к Чукотке. Конечно, она нужна не только для вывоза сырья. А тут просматриваются меридиональные магистрали от Норильска через Игарку, Эвенкию до Тайшета, от Усть-Кута до Мирного, Тюмень - Сургут и т. д.

Этот грандиозный опорный транспортный каркас азиатской России призван создать условия того "прирастания богатства России Сибирью", о котором мечтал еще Ломоносов, и которое должно быть более интенсивным и сможет обеспечить богатство самой Сибири.

...Отъезжаем из Новосибирска. С восхищением от этого проекта и людей, которым вполне под силу его осуществить. Едем дальше на восток. Степь. Озера, озера. И снова ровненькая-ровненькая Барабинская степь. Но вот и леса.

18 час. 25 мин. Станция Тайга. Хорошие симпатичные люди встречают. Поют. Преподносят хлеб-соль. Рядом оказался мужчина лет сорока, учился в железнодорожном техникуме уже после Володи Чивилихина. Там Владимира Алексеевича чтут. Пресс-секретарь Союза писателей Алексей Муратов имел поручение от Фонда - снимает земляка Чивилихина. Саша Арцибашев, как всегда, беседует в стороне. Местные жители говорят ему, что работать негде, кроме как на железной дороге. Макаронную и другие фабрики закрыли. Плохо. Светлана сокрушается. Многие молодые и старые без зубов, какие-то "черные" шатаются. Подтверждают, что тут много наркоманов.

Поехали дальше. Прилег, но не спится.

20 час. 54 мин. Мариинск. Здесь я бывал лет пятнадцать назад на праздниках Василия Федорова и Владимира Чивилихина. Уже темно, моросит. Но на перроне многолюдно. Лихо поют казаки, в цветастых платьях красавицы-женщины. Приветствует мэр (Господи, ну когда мы освободимся от этого словечка!). Я посылаю за библиотечкой, майками в вагон. Вроде бы остановки не предусматривалось. Вышел в спортивном костюме. Выступал с Васильевым. Он вспоминает, что купил здесь в юности том сочинений Новикова-Прибоя и читал до Владивостока. Казаки сразу нашли чарку. Я говорю про Чивилихина, про нашего собрата, кому юбилей Транссиба был бы родной датой, как человеку Сибири, человеку железной дороги. Говорю про "Память", прорыв в историю Отечества в 80-е годы. Говорю, что мы создали Фонд его памяти и вручаю библиотечку. Зав. отделом культуры Кемеровской области зачитывает послание участникам поезда от губернатора. Мы принимаем решение - наградить Амана Тулеева "Золотым пером", все-таки он немало делает для культуры. Казаки ударили плясовую. Чарка пошла по кругу. В длинных футбольных трусах пошел в пляс Шипилов, в спортивных брюках Васильев, закружились проводницы, Светлана. Чудно! Заталкивают в поезд. Поклон тебе, родина нашего дорогого Владимира Алексеевича!

13 июля. 4 час. 30 мин. Красноярск. Моросит. Оркестр играет. На перроне возвышается Аксененко. Прилетел-таки министр на Транссибирский поезд, как обещал.

Не так шикарно, как в Новосибирске, но тоже солидный зал с громадной люстрой. Митинг открывает начальник Красноярской железной дороги. Выступает министр (рисует сегодняшнюю панораму Транссиба и его будущее). Говорят представитель губернатора Лебедя и другие. Дают слово мне. Говорю, что тут, перед этим табло (перед нами высвечен громадный график движения поездов), которое показывает связи Красноярска со всей страной, у этих витражей, мы чувствуем, что мы в центре России, в центре Азии. Вручаю "Золотое перо" Николаю Дорошенко, объявляю о вручении этой же награды красноярскому писателю Олегу Пащенко и вручаю душе нашего поезда Анатолию Борисовичу Васильеву за его творческий вклад в дело пропаганды Транссиба. А он дарит двухтомник Распутина всем начальникам. Затем экскурсия в Дивногорск. Эх, как звучал этот город в 70-е годы! С каким трепетом приезжал я с Ильей Глазуновым и Анатолием Поперечным в 1965 году сюда от журнала "Молодая гвардия". Омываем ноги в Енисее, фотографируемся у плотины ГЭС. Светлана все приговаривает: "В Братске выше!" Как не вспомнить молодежную делегацию, которую я возглавлял, отправившуюся в Америку в 70-е годы. В ней были журналисты и комсомольские работники. Комсомольские ребята были, конечно, патриоты. И одна девушка, Надя, после того что нам показывали в США, уверенно резюмировала: "Ну и подумаешь, у нас в Иркутске лучше... у нас в Братске не хуже..." и т. д. Журналисты наши, конечно, посмеивались над ней. Я должен был поберечь девушку от ехидничания - сказал, что в Америке тоже есть кое-что достойное и попросил Надю в следующий раз отметить это. В Чикаго мы посмотрели какое-то муниципальное детское заведение. Много игрушек, карандаши, краски. После осмотра журналисты пристали к Наде: как, мол, и это плохо? А она, громко обращаясь ко мне, говорит: "Неплохой детский сад! Неплохой. Но вот что я вам скажу, Валерий Николаевич: наши дети - крупнее!" Захохотали, наверное, все, но возразить было невозможно.

Заезжаем в Овсянку. Поклонились и помолились у красивой, недавно срубленной церквушечки-часовни. Заходим в библиотеку Астафьева. Богатые фонды. Хорошая пышная экспозиция. Его кабинет, книги, фото, дары. Игорь Янин, на правах хозяина-издателя, дарит библиотеке двухтомник В. Распутина, мы - свои книги. Я пишу на "Роман-журнале XXI век", где в воспоминаниях Г. Свиридова - наша общая фотография (Георгий Васильевич, В. Распутин, В. Астафьев, В. Крупин, художник Ю. Селиверстов и я): "Виктор Петрович! Выздоравливай!"- все расписываются.

Едем дальше. Поднимаемся на гору. Видна вся панорама Красноярска. Заходим в часовню, ставим свечи. Сегодня пятница, а часовня Параскевы Пятницы. Многие высшие знаки сопровождают нас в поездке. Кстати, часовня изображена (как и красноярский мост) на десятирублевой денежной купюре России.

Спешим к поезду. Автобус ломается. Боимся опоздать, но успеваем. Провожает нас Коля Гайдук, его жена блестяще провела экскурсию. Николай сегодня уже солидный и интересный писатель. Я его помню по семинару молодых в Пицунде в начале 80-х годов. К сожалению, в Красноярске все никак не утрясется наша писательская организация, хотя там немало интересных прозаиков и поэтов. Будем встречаться в ближайшие месяцы.

Гудок. Едем. Договорились с Аксененко о беседе через час.

Через час Н.Е. Аксененко пригласил в вагон-салон побеседовать. В предыдущие встречи в МПС он был насторожен, говорил округло. Думалось: напугали, поди, мной - русофил, "красноват", с властью независим. Не то чтобы он этого боялся, но остерегался. Но ведь и на него мне наговорили: ярый ельцинист, государственный олигарх, хочет продать железные дороги, приватизировать. Решил на те разговоры не обращать внимания. Есть главный фактор - работающая отрасль, есть люди, которые едут с нами и уважительно относятся к министру, будем беседовать о деле. Аксененко тоже уже, наверное, получил информацию от своих замов, от помощников, от прессы и, по-видимому, почувствовал: писатели "отрасль" чтут, к железнодорожникам относятся с уважением, 100-летию Транссиба придают державное и духовное обрамление. Действительно, уже вышли наши публикации в ряде газет, многие выступили по радио, дали интервью. Отклик хороший у людей.

...Вагон-салон состоит из нескольких частей: в первой - буфет, затем ванна, место сопровождающих, в третьей - кабинет, связь, в центре - собственно салон. А тот отсек, куда я зашел, и был салон, не императорский, правда, без красного дерева, без фарфора, но достойный министра России. Длинный стол с рядом кресел, то есть стульев, небольшой диванчик, ковер, занавески. Пьем водичку, заказан чай. Я интересуюсь: "Как ощущаете состояние отрасли?"

- Изменяемся, конечно, реформируемся, но не разгоняем, не расчленяемся на несоединимые куски. Нас ведь от заводов поездов, вагонов после распада Союза отделили. Рига, Пильзень, Украина. Мы организовали свои в Твери, Новочеркасске, Уссурийске, под Москвой. Стали эти заводы делать базовыми, в том числе и по ремонту. Самые мелкие и средние депо должны быть ликвидированы. Дизель морально устарел - улучшаем. Мы создали совместное предприятие со "Шкодой". Составили совместно первые 12 локомотивов. 12-ый уже наш, отечественный. У нас блестящая информационно-управляющая система от Москвы до Владивостока. От Мариинска до Хабаровска она уже соединилась, в ближайшее время сомкнем ее полностью. Это ведь новое качество. Мы знаем в Москве обо всей картине продвижения поездов на всем протяжении железной дороги, где какой вагон, как идет состав. У нас еще мощности остаются информационные, мы их на рынок можем выбросить. На контейнере прибор - не надо "списывателя" контейнеров - все в компьютере, в министерстве. Мы можем менять график, соединять вагоны, расчленять составы из Москвы.

- В общем, реформа идет не по линии приватизации, а по линии технического, технологического, организационного изменения?

- Знаете, бросаться в реформирование, как в омут, не представляя, что будет, - а нас в 90-е годы принуждал к этому Чубайс - это было бы смерти подобно. Вот "Аэрофлот" бросился, и где ныне ведущая в мире аэрокомпания? Мы сейчас можем реформироваться, ощущая рынок, приспосабливаясь к нему.

- Все недовольны тарифами на перевозки грузов и пассажиров. Дорога разъединяет страну, растут цены на товары. Каков выход?

- А вы знаете, что составляющая транспортных расходов в конечной стоимости промышленной продукции всего 2%! Такого никогда не было. Это производственники привыкли свои грехи сваливать на железнодорожников.

- Создание Транссиба преобразило восточную часть России, вдохнуло жизнь во многие города и районы Сибири и Дальнего Востока. Каково продолжение этого порыва и прорыва железнодорожников дореволюционной и советской России?

- Думаю, что сейчас и проявится полная мощь Транссиба, БАМа, железных дорог. Ведь то, что мы наметили и начали осуществлять - это фантастика. Вот вы писали про Жюля Верна, а когда груз из Европы прибудет в страны Тихого океана - Корею, Японию - за 13-18 суток, это уже тоже Жюль Верн. Хотя это уже опробовано. Это реальность. Вот мы построим широкую колею от Остравы, и поезда с контейнерами пойдут из центра Европы, из Чехии, к нашим тихоокеанским портам, а потом прямо в Корею. А стоить эта перевозка одного контейнера будет на 600 (!) долларов дешевле, чем по Суэцу и вокруг Азии. Представляете, какая борьба за прибыли развернется, какая дезинформация полезет в СМИ, многих обвинят неизвестно в чем, чтобы убрать. Морские извозчики не хотят терять прибыль, да это уже и сверхприбыль.

- Удивительно. Наверное, руководство нашей страны в советский период могло больше повлиять на руководство Чехословакии и Польши, чем сейчас, а вот не смогли добиться, чтобы была у нас общая широкая колея.

- Мы сейчас не давили, да и политических рычагов нет. Сработал рынок, который обещает этим странам прибыль.

- Какова судьба БАМа? Почему о нем мало пишут? Вот в "Комсомолке" в конце 80-х почти в каждом номере писали про БАМ, строительство, о том, как пробивали туннель. Знаю, как все ждали открытия Северо-Муйского туннеля. Затем "катастройка", и о БАМе забыли.

- Ну, мы не забыли, стройку продолжаем...

- Не забыли, а о соединении Северо-Муйского туннеля всего несколько строчек в газетах. А ведь это выдающееся событие - инженерное, строительное, железнодорожное, геополитическое. Да и страна об этом не знает. Затопили "Мир" - знает, погиб "Курск" - знает, а про великое созидательское дело - не ведает. Прямо катастрофическое сознание вырабатываем...

- Конечно. Но я бы сказал, это было техническое первопроходческое соединение. Это ведь и опасно, поэтому СМИ особенно не приглашались. Я там был, скоро официальное открытие туннеля, вот тогда попросим прессу и писателей приехать, только бы заметили.

- Мы слышали еще о нескольких грандиозных проектах и стройках, к которым вы приступили. Охарактеризуйте их.

- Наверное, это проведение 320 километров железных дорог к Эльгинскому месторождению угля. Вы знаете, какие там запасы? 2,1 миллиарда тонн, а его годовая добыча позволит снабдить топливом весь Дальний Восток, все его энергосистемы, да и за экспорт получить хорошие прибыли. Нам говорят: зачем вы деньги вкладываете в угольную промышленность, это понижает вашу прибыль, не дает хороших показателей. Сегодня - да, а завтра ведь пойдут составы с углем. Кто получит доход за перевозки? Железные дороги!

Н.Е. Аксененко зовет фотографа, показывает фотографии строительства, вскрытых разрезов, открытия первых участков. На одной фотографии - флаги, красные ленточки, толпы радостных людей и громадный лозунг: "Даешь!" Это когда было - в 70-е годы? Нет, сейчас. Дохнуло уверенным и спокойным энтузиазмом великого дела. И на других фотографиях улыбающиеся, крепкие, мужественные лица. Они строят, они созидают, они нужны!

Министр продолжает рассказ:

- Ну а самый стратегический проект - это завершение БАМа, выход на Тихий океан в параллель Транссибу и строительство туннеля на Сахалин - туннеля или моста, в ближайшее время решим. А затем Сахалин - Хоккайдо.

Скажу откровенно, панорама эта предстала захватывающей и державной, наполненной реалиями, зарубками, подкрепленная опытом. Возможно, мы снова становимся мировой державой, которой по плечу осуществление этих грандиозных проектов. Интересно, какие преграды станут на пути их воплощения?

Беседуем дальше о другом, личном. Он рассказывает, как долго работал на всех ступеньках железнодорожной службы.

- Вот подъезжаем к Нижнеудинску. Я там начальником станции трудился.

Спрашиваю:

- А вы думали, что будете министром? Вы честолюбивый человек?

- Нет, я чувствовал, что недоиспользовал свой потенциал и с каждым продвижением все больше включал ресурс.

Аксененко - потомственный железнодорожник.

- Папа с железной дороги ушел на фронт, воевал в боевой зенитной батарее, мама не работала. В семье было тринадцать душ.

- Сколько-сколько?

- Тринадцать, я последний.

- Не скажешь, что вы из многодетной семьи: такой мощный гренадер!

Аксененко улыбается:

- Отец, наверное, в себе собрал все лучшее во время войны и вот... Я ведь после войны родился.

Министр поразил меня решимостью, нацеленностью на дело, православным сознанием (крещен). Говорит:

- На каждой новой станции строим церковь или часовню. Ну да, так делали и строители Транссиба. Поэтому долго стоит.

Уверен, многознающ министр. Напоминает сталинских наркомов. Но обладает ли их властью и рычагами? Не ждет ли его вытеснение с этих позиций?

Впереди Тайшет... Выходим на перрон.

13 июля. 16 час. 41 мин. Тайшет. Оркестр. Люди, полные света глаза. Ветераны за спинами, Аксененко жмет им руки. Дарят полевые (вот молодцы-то, успели собрать!) цветы. Школьники просят оставить школу в системе МПС. Говорит министр, мэр, я: "Ваш город - легендарный, он воспет..." и т. д. Передаю привет Станислава Куняева. Здесь начинал свой звездный путь наш замечательный поэт и публицист. Вручаю библиотеку. Выходит из толпы завуч, принимает книги. Вот и хорошо, прямо в школу. Аксененко вручает юбилейную медаль. Но - пора! Едем дальше.

19 час. 58 мин. Нижнеудинск. Играет изумительно слаженный духовой оркестр, как, наверное, в начале века. Тут министр начинал свой путь - начальником станции. Ему доброжелательно аплодируют, надеются на помощь. Он помогает здесь строить многоквартирный дом, да и кое-что другое.

Вручаем библиотеку, двухтомник Распутина - школе.

Уезжаем под звуки музыки.

Иркутск

14 июля. 4 час. 39 мин. Встаем все раньше. Опять оркестры. Но, судя по тому, что в сопровождении иркутян все идут по коврам через перрон в автобусы, митинг в другом месте. Да, вот на площади перед Ангарой, у обелиска с губернатором графом Муравьевым он и начинается. Подиум, кажется, воспаряет в воздух от множества воздушных красных-синих-белых шариков, от вдохновенной и жизнерадостной музыки. На нем полно высоко- и низкопоставленных участников митинга. Многочисленных иркутян приветствует Аксененко, говорит страстно, размашисто, разворачивает панораму Транссиба вглубь и вширь. Приветствует участников и мэр города Якубовский, очень похожий на симпатичного телеведущего Борю Костенко, православные и державные взгляды которого никак не может переварить наше телевидение. А вот Иркутск стал столицей великого русского культурного и духовного праздника страны. Ежегодно по инициативе ранее мэра города, а теперь губернатора области Бориса Говорина и Валентина Распутина сюда съезжаются таланты России: Николай Бурляев и Татьяна Петрова, Владимир Костров и Станислав Куняев, Владимир Крупин и Александр Сегень, Кубанский хор Виктора Захарченко и Ленинградская капелла Вячеслава Чернушенко, артисты МХАТа Дорониной и Большого театра. На эти дни халтурных, пошлых и безнациональных исполнителей и авторов не приглашают. Праздник так и называется: "Дни русской духовности и культуры". При коммунистической власти немыслимо было название "русской", куда ни шло бы - "российской", а при демократической насмерть боролись против слова "духовность" (уж очень оно не в масть либерал-демократам, вот если бы "рыночной", то пусть хоть и "русской").

От писателей говорю я. Смысл: "Ехали-ехали - Иркутск. Почти что цель. Ан нет, только половина пути... Если бы поехали из Москвы в обратную сторону, то проехали бы уже Варшаву, Берлин, Брюссель, Париж, Мадрид, Лиссабон, Мадейру, Бермудский треугольник и подкатывали бы к Хьюстону". Говорю, конечно, об иркутском празднике русской духовности и культуры, о его значении для страны, о Распутине. Вручаю ему и поэту Василию Козлову "Золотое перо". Василий Козлов - замечательный большой поэт, только путаница какая-то не позволила вручить ему поэтическую премию Николая Рубцова еще в прошлом году. Путаница да еще наша столицецентричность. Ну ладно, здесь как-то исправляемся. Говорит Валентин Распутин мудро и уважительно о Транссибе, о железнодорожниках. Призывает ездить в поездах, а не летать на самолетах. Игорь Янин шепчет: "Вот это реклама!" Да какая реклама, это предостережение, ибо Иркутск авиацию пробует на излом. И недавно самолет разбился при загадочных обстоятельствах, ибо объяснения комиссии туманны, а вина возложена на тех, кто возразить уже не сможет. Вручаю "Золотое перо" и министру. Пусть подписывает мудрые документы и не поднимется рука на приватизацию железных дорог. Под одобрительный гул министр пообещал восстановить памятник Александру III на том месте, где мы стоим. В конце всех участников поездки благословил иркутский владыка Вадим. Как хорошо, что мы двигаемся под постоянным покровом Церкви.

С площади едем на пленум в здание Союза писателей. Здание двухэтажное, красивое. Когда краснодарский писатель Петр Придиус стал восхищаться и горевать: а у нас в Краснодаре ничего подобного, Саша Лаптев пожал плечами: "Ну, у нас же Распутин... с ним считаются..." Хорошо бы везде власти были такие умные и считались с писателями. Министр Н. Е. Аксененко отменил приготовленную для него программу и поехал с нами. Заходим в Союз - там уже есть люди, приезжает автобус с писателями с митинга. Я открываю иркутскую часть "пленума на колесах", говорю о духовном значении Транссиба, о железнодорожниках - носителях державности, о министерстве, разворачивающемся в сторону культуры, о том, что выпуск двухтомника русского писателя-классика не реклама, а духовно-оздоровительное действие на фоне общего бедственного состояния культуры. Благодарю за приглашение писателей, за совместную одухотворенную работу: "Вы - стальными путями, а мы словом объединяем страну". Даю слово министру. Развернул панораму истории и сегодняшнего дня, о просторах, о месте железнодорожников в их соединении. Сказал, что железнодорожники берут на себя часть ответственности за культурное и духовное состояние общества: "Держим там, где можно, школы. На новых станциях строим церкви или часовни. Создали вместе с Патриархией "Храм на колесах". Железнодорожники не могут не быть грамотными, культурными, начитанными: они в центре новых технологий, связи, информации. Вот и наша встреча сегодня, ваш пленум - свидетельство того, что мы друг другу нужны. А Валентина Григорьевича я поздравляю и радуюсь, что железнодорожники приняли участие в выпуске его двухтомника. Пока есть Пушкин, Лермонтов, Толстой, Распутин, Россия жива и крепка. Наша задача - поддержать культуру, и мы будем это делать".

Валентин сказал о России, о железнодорожниках, которые, ясно дело, государственники. Тяготение к государственникам видно сегодня во всем обществе. Это противоядие тем, кто растаскивал страну. Нам нужны люди, которые следовали бы принципам державности. Люди с идеями снова в цене. Спасибо министру за то, что обещал на митинге восстановить памятник Александру III. Ведь мы, Россия, многим обязаны этому императору. Встал И. Янин и в радости от задуманного и осуществленного не смог ничего сказать - горло перехватило. Слава Богу, что есть люди, которые могут делать Дело и переживать, волноваться, видя его осуществление. Говорили другие писатели, радовались, что встречаемся, одобряли повод, по которому приехали, желали успешно завершить работу.

После Иркутска один путеец сказал мне: "Что вы с нашим министром сделали, все говорит о державе, народе, Русском Востоке".

Ответил: "Востребованность у аудитории была. Народ на больших и малых станциях ждал слова державного, заботливого. Он и отвечал на это ожидание".

* * *

После пленума в здании иркутских писателей остались Михаил Николаевич Алексеев и Володя Костров. Они улетают в Москву, как договорились. Алексеев в волнении: авиабилетов еще нет. Успокаиваю: "Михаил Николаевич, не нервничай. За дело взялись железнодорожники. Ты же видишь, они все решают четко". Он успокаивается, но тут заволновался писательский коллектив: надо в баню! А министр просил побывать в железнодорожном лицее. Я настаиваю: быстро в лицей, а потом к омовению. Примчались. Вот он, лицей. Нет, стоило посмотреть. Это же высоко оснащенный вуз. Мрамор, колонны, супертехника, компьютеры, телемеханика, лучшие учителя, традиция, директриса на уровне зам. министра образования, а то и самого министра (такой широкий взгляд на образование и воспитание, на учебу и труд, на работу и служение Отечеству).

Молимся, чтобы сохранилось МПС и его роль очага просвещения и образования.

И не называйте больше, господа, реформами то, что лишает нашего молодого человека бесплатного и вдохновенного образования.

...Ну а в баню успели, помылись.

* * *

Иркутская литературная школа - "иркутская стенка" - уже много лет как занимает эталонное место в отечественной литературе. Да, собственно, ее нынешнее состояние в немалой степени определяет уровень всероссийской литературы. Конечно же, ее вершины это - Валентин Распутин, Александр Вампилов, Леонид Бородин. И поскольку это вершины, то ясно, что тут целая гряда, а подпирающие друг друга горы и составляют Иркутский хребет нашей русской литературы. Вот несколько из них: Василий Козлов, Анатолий Байбородин, Александр Семенов, Ким Балков, Евгений Суворов, Валентина Сидоренко, Андрей Румянцев, Олег Слободчиков, Валерий Хайрюзов, Геннадий Машков, Ростислав Филиппов, Владимир Скиф, Анатолий Горбунов, Иван Комлев, Александр Лаптев и многие другие.

О Распутине. Хочется одного, чтобы не мешали ему и чтобы не сильно отрывали от его драгоценных творческих минут. Себя корю: ведь ни разу не отказался он совершать вместе со всеми нами писательскую Союзную работу. На съездах - до конца. На кубанский пленум к "батьке Кондрату" едет, в Якутск - первый, в Омск - с нами (а как же - это же Сибирь). В Санкт-Петербург на Форум русской интеллигенции - разумеется. Холодок по спине, когда вспоминаю опускающиеся в январе 2000 года, в самый разгар боев в Чечне, сумерки над Гудермесом и торопко поднимающийся пузатый вертолет. Темнота внутри его, загашены огни. Нельзя не маскироваться. Там, внизу, ваххабиты. Пара ракет и... Темнота внизу... Видны лишь огни нефтяных факелов. Мы летим над Чечней с пленума Союза писателей. С пленума, проведенного в городах и селах Чечни, когда мы были у воинов и мирных чеченских жителей, и где подарили сочинения Пушкина - 200 томов. Пушкин спасет, оживит. Учительница-чеченка погладила Валентина Григорьевича и тихо сказала: "Я думала, вас нет уже". Да, для них уже не было русской литературы. Шариатский суд варваров, как и цивилизационный суд американоидов, приговорил русскую литературу к уничтожению. Но она летела в этом вертолете, и настоящий страх пришел ко мне, уже когда мы приземлились в Москве - слава Богу, весь писательский десант удалось довезти без происшествий, сберечь. А Валентин Распутин пожал руку, прощаясь и благодаря за поездку. А благодарить-то надо было его, рассеивая печаль и грусть, что не покидает его ранимую душу. Слава Богу, что сегодня стараниями Игоря Янина, МПС, издательства "Янтарный сказ" и нашими вышел этот двухтомник. Сделан достойно, красиво и, главное, это не масскультура, а это издание, которое хотел бы иметь у себя каждый разумный и вдумчивый соотечественник. Вручаем его на каждой станции железнодорожной библиотеке, школам, клубам. Начальству крупному тоже - авось, прочитают. Представитель президента в Новосибирске Драчевский, после того как получил книги на вокзале, прислал адъютанта: "Нужно еще!" Хорошо. Значит, знает, понимает. А мэр одного города прижал книги к груди и тихо сказал мне: "Любимый писатель". Тоже хорошо.

Но вот что касается иркутской литературной школы, то о ней снова пишут, она снова влияет на наше литературное самочувствие. И в первую очередь речь идет не только о критическом осмыслении, а о реакции читателя. В 2000 году в "Роман-журнале XXI век" больше всего получили откликов на повесть иркутянина Александра Семенова "Поминай, как звали". Звонит мне многое повидавшая дама и говорит: "Всю ночь проплакала - читала вашего иркутянина Семенова". При встрече другой читатель, уже военный, человек литературный, покачал головой и, глядя в сторону, сказал: "Вот так писать надо, чтобы душа стонала".

Еще один иркутский талант Анатолий Байбородин. Я ценю его как писателя, глубоко вникнувшего в стихию языка и обычаев Сибири. Ведь недаром в послесловии к его "Месяцеслову" представитель Сибирского отделения АН писал, что аналога этому изданию, соединившему хронологические, исторические, православные координаты времени, нет. Ему за эту и другие работы была одному из первых присуждена Всероссийская литературная премия братьев Киреевских. А мощный фундаментальный роман Кима Балкова "Будда", историческое повествование Олега Слободчикова "Русь заморская". Олег Слободчиков показал, как панорамна, всевселенна наша провинциальная литература, отнюдь не носящая на себе печати провинциальности. А глубинное проникновение в нутро человеческой души (Е. Суворов "Дом на поляне" и "Совка"). Капитолина Кокшенева в своей статье "Большая вода иркутской прозы" называет подобную литературу литературой живой жизни. Да, именно живой, потому как современная иркутская литература противостоит пороку под названием "литература как мир текстов" (слова К. Кокшеневой)

Выезжаем из Иркутска. С нами едет до Читы Валентин Григорьевич. Знаем, что впереди Слюдянка, часто поминаемая иркутскими писателями. То тут, то там сквозь расщелины гор или, как говорят здесь, распадки, появляется слева от нас Байкал. Затем он появляется во всю мощь, заполняя собой пространство до горизонта. Цвета разные: серые, туманно-блеклые, зеленовато-серые, темно-синие, голубые, стальные с сине-фиолетовым оттенком. Да что там, зорче, чем Распутин, это не увидишь, лучше его об этом не расскажешь. Каждая стихия порождает своего гения, отражается в его слове. Степь - Шолохова, Кавказские горы и Терек - Лермонтова, речка и лесная среднерусская равнина - Тургенева, Ока и березовая роща - Есенина, Нева и городской пейзаж Петербурга - Блока, Ангара и Байкал - Распутина. Вот и Слюдянка. Народ выскочил из вагона, ищет омуля, но говорят, торговцев разогнали. Почему, спрашивается? На перроне местный батюшка. Сережа Котькало дарит ему журнал "Новая книга России". Я нашел еще одну книгу - "Ушаков" - и тоже вручил ему. Батюшка с каким-то светским доброжелательством похлопал меня по плечу: "Я тоже моряк. Сейчас в храме" (какой-то новый знак благословения свыше!).

Вперед! Вперед!

Едем дальше вдоль Байкала. Вдали дымит своей непредсказуемостью печально известный целлюлозный комбинат. Кто он нынче? Обузданный мустанг или затаившийся до поры хищник, готовый вцепиться в кристально чистый Байкал? Говорим об этом с Распутиным. Он не спокоен, хотя признает, что сделано немало. Очистные сооружения мощные, но Байкал в сейсмической зоне. Один толчок - и вся грязь в Байкал. Самое чистое в мире озеро перестанет существовать в этом виде. Перепрофилирование неизбежно, хотя комбинат градообразующий. А аналитики говорят, что война на Ближнем Востоке идет не только из-за нефти, но и из-за пресной воды. Вода чистая, прозрачная, становится в XXI веке главным стратегическим продуктом. А мы относимся к ней с дебильной расточительностью.

* * *

Едем уже по Бурятии. Каков Байкал здесь, с юга? Таинственность, постоянная изменчивость, нахлобученные облака сверху, обрамленные небольшими тучками. Все новые и новые краски.

16 час. 59 мин. (по московскому времени). Улан-Удэ. Митинг не планировался, но звучит громовая музыка. Идем, как собака Павлова, на звук оркестра. К вагону подбегают писатели, раскрывают чемоданчик: "Ну, по нашему обычаю!" Нет, мужики, сначала на митинг, а уж потом... Навстречу старый друг - Цыденжап Жимбиев. Он в своей бурятской шапке: "По нашему обычаю..." Я делаю предостерегающий жест, но он повязывает мне голубую косынку. Подходим к помосту. Хорошо организованный полукруг. На эстраде танцуют бурятские девушки. Изящество, красота, народная пластика. Затем разливистая русская песня, лихой перестук каблуков (забайкальское казачество, сразу чувствуется). Не без изящества, хотя и манерно спела маленькая девочка про Улан-Удэ. Испортил впечатление поющий под Газманова, Киркорова, Леонтьева, Розенбаума самоуверенный певец. Он так изгилялся, кривлялся под дурацкую музыку с азиатско-закавказской ресторанной манерой пения, что все с облегчением вздохнули, когда его шедевр иссяк.

Ведущий митинга, зам. мэра Прокопьев, говорил уверенно, красиво. Врезалась в память фраза: "Мы, буряты, имеем тяготение к державности". Радостно, что хотя бы слово "державный" все больше входит в жизнь. Затаскают, гады, обесценят. Выступили железнодорожники. Затем я пустился в воспоминания, что был более чем в пятидесяти странах, в нескольких сотнях городов, а вот в Бурят-Монголии, новом Улан-Удэ впервые (местный русский писатель потом поправил: "Сейчас Монголия не добавляется, говорят только Бурятия". А бурят напомнил: "Улан-Удэ - город не молодой, раньше назывался Верхнеудинск". В Нижнеудинске-то мы уже были - он до Байкала). Мы подарили библиотеку, книги Распутина. Валентин вышел и начал просто: "Здравствуйте, земляки... Вот мы с писателями у вас в гостях". (Да, для них он земляк, разделяет земли лишь Байкал.) Помню, в 1967 году на встрече в станице Вешенской с молодыми писателями и Гагариным М.А. Шолохов тоже так начинал: "Вешенцы! Земляки! К нам приехали писатели". Не товарищи, не тем более господа... Идем после короткого концерта-митинга к вагону. Там уже все по обычаю состоялось... Что касается бурятов, то их "тяготение к державности" безусловное. Я как-то неизъяснимо люблю этот народ за его доброту, открытость, чистосердечность, за зоркость, какой-то всеохватывающий ум лучших его людей, за мудрость, за это как бы мировое представительство от центра Азии, от Байкала, Тибета, пустыни Гоби, тайги. Вспоминаю бурятку Марию Таганоевну, мать пятерых детей, которая пасла отару овец (100 овец, 10 коров) у Ольхона. Ее семья выписывала 15 газет и журналов, имела радиоприемник. И это она, Мария Таганоевна, рассказывала мне о репертуаре московских театров, о Барсовой, о Высшей комсомольской школе, о том, что печатается в литературных журналах. А в глазах ее - ум, душа и интерес. Потрясающая вселенская связь с Россией и миром.

Ребят из Бурятии в Москве сразу можно было отличить по модной одежде, элегантной прическе, приспособленности к нелегкой, противоречивой столичной жизни. Ну и вклад бурят в российскую историю заметен. Назовем всего несколько имен. Первый русский генерал из Бурятии при Петре I, Сердюков Михаил, был и зодчим и гидротехником. Его система каналов в Вышнем Волочке вошла в старые учебные пособия и энциклопедии как совершенная для того времени. Великий путешественник Гоможаб Цыбиков пропахал Гималаи и получил золотую медаль русской науки за книгу "Буддист-паломник у святынь Тибета". А действительный тайный советник, доктор тибетской медицины Петр Бадмаев потряс в начале века своим целебным искусством весь Санкт-Петербург. Его внук, петербуржский москвич Борис Гусев, выпустивший у нас в "Роман-газете" и "Роман-журнале XXI век" свои романы, много мне рассказывал о своем деде, о сложностях нетрадиционного и в то же время глубинного в познаниях медика. У Бадмаева крестным был Александр III, а сам он выполнял особые поручения императора, когда ездил на родину. Я и сам испытал благотворное влияние одного из прекрасных врачей-целителей - мудрого бурята Линхобоева. Когда меня привели к нему тридцать лет назад, он взял мою руку, пощупал пульс и дал точный диагноз всех моих недомоганий. Я и верил, потому что знал, что это так, и сомневался. Лукавая мысль крутилась в голове: "Узнал у кого-то о моих болезнях". Лишь по одному диагнозу я убежденно возразил: "Нет, тут все в порядке". Линхобоев настаивал: "Нет, пошка, пошка правая затемнена. Песок или камушки". Каково же было мое потрясение, когда на следующий день в ЦКБ мне поставили диагноз: "Песок в правой почке". Ну, туда-то уж он не мог добраться. Кстати, после того, когда мы стали вручать ему деньги, он отобрал несколько рублей за траву, остальные настойчиво возвратил. А о своей дочке с огорчением сказал: "Нет, по-тибетски лечить не сможет, деньги любит". Сам же он давал консультации почти бесплатно и полулегально, пока не помог кому-то из Политбюро. Да, как часто мы отмахивались от народной медицины, ставя преграды на пути вековечного опыта, заполняя наши больницы механическим, узким, только европейским опытом. Правда, и в сегодняшние широкие ворота к здоровью человека проникли многочисленные шарлатаны, мыльнопузырники на народной медицине.

Перед отъездом из Москвы я "расписал" секретарям Союза писателей письмо от Жимбиева, в котором он предлагает провести пленум СП в Бурятии, и написал о том, что будет организован конно-машинный переход Улан-Удэ - Москва в знак 300-летия со дня приезда делегации от бурятских племен в Петербург и указа Петра I братскому народу, по которому хоринцы (буряты) обрели равноправие со всем народом Российского государства. С тех пор Бурятия и буряты вошли в состав России делами государственными, военной службой, строительством, развитием культуры.

Действительно, событие, произошедшее в 1703 году в Петербурге - выдающееся. Петр I приказал не чинить никаких бед "братским иноземцам", "не скорбить их", посылать к ним "людей добрых", а в ссорах "расправу чинить вправду".

В очерке Жимбиева, который он мне вручил в вагоне, сказано: "В самом деле, и в раннее время, и ныне не припомнить подобного факта народной миссии. Ведь впервые в истории человечества великий народ решил спорный вопрос с малым народом не насильственным путем, а на основе соглашения". Да, указ Петра I был мудрый, ответственный, государственный акт, который соблюдался в России. На него наложилась народная дружба и братство. И сегодня, во времена напыщенного сепаратизма, нам всем следует заинтересованно широко, по-братски провести этот юбилей. Проведем в Улан-Удэ секретариат или пленум, отметим литературные достижения писателей Бурятии. Попросим наших собратьев из Иркутска, Красноярска, Новосибирска, Омска, Тюмени, Екатеринбурга, с берегов Волги, из Москвы и Санкт-Петербурга встретить "Второе пришествие бурят в столицу". В указе Петра называют бурят "братскими иноземцами", то есть живущими в иных землях братьями. Мы просто обязаны вслед за великим императором подтвердить наше братство.

Чита

15 июля. 3 час. 57 мин. Все-таки тяжело вставать, но опять оркестр. На небольшом пятачке выступают начальник Забайкальской железной дороги, вице-мэр, зам. министра МПС Гапеев. Я мобилизуюсь: тяжело говорить на каждой станции, а железнодорожники просят, чтобы обязательно был председатель. Говорю об историческом поезде. Вспоминаю Василия Васильевича Розанова, который сказал, что русские не создали семь чудес света, не создали пирамиды Хеопса, Родосского колосса, Парфенон, но они создали чудо Великой Русской Литературы. Говорю, что к великим русским чудесам следует отнести и Транссибирскую магистраль.

Вручаю "Золотое перо" замечательному писателю Василию Григорьевичу Никонову. Его книга "Дорога" написана о БАМе. Интересны его воспоминания о писателях 60-70-х годов, о Всеволоде Иванове, о Твардовском, Астафьеве, о наших тогдашних нравах. Человек он в литературе известный, и как хорошо, что мы вручили ему награду. Валентин говорил грустно, трудности жизни, которые видны, его угнетают. Но закончил словами: "Всем сейчас нелегко, но давайте не отчаиваться. Будем надеяться и трудиться".

Приветствовал и благословил архиепископ Читинский и Забайкальский Евстафий. Потом мы с ним пошли на привокзальную площадь. Он говорит: "Нужно возвращать и восстанавливать кафедральный собор. Там сейчас - стадион "Труд". Профсоюзы сказали: "Дадите 50 миллионов - отдадим". Да мы бы за эти деньги сами все восстановили и стадион перенесли". Все-таки в Сибири еще господствует безбожие, атеизм, сектантство. Об этом мне рассказывал предшественник Евстафия владыка Иннокентий, уехавший в Париж. Интеллигентный и тонкий человек, бывший выпускник МГИМО, всегда плодотворно и внимательно трудился с нами от отдела Внешних церковных связей Патриархии во Всемирном Русском Народном Соборе. Потом был здесь, в Чите, и периодически в Москве. Все приглашал в свою забайкальскую резиденцию. Не удалось тогда.

Вообще, Чита - один из немногих областных центров России, где я не был. Но представлял я ее по рассказам генерала Олега Зинченко, который здесь служил, по воспоминаниям детства и молодости нашей доброй знакомой Гали Костровой (жены поэта В. Кострова и замечательного редактора) и повестям Виля Липатова, который в них изображал город и область по-своему, с холодными обжигающими ветрами, добрыми людьми, расцветающими кустами багульника. Чита понравилась своей летней ясностью, светлыми улицами, заботливой прикрывающей зеленью, какой-то открытостью и отсутствием претензий ("А у нас второй в мире завод щипцов", "а мы вышли на первое место в России по зубочисткам", - так порой пытаются возвысить свое место обитания). Читинцы свое место знают, ни перед кем не выкаблучиваются, но и не пресмыкаются. Знают, что не каждый может здесь жить, ужиться с жарой и морозами, ветрами и снегами.

Нас же Чита встретила ласковой и теплой погодой, каким-то ясным прозрачным воздухом, дружелюбием и доброй радостью. С местными писателями едем в автобусе. Все наперебой рассказывают. Смотрим направо-налево. Выходим на громадной центральной площади. За нами большое здание администрации (бывший обком), впереди - памятник Ленину. Кто-то спрашивает: "А где церковь?" "А вот она, рядом, где была 70 лет назад, в недавнее еще время в ней размещалась больница партактива. Сейчас снова молятся, у церкви полно нищих. У памятника Ленину их нет. Нищие там, где люди.

Едем по городу, заходим в церковь Михаила Архангела - храма из лиственницы, где расположился музей декабристов. Московские писатели возроптали: "Почему музей в Храме?" Служительница уверенно возражает: "А церковь не сохранилась бы, если бы не музей". Народ не соглашается: "Почему мы в государстве возвеличиваем антигосударственников?"

Распутин рассудительно говорит: "Ну, может, в Сибири они по-другому воспринимаются, много значат для культуры, для этики, для хозяйствования, для благородства людей, наконец". Направляемся в Литературное кафе. Почему так называют? Кто-то из писателей совладелец. Рассаживаемся. Рассказываю о литературных делах столичных. Ответственный секретарь Юрий Константинович Воложанин рассказал о себе. После 8-го класса уехал в Находку, окончил мореходное училище, плавал, вернулся в Забайкалье, работал в милиции, окончил академию МВД, полковник. Стал даже начальником Забайкальской железнодорожной милиции. Начал писать несколько лет назад. Книги: "Чертов мост", "Уполномоченный уголовного розыска", "Моя милиция". Вручил мне книгу "Я - ноль два". Писательская организация в Чите работает. Самый большой писательский авторитет - Василий Никонов, он человек в литературе известный и бывалый, часто встречался с Твардовским, дружил со Всеволодом Ивановым (об этом рассказано в подаренной им книге "В горах мое сердце"). Говорили мы и о его "Дороге". Здесь продолжает плодотворно работать Георгий Граубин. Его замечательная книга "Серебряный капкан" о землепроходцах - одно из самых обстоятельных исследований истории Сибири и Дальнего Востока. (К сожалению, молодые писатели об этом не пишут: надо слишком много знать.) Прекрасные полнокровные, державные и интимные стихи прочитал русско-бурятский поэт Виктор Балдоржиев, которому мы вручили членский билет. Один дядя у него преподает в Харбинском университете Китая, другой - служит в дацане в США. Второй принятый в Союз писателей - Виктор Коврижкин, прочитал тоже хорошие стихи, хотя несколько декларативные ("Северная жена" - хороша"). В общем, читали стихи, говорили о проблемах литературных, творчески обсуждали услышанное. Распутин отвечал на вопросы. Попутно выпили по рюмке. Жарко. Половина стола отведала пельменей, нам не досталось - спешили на поезд. Но, уезжая, грозились: когда будем возвращаться, вынесите к поезду. До свидания, Чита!

Выезжаем из Читы. Просторы, леса, реки. Едем вдоль мощной, полноводной Ингоды. Стоим у окна с Сашей Арцибашевым. Глядим, думаем, грустим. Он: "Неужели мы бездарно отдадим Сибирь, как Прибалтику, как Крым?"

Мечтательный поэт Юра Орлов из Иваново: "Более красивых мест, чем Забайкалье, я не видел". Костя Скворцов рассказывает о пьесе "Иоанн Златоуст", которую пишет. Перевели благодетели (спонсоры) в Малый театр 30 тысяч рублей, а надо 2 миллиона. Где взять? Где? Островскому за пьесы платили, а наши нынешние русские драматурги ищут тех, кто заплатил бы за их спектакль. И это Константин Скворцов, чьи блистательные пьесы - лучшая поэтическая драматургия сегодняшнего дня. Мы видели его пьесу "Дар Божий" о Достоевском в постановке героического театра "Патриот" из Санкт-Петербурга и пьесу "Георгий Победоносец", которую замечательно срежиссировали и сыграли актеры из закрытого челябинского города Снежинска. Вот так хотят загнать русскую драматургию в закрытые города, навязывая гомосексуальные театральные постановки и их постановщиков.

Промелькнули Шилка и Нерчинск. Николай Дорошенко затянул: "Шилка и Нерчинск меня миновали". Юрий Лощиц мрачно пообещал: "Не горячись. Все впереди".

...Распадки, взбегающие вверх по сопкам березы. Костя Скворцов говорит, что береза пришла сюда вместе с русскими. Не знаю, так ли, но здесь и там они вспархивают облачком рощиц, выстраиваются стройной шеренгой впереди небольших деревень, тонкой змейкой вползая на вершины. На той стороне реки, у подножья гор, на лугу большие и пустые здания. Впечатление, что это бывший монастырь. Сейчас безлюдно. А как было бы славно, если бы ожила эта братская обитель молитвами, огнями. Вот селенье. Дома щитовые. Почему не строят домов-то крепких, деревянных (леса-то сколько), каменных, на века? Неужели чувствуют непрочность своего пребывания здесь, на этой земле? Или в мире? Смотришь на незасеянные поля, заколоченные дома, пустые деревни, и невольно приходят из Великой Отечественной слова, переделанные на сегодняшний лад: "Велика Россия, а отступать некому..."

15 июля. 15 час. 28 мин. Станция "Чернышевский". Выходим. Саша Сегень вручает библиотечку, книги, газету начальнику станции. Яблоки и апельсины раздаем детям. (Мальчик в коляске с обрезанной ногой, девочка ест наше яблоко, закашливается: застряла корочка. Яблоко-то заграничное, чем-то, поди, для товарного вида поливают.) Перед зданием вокзала памятник Чернышевскому (проезжал здесь то ли в ссылку, то ли обратно). Чернышевский серебряного цвета. Станция до этого называлась - станция Кагановича. А раньше-то как? Да, кажется, Пашково. Дорошенко и Светлана машут руками: подойдите, познакомимся. Симпатичная, крепкая, молодая еще женщина, зовут Мария Георгиевна, уверенно отвечает:

- Спрашиваете, как живем? Да хорошо живем. Работать только надо усердно, не пить. Тут ведь все растет на земле. Даже дыни. Я вот собрала в прошлом году 36 мешков картошки. Детей у меня пятеро. Гриша вот пятый. Всю жизнь на железной дороге, а профиль на нашем участке тяжелый, все вверх и вверх до Ерофея Павловича. А после него понижается. Китайцы здесь торгуют, но мы их здесь не селим. Ничего, все заладится. Вот пройдет этот период и будет хорошо. Ведь у нас были колхозы богатейшие, и они обязательно восстановятся. Вот вы же помните этого певца: "Упал, вставай, еще раз упал, снова вставай..."

Певца этого я не знал, но настроение поднялось. Спасибо тебе, Мария Георгиевна, за народный дух, за оптимизм, за то, что не согнуло тебя время и не дрогнуло твое сердце перед "демократией", рынком, дефолтом, перед небрежением властей всех уровней, перед презреньем телевидения к твоей и нашей Родине. "Все заладится!" Дарим книги, журналы, прощаемся. Получаем приглашение: "Заезжайте на обратном пути. Будем ждать". Поехали дальше в Восточную Россию.

...В поезде все время происходят встречи, знакомства. Сегодня в вагоне-ресторане поздравляем Героя Социалистического Труда, поездного диспетчера Петра Семеновича Енина. Ему 75 лет. Худой, поджарый, с добрым блеском глаз, он скупо рассказывает о себе. Работать стал во время войны в 1942 году. Перепробовал многое. Последняя и основная работа - диспетчер. Вопрос: "Что вы делали на этом участке?" - "Расшивал пробки". - "А "Героя" в 1959 году получили за что?" - "Работал". Вскакивает Татьяна Пашкова из пресс-центра МПС и говорит: "Да вы знаете, что его, как бога, от Свердловска до Новосибирска - везде ждали. Поезда один в один стоят, все перемещаются, все срочные. Кажется, что пробки месячные. А он с узла созванивается со станциями, поговорит с машинистами, даст команду - все приходит в движение. И через два-три часа пробки нет, а казалось, что сутками не обойтись. Это ведь сегодня компьютер, прямая телефонная связь с машинистом, пульт на центральном пункте. А тогда?" Кто-то тихо говорит: "Интуиция". Хорошо, что он здесь, в поезде, ему аплодируют, его приветствуют, поздравляют. Достойный, знатный и богатый (не в олигархическом смысле) человек Петр Семенович Енин. Мы тоже приветствуем его. Вадим Арефьев исполняет романс, Сережа Куняев мастерски читает Сергея Есенина и Павла Васильева, Геннадий Иванов - свои, только что сочиненные стихи:

Сибирь за окном проплывает,
А мы проплываем по ней.
Мой дух над Сибирью витает,
И духу дорога видней:
Он видит сверкающий поезд,
Омытый прекрасным дождем;
На севере - Северный полюс,
На юге - степной окаем.
Дорога, дорога, дорога
Сверкает, чиста и светла,
Такая дорога - от Бога,
И к Богу она пролегла!
Безмерны просторы Сибири,
То дождик прольется, то снег...
По этой немыслимой шири
Счастливый летит человек!

Это о нем, о Петре Семеновиче Енине, да и мы прикоснулись к этому счастью, к этой "дороге от Бога".

...Впереди "Ерофей Павлович". Как нравилось мне раньше это название на карте. Почему, интересно, не изменили? Вот изменили же Пашково на Чернышевский, город Рухлово получил фамилию революционера Сковородина, поселок Гондатти - фамилию революционера Шимановского, а город Алексеевск, названный в честь царевича, ныне - Свободный. Конечно, что-то уже утвердилось, но ведь многое давно пора возвратить. В Иркутске сопровождающий гордо сказал: а у нас в городе названий не меняли. Дурачки-дурачки! Ну, почему же не возвратить прежние названия улицам Урицкого, Марата, Цвилинга, Карла Либкнехта, Розы Люксембург? Смешно и печально это. Имена разрушителей империи, государства, страны и Веры в названиях улиц утверждаем, а имена созидателей или просто человеческие названия не можем восстановить. Много еще мешанины и ерунды в башке русского человека, обывателя и маленького, да и большого начальника.

21 час. 45 мин. Станция Могоча. ("Золотое дно" с эвенкийского). Я спал, а Валентин Свининников, наш заботливый и хлопотливый ответсекретарь Фонда памяти Владимира Чивилихина, что выносил флаг Фонда и Союза писателей, одаривал кепками и майками железнодорожников, сошел на малой родине и сядет в поезд в обратный путь. Тут у него могила матери, но еще живут племянники. В Екатеринбурге Валентина встречала сестра, в Омске - сестра. Народ начал с подозрением посматривать на него, а он ехал по родной стране, у него здесь везде родные.

16 июля. Проснулся в 0.15. Спать не могу. За окном рассвет. Разница-то шесть часов. Вдоль путей тянется белый туман. Деревья выползают из его потоков, отряхиваются, как псы. Пушистость остается в долинах, цепляется за кроны стоящих на уступах елок. Оранжево-желтая полоса легла над сопками... Лучи снизу бьют по спокойной завесе протянувшихся над горами слоистых лиловых туч. Потягиваясь и разгоняя дремоту природы, восходит солнце. Какие неповторимые рассветы даровала нам эта поездка! Надо сказать о них в следующем выступлении... А дальше грусть. Какие-то деревни. Избушка, заколоченные крест-накрест окна. Что это? Заболевший хозяин? Расколовшаяся семья? Жить невмоготу? Именно здесь? Бедность? От хорошей жизни окна не заколачивают...

10 час. 13 мин. Станция Магдагачи. Девушки в голубых сарафанах плывут в плавном танце. Светлана говорит: "Смотри, глаза опущены - стесняются". Да уж, где уж, до фото-, топ-, секс- и прочих моделей. Но как красиво! Хлеб-соль. Выступает зам. министра МПС, заместитель Васильева Бородина. Я говорю о рассветах, о красоте их мест, о том, что едем целую неделю, проехали тысячи километров и вот их чудесная Магдагачи. Дарим книги. И - снова вперед, на Восток.

11 час. 00 мин. Решили провести писательское собрание. Подвести итоги того, что видели, о чем надо думать. Собрались в ресторане: там никого в это время нет. Начали разговор. Вдруг заходит некий фотограф и заявляет, что его оскорбил Вадим. Он "шарил в моем купе, и вообще, пьет". Хорошо, разберемся и, отправив туманноглазого заявителя, нашумел на Арефьева и Шипилова, которые ехали с этим "фотографом" в одном вагоне, а не вместе с нами: "Вы, братцы, отвыкли. Не знаете, как провокации делаются? Сначала - Вадим, потом - Ганичев, потом - писатели, потом - русские. Башибузуки, да и только". Обсуждать проблемы не стали. Пошли "рассасывать" ситуацию. "Фотограф" обиделся, что у него в купе искали библиотечки, разбросанные по всему вагону: сел позднее, не знал, что тут и как. Но шум хотел поднять вселенский. Ладно, все успокоилось, извинились, и едем дальше. Вадим и Коля Шипилов перешли в наш вагон. Едем дружно и все вместе постоянно что-то обсуждаем.

13 час. 35 мин. Чудо! Останавливаемся вне графика в Шиманске. Это родина Геннадия Матвеевича Фадеева. Геннадий Матвеевич - личность легендарная. В 1995 году, будучи тогда министром путей сообщения, он на заседании Совета министров в сказал Черномырдину, когда тот хотел подписать документ о реформировании железных дорог: "Виктор Степанович, вы наверняка документ не читали". - "А что там?" - "Там приговор железным дорогам России. Там гибельная глобальная их приватизация!" Черномырдин проект не подписал, более того, скоро был принят закон, запрещающий приватизировать железные дороги. Сейчас Фадеев возглавляет Московскую железную дорогу, является главным координатором перевозок, идущих из Европы по Транссибу.* Так вот, и он родился на Транссибе. Что за животворный и плодовитый на таланты этот державный путь! На перроне разодетые, красивые, радостные земляки. Мы подготовили библиотечку, книги Распутина, подборку "Роман-журнала XXI век", газеты "Российский писатель". Меня просят что-то сказать (стоим-то всего несколько минут). Я обнимаю тех первых педагогов, которые дали путевку в жизнь Геннадию Матвеевичу. Одна седая, трепетная, возвышенная, типичная провинциальная учительница преподавала ему английский язык, говорит: "Он так увлекался языком. А как сейчас?" Я-то не знаю - по-русски изъясняемся, а окружающие говорят, что владеет им хорошо. Поздравляю шиманцев с таким славным земляком, говорю, что совсем недавно он награжден нами премией "Сын Отечества" вместе с Героем Советского Союза, разведчиком, писателем Владимиром Карповым и композитором, поэтом, народным певцом Михаилом Ножкиным: "А Геннадий Матвеевич у вас и разведчик, и певец железных дорог". Площадь взрывается аплодисментами. Радостно иметь такого земляка. Знать, что жили рядом, учились вместе, учили будущего министра. А у молодых - надежда. Значит, и отсюда, за 8 тысяч километров от Москвы, можно выйти "в люди".

...Едем, едем, а между тем мы только въезжаем на территорию Дальнего Востока. В период горбачевщины и ельцинстройки периодически возникали слухи о создании Дальневосточной республики. И если вначале это казалось каким-то шутовством, то позднее, перед глухотой президентских чиновников, безразличием министерств, коррупцией центра, идея стала проявляться уже в реальной определенности среди предпринимателей, администраторов и, что необычно, среди шахтеров, лесников этих областей. Москва была глуха, а среди людей кто-то работал, "просвещал" их. Вот в этот особый район России мы и въезжали из Забайкалья.

Едем от Ерофея Павловича. Это все Амурская область. Кстати, тут возле города Свободный предполагается разместить восточный наш космодром. Мы заплатили Казахстану за Байконур, который сами построили, миллионы долларов, предъявлен счет на миллиарды. Военные специалисты подсчитали: если мы перенесем старты космических ракет сюда, под г. Свободный (широта Киева), то это обойдется России в несколько раз дешевле, чем платить новоявленным баям.

За Свободным пересекаем реку Зею. Опять ширь, полноводье, а где-то каменистые берега. Недалеко так необходимая для Дальнего Востока Зейская ГЭС. Сам Благовещенск - областной город - чуть в стороне от Транссиба. Но какова потрясающе разнообразная, красивая и неповторимая здесь природа! Заливные луга Ярославщины, предгорья Кавказа, лесистые берега полноводной Камы, степные саратовские просторы - все тут. Всевышний какими-то широкими мазками, меняя кисти и краски, рисовал и рисовал перед нами величие и красоту своего создания.

На Кубе, в Канаде, Гане, Сирии, Израиле, Таиланде, Зимбабве, Японии, Китае, кажется, видел все типы и виды природного разнообразия, но такого великолепия ее проявлений в единстве не ощущал. Помню, в 1968 году оказался здесь, ехал выступать к пограничникам на Амур. И у Зеи, остановившись на окраине села, зашли в избу, попросили напиться. Нас спросили: "А огурчика соленого не хотите?" - "Ну, кто же откажется!" - "А помидорчика?" - "Ну, конечно!" - "А арбуза?" - "А вы не волшебник?" - "Да, нет, просто землю люблю". Отведав арбуз, мы уже больше ничего не ждали. А хозяин хитро ухмыльнулся, вышел в сени и торжественно вернулся, неся две кисти винограда. Потрясение было полное. В то время никакого зарубежного завоза не было, и подозревать хозяина мы не могли. "А как же? Как удается? Где?" - "Все здесь, все здесь, в Амурской области, можно вырастить. Земля чудесная, солнца много, надо только руки и голову приложить. Да души немного".

Да, души не хватает центру и Москве, власти и лидерам для Дальнего Востока. Да не вообще Дальнего Востока, а Дальнего Востока России.

Хабаровск

17 июля. 2 часа (по московскому времени). Завтрак. Да, мы уже привыкли завтракать в два часа (ночи? утра?). Бедные ферменты: они не знают, когда им выделяться. Собака Павлова после такой временной мешанины никаких условных рефлексов бы не проявила. У нас же условный рефлекс от грома оркестра в 3 часа 15 минут. Хабаровск! Музыка. Хлеб-соль. Помост. Выступления. Говорю о величии исторического Транссиба, о том, что его хотят заменить неким "железнодорожным шелковым путем" через амбициозные страны Центральной Азии, полные конфликтов и столкновений. Говорю о великом инженерном подвиге, совершенном Россией на Транссибе. Мудрые наши предшественники именно здесь, на Уссурийской и Приморской железных дорогах назвали станции именами их строителей (Вяземский, Кругликово, Дормидонтовская и др.). Вручаю "Золотое перо" Михаилу Асламову - многолетнему ответственному секретарю нашей хабаровской писательской организации. Двухтомник В. Распутина - мэру, железнодорожникам, зам. представителя Президента на Дальнем Востоке Астапенко (он, говорят, затратил двести тысяч долларов на выборах губернатора Приморья, а победители отвезли в Москву один миллион. Выиграли... За что купил, за то продаю).

Автобусы, автобусы. У вокзала великолепный памятник Ерофею (каково имя!) Павловичу Хабарову. Могуч, силен, устремлен к цели, непоколебим! Экскурсовод с телевизионной интонацией говорит о том, что Хабаровск основал не Хабаров. Уточняем: "Ну а Хабаров-то что?" - "Ну, он все эти земли присоединил к России". - "Достаточно, чтобы называть этот город его именем?" Со смущением соглашается.

Едем по городу. Подъезжаем к памятной площади, названной в честь 30-летия Великой Отечественной в 1975 году. С площади открываются бескрайние дали, вид на Амур. Этот простор отстояли они, воины 41-го и 45-го. Сквозь плиты пробивается трава. Не трава ли забвения? Ведь, если эти цифры уйдут из памяти, народ исчезнет. Спускаемся с площадки вниз, на другой уровень - к Вечному огню. Там на черных мраморных скрижалях высечены имена хабаровчан, погибших во время Великой Отечественной. Читаем, считаем, берем из однофамильцев: 136 Ивановых, 36 Скворцовых... Светлана находит фамилию мамы - Захарочкины, Юра Орлов - Орловых. Вот она - погибшая Россия. Никто ее не восстановит. А тут еще жалкие блеяния насчет реституций. Негодяи!

Едем по главным улицам. Красивый губернско-купеческий город. Улицы, где старые здания сохранились, - вообще чудо. И рядом бреши эпохи. Вот площадь Комсомольская. На ее месте был кафедральный храм. В нем бывал и молился Николай II. Собор взорвали. Могилу первого генерал-губернатора Приморского края, положившего начало строительству Уссурийской железной дороги, сравняли с землей. На месте храма стоит памятник героям Гражданской войны, где-то под ним - кости губернатора Корфа. Сбоку строится небольшой храм (на большой, какой был, средств нет. А уничтожать - были?).

Едем дальше. Улица Ленина. Ну, ладно, он был первый глава Советской России, а почему в каждом городе улицы Урицкого, Клары Цеткин, Розы Люксембург, Карла Либкнехта? За какие такие заслуги перед русским, татарским, башкирским, якутским народами или перед каким другим? Гид довольно гордо говорит: "Мы названий не меняли, как была Ленина, так и осталась". Спрашиваем: "А как до Ленина называлась?" Растерянно молчит, потом: "Изменения надоели". Довод неплохой. Но почему-то в одну сторону.

Центральная улица, центральная площадь. "Она тихая, милая, добрая, красивая", - уверяет нас ведущая. Вначале она таковой не показалась: горячая, жаркая, полупустая, фонтан бездействует. Громадное здание администрации (наверняка бывший обком), кубометры Академии управления (раньше ВПШ). Сейчас в Академию самый большой конкурс. В ВПШ-то направлялись по разнарядке, но ведь тоже было своеобразное обучение управлению. Закончилось, правда, крахом. Но барельефы Ленина и Сталина на здании нынешних управленцев напоминают о тех временах. К вечеру убеждаемся - нет, права наш гид, красива и привлекательна центральная площадь Хабаровска. К вечеру забили подсвеченные фонтаны. Хабаровчане шли сюда семьями, парами, в одиночку. Звучала музыка. Действительно, город надо почувствовать, и он откроет свое лицо.

Губернатор Востока

14 час. 00 мин. Без пяти минут два мы (то есть я, Скворцов, Иванов, Асланов) уже были в приемной у губернатора Хабаровского края В.И. Ишаева. Он назначил встречу. Какие они нынче, губернаторы, сменившие Корфа и Муравьева-Амурского? Продолжают ли дело этих созидателей, ведут ли свою родословную от них? Что у них от дальневосточного диктатора Блюхера, что от мудрого и хитрого обкомовца Шитикова? Вот у Аяцкова в Саратове в здании администрации стоят бюсты всех дореволюционных губернаторов, включая Столыпина. Чтит он и Героя Социалистического Труда - бывшего первого секретаря Саратовского обкома партии.

Но одно дело - чтить, а другое дело - продолжать созидательную линию. Входим в кабинет встреч. Садимся за круглый стол, нас разделяет эллипсовидный промежуток посередине. Раскладываем книги, вынимаем "Золотое перо". Вошел Виктор Иванович, пронизал лазерным взглядом, слегка кивнул. Садится напротив. Брови, как веки у Вия, опущены далеко вниз. Суров, неприступен. Кажется, строго вопрошает: "Что вам надо?" Беру инициативу на себя: "Мы знаем вас как видного государственного деятеля России, а наша премия "Золотое перо" для тех, кто творчески мыслит. Разрешите вручить "Золотое перо" и двухтомник Валентина Распутина".

Веки, то бишь брови, дрогнули, пошли вверх, прорезались внимательные глаза. Погладил книги Распутина. Подобрел. Поблагодарил. Стал рассказывать о хабаровчанах, о проблемах, о заброшенности края, о невыполнении центром обязательств. Вспоминает с какой-то неприкрытой радостью о судостроительном заводе и заводе алюминиевых конструкций, где работал:

- Тогда внедрялись новые формы хозяйствования - хозрасчет. Выдавалось сверху задание. Собираю Совет трудового коллектива. Вот сделать должны это и это, получим это и это, но вы должны сделать так и так, и в такой-то срок. Обещаем. Голосуем "за". Работаем. Результаты были ошеломляющие. Высшая зарплата. А я, директор, по зарплате 30-й. Могли же! А сейчас что мы строим? Кого объединяем? Мне на Госсовете Путин в ответ на мои вопросы и поручил составить-подготовить Программу стратегического развития. Я вместе с Абалкиным, Глазьевым, Аганбегяном и другими экономистами несколько месяцев готовил. А мне потом Волошин предложил свои 20 страниц. Я их не взял, зачитал нашу, но ее не приняли. На этом все и закончилось.

Мы задаем вопрос:

- Не кажется ли вам, что Восток отдаляется от Центра?"

- Да не Восток отдаляется, а Центр отдаляется. Ведь нам что говорят: у вас неконкурентоспособное производство, и давайте только сырье. Но ведь государство заинтересовано, чтобы все районы экономически и социально развивались одинаково. И очень важно сдерживать рост межрегиональных различий.

Спрашиваем:

- От вас уезжают?

- Да, за последнее время с Востока уехал один миллион. Филатов вот разработал Федеративный договор - все субъекты равны. А на самом деле? Вот Татарстан не подписал Федеративный договор - и ничего. А от Федерации кормится. Чечня не подписала - и война. Почему мы в бюджет должны перечислять половину прибыли, а другие - ничего? Одни отгородились конституциями, законами, а мы? Россия, русский край. Это как у Оруэлла: "В нашем зверинце все равны, но некоторые животные более равны, чем остальные". Отсюда и президентов, как грибов...

Я рассказал, как в 1968 году встретился здесь в сентябре с первым секретарем Хабаровского крайкома партии Шитиковым и стал нахваливать природу и погоду края, сравнил ее с Кавказом, а в ответ Шитиков без особого такта вспылил: "Да, был тут несколько лет назад один дурак, говорит: у вас тут Сочи! И отменил "северные" надбавки, а на следующий день снег пошел. Люди-то не за благоприятные условия держались".

Ишаев перебивает:

- Ведь регион региону рознь. Рынок, говорят, везде одинаков. Да нет, чисто рыночные отношения для отдаленных регионов с суровым климатом надо корректировать. Ведь, будь излишки рабочей силы, могли бы свободно перемещаться на запад, восток, юг. Знаете, надо понимать, что огромное расстояние между Западом и Востоком России, дороговизна наземного транспорта, особенно для сырьевых грузов, ведут к тому, что отдельные регионы "врастают" в отдельные сегменты мирового рынка. Нас всасывает Япония, Корея, Юго-Восточная Азия. Чукотку, Камчатку - Америка, Читу, Иркутск - Китай. Этого мы хотим? Ведь чем дальше, тем внутренние связи слабеют все сильнее...

Мы информируем губернатора, что готовим разработки духовно-культурного развития "Русский Восток", в котором предусматриваем литературно-духовное сочленение всех частей России. Вот сидит, например, Комитет по государственным премиям в области культуры в Москве, комитетчики оплодотворяют друг друга, да еще издеваются над русской литературой. Был ли после перестройки хоть один лауреат в области культуры с Востока? Разве что с Ближнего... Знаем, что президент выдвинул программу развития восточных регионов. Как она?

Ишаев на это ничего не ответил, зато довольно отрицательно высказался по поводу энтузиазма в связи с проектом железнодорожного тоннеля или моста на Сахалин.

- Я говорил Аксененко, что здесь стоимость на миллиарды, а грузов на Сахалин всего на один миллион тонн, а задел - на все десять. Да, и порты наши не загружены. Нам предлагают путь на Корею, а зачем? Находка есть. Путь водой дешевле из Японии, Кореи, а затем Транссибом...

Да, мы понимаем, что не все бесспорно в этом экономическом пасьянсе железных дорог, морских портов, администраций областей, а главное, интересов державы. Где ты, наш отечественный Госплан, где наша Транснациональная державная корпорация? Говорим о сложностях с Китаем. Здесь он резок. Из Москвы быстренько с китайцами во всем соглашаются. А надо думать, и крепко, если хотят сохранить здесь Россию. Беседуем еще о многом. Замечаю с упреком, что в их программе не учтены проблемы культуры, отсутствует фактор нравственности.

Ишаев соглашается, говорит об этом масштабно, с болью, с державной заинтересованностью. О своей партийной принадлежности говорит:

- Я - государственник, поэтому поддерживаю власть, но меня обвиняют, что в аппарате работают коммунисты.

Объяснил: брал только тех, кто работал на производстве, а не райкомовцев-говорунов. А на производстве членство в партии обязывало работать, работать больше других.

Обсуждаем местные писательские проблемы. Он не без гордости говорит:

- Я же писателям дом дал. Помогаем. Договариваемся об Общероссийской литературной премии "Русский Восток".

Вручаю еще книги. Ишаев внимательно слушал про Екатерину II, которой посвящена моя книга "Державница", вздохнул: "Нам бы побольше радетелей за народ и страну".

Прощаемся. Впечатление крепости, сращенности с Русским Востоком и потенциальной недовостребованности. Когда избирали Ельцина во второй раз, многие лукаво спрашивали: "Ну а кто еще?" Да вот вам, господа, державные, масштабные деятели: Е. Строев, В. Ишаев, В. Яковлев, В. Савченко, Н. Кондратенко, Б. Говорин, В. Позгалев, А. Тулеев и другие люди Мысли и Дела, Расчета и Размаха.

16 час. 00 мин. Едем в поисках бани, которую обещали хабаровчане.

* * *

Баня - важнейший пункт в транссибирском движении.

Иркутская запомнилась тем, что в нее еще чуть-чуть и не попали бы из-за моей настойчивости (надо посетить лицей), и обилием пива с прекрасной рыбкой.

Хабаровская помнится дубовыми вениками и восхитительной доброхотной хозяйкой.

Мужики, распаренные и подобревшие, выходили из парной и ошалело столбенели: у входа стояла кустодиевско-шишковская красавица ослепительной красоты, пышнотелости и радушия, прям-таки Анфиса из "Угрюм-реки". Все хотели сфотографироваться рядом. Не удержались и мы с Геной Ивановым. Слава хабаровской бане и ее хозяйке!

Даешь национальное телевидение!

Хабаровск запомнился вечерним концертом-приемом. На вечере выступали студенты, школьники, артисты, не стремящиеся быть похожими на шумливых, вызывающих московских телезвезд и шоуменов. Было весело, непринужденно. Осталось место и для критики. Один из руководителей железных дорог пожурил писателей за то, что они "слабо показывают по телевидению движение нашего поезда". Пришлось вступаться.

- Согласен. Освещают движение поезда слабо. Но имеем ли мы с вами подлинно национальное российское, русское телевидение?

- Нет, не имеем, - дружно поддержал зал.

- А давайте мы с вами, с МПС в первую очередь, с губерниями, по которым мы проехали, создадим такое: ТВ Всероссийское, ТВ - Транссибирь, от Балтики до Тихого океана.

Шквал аплодисментов.

Я напоминаю, что мы истосковались и хотим увидеть Тамбов, Нижнеудинск, Тайшет, Читу, станцию Ерофей Павлович.

Хорошо, конечно, и на Брайтон-бич побывать, в Голливуде, Майями, но не в таких же дозах! Обещаю вам на обратном пути представить соображения "о ТВ - Транссибе", чтобы оно соединяло Россию, как великий железнодорожный путь, по которому мы едем.

Опять одобрительные аплодисменты всего зала.

* * *

Литературный Хабаровск. В Хабаровске вспомнился поэт Петр Комаров. Вообще-то, мне кажется, что после войны мы лучше знали дальневосточную и забайкальскую литературу, чем сибирскую. У всех на слуху, конечно, был Арсеньев. У нас дома была его истрепанная книжка "Дерсу Узала". Поговорки и высказывания старого охотника - гольда Дерсу - были в ходу, а приморские леса, чащобы, повадки тигров, других обитателей дальневосточной тайги мы знали как по этой подлинной энциклопедии природного заповедника, так и по книгам "По Уссурийскому краю", "В горах Сихотэ-Алиня". Помню, как в 1968 году во время встречи в Японии режиссер Акатугава сказал, что более тонкой книги о человеке, слившемся с природой, он не знает. Позднее и был создан знаменитый фильм "Дерсу Узала".

Знали мы и других мастеров литературы оттуда. Конечно, Александр Фадеев, хотя после "Разгрома" он стал всесоюзной фигурой. Знали Константина Седых с его "Даурией", Василия Ажаева, прогремевшего романом "Далеко от Москвы", Николая Задорнова с "Амуром Батюшкой", поэтов Семена Битова, Вячеслава Афанасьева, Анатолия Гая.

Но, пожалуй, самым известным был Петр Комаров. В 70-е годы в издательстве "Молодая гвардия" было немало дальневосточников. Мы собирались то у меня, то у Николая Старшинова, и Вадим Кузнецов, встряхивая пышной шевелюрой, читал на память стихи Петра Комарова.

Кедры, сопки, цветок китайской сарпинки, гордая соперница лилии сарана, олень-цветок, женьшень, тигр, бьющаяся в берега Зея, озеро Ханко и раскованная ото льда Уссури, лес, горы, туман Хингана приходили к нам, не бывавшим на Дальнем Востоке, стихами, словом и образом Петра Комарова.

Истерзанный туберкулезным недугом поэт бросался в гущу жизни, работая в газете, приезжал на стройки Амурска, преодолевал горы и полупустыни Маньчжурии с войсками Советской Армии, создавал свою уникальную поэтическую "Маньчжурскую тетрадь" со стихами о Китае, Монголии и Корее. Ну а для железнодорожников Петр Комаров был их истинным певцом. Стихи "Изыскатели" он прямо и посвятил "Строителям железных дорог Дальнего Востока":

А та тропа, что нас в тайгу вела,
Она потом о нас напомнит людям...
Пусть мы с тобой бессмертными не будем
Бессмертными останутся дела.

Стихотворения "Медвежий угол", "Рассказ Путейца-строителя", "Сихотэ-Алиньский перевал", "Скала Ай-я-яй", "Пробный поезд" так и просятся в отдельную небольшую книжку, изданную железнодорожниками.

Мы не географы - строители простые,
Но мы свои названия даем
И новым городам твоим, Россия,
И станциям, что в дебрях создаем.

В 1950 году указом советского правительства Петру Комарову была присуждена Государственная (Сталинская) премия СССР за циклы стихов и книги "Зеленый Пояс", "Маньчжурская тетрадь", "Новый перегон". Да, в то время Государственные премии присуждались государственным по духу людям. Это ныне небольшой, не понятный никому кружок людей поручает президенту пожать руку человеку, который разрушает образ Армии своим чонкинским шутовством, а тогда давали премии за художественное мастерство и утверждение высокого духа Отечества.

Всероссийская премия Петра Комарова была бы достойной памятью поэту-факелу.

Хабаровская писательская организация с традицией. Об истории позднее. Но вот мы встречаемся с сегодняшними писателями. Дом в пользование им передал губернатор В. Ишаев. Дом неплохой. Есть тут и кабинеты, симпатичный зал, типография. Первый этаж без решеток, поэтому компьютер и сканер жулье утащило. Вор действует, как олигарх, не испытывая никакого уважения к литераторам с их небольшой собственностью, "прихватизировав" ее. На встречу пришли все, кто мог. Самый колоритный и видный Всеволод Петрович Сысоев. Ему в ноябре исполняется 90 лет. Никаких признаков угасания. Бородища в полгруди, пышные волосы, крепкая ручища, зоркий глаз, четкая мысль. Вот богатырь-то. Главное - богатырь духа.

Роскошная книга "Золотая Ригма" издана к юбилею автора. Молодцы хабаровчане! Начинается книга предисловием автора: "Знаете ли вы край, где виноград обвивает ель, а тигр охотится за северным оленем? Этот край - наше Приамурье! Выросший в одном из чудеснейших мест южного берега Крыма, я как-то быстро сросся с Дальним Востоком, полюбил его всем сердцем, принял его всем сердцем. Этот край есть за что полюбить. Здесь еще "веет волей дикой". Необозримые дальневосточные просторы расстилаются перед тобой, пленяя своей неизведанностью. И нигде земля не кажется столь первозданной, влекущей к себе человека, как у нас в Приамурье".

Вот эту первозданность и воссоздает известный наш писатель, охотник и следопыт, повествуя о мире тайги, медведях, тиграх, барсах, соболях, да еще о черных собаках, которые обладают темно-коричневой окраской, переходящей в черно-смолистый оттенок с морозной искрой редких белых волосков, нежной пушистостью, под стать лебяжьему пуху. Густота и шелковистость волос, легкость и прочность соболиного меха укрепили за ним мировую славу "черной жемчужины тайги", - написал Старостин. И дальше повести, рассказы об этом удивительном мире природы, в котором пребывает писатель более полувека. Книга "Золотая Ригма" иллюстрирована лучшим художником-анималистом, да нет, просто лучшим художником России, воспроизводящим удивительный мир зверей, сказок, людей, - это Геннадий Дмитриевич Павлишин. Еще в 1967 году, побывав в Комсомольске-на-Амуре, я узнал этого Мастера. Книга же "Золотая Ригма" - просто шедевр, соединяющий Слово, Образ и Картину.

В Москве, конечно же, надо было сделать отдельную, громкую, мировую выставку Геннадия Павлишина. Или надо нам обязательно Дягилевские дни в Париже, чтобы пришел к нам выдающийся гений-художник? Нынче, говорят, он иллюстрирует меньше, свое творчество отдает Церкви, воссозданию ее духовного живописного облика. Силы тебе и творческого стояния, великий художник Павлишин!

А разговор писательский был интересным. Они, хабаровские писатели, держат здесь фронт литературы, русского слова. Вот ведь вроде заботятся власти, партии, даже олигархи о едином экономическом пространстве страны, не понимая, не ощущая или не оценивая то, что, если распадется духовно-культурное единение, пропадет единый для всех краев России, скрепленный, защищаемый литературой русский язык, не будет России, будут уездные княжества, а скорее, мелкие странишки африканского разлива. Хорошо, что В. Ишаев это понимает, помогает писателям.

* * *

От Хабаровска тронулись позднее, нарушив наш дорожный закон - расписание. Сверлят внутри вопросы, что встают здесь, на окраине, или в начале России. Кто мы? Что за страна? Что созидаем? Каково устройство наше? Каково будущее? Такие вопросы, которые буравят всех нас, их поставил на Государственном совете Виктор Иванович Ишаев. Ему же и поручили ответить на них, очертить концепцию стратегического развития России. Со страстью и болью рассказал нам о ней, подарил книгу-программу, созданную под его руководством коллективом экономистов. Всю ночь, отъехав от Хабаровска, читал, изучал ее. Да, многое тут внове и по душе. Ну, например, такой вывод: "Только модель экономического роста, ориентированная на рост благосостояния большинства населения, сможет реально вывести страну из социально-экономического кризиса, острота которого сегодня маскируется конъюнктурной волной оживления производства. Если же в экономической политике ставка будет сделана на "рост ради роста", то обострение социальной обстановки в стране сможет прервать однажды и рост производства, и нормальное развитие государства".

В специальном разделе "Роль государства" довольно круто говорится: "...государство должно существенно усилить свою ответственность и повысить эффективность воздействия в таких традиционных сферах общественной жизни, как управление, оборона, поддержка социальной сферы, фундаментальной науки и образования (а национальной культуры нет. - В. Г.)... Учитывая особенности переходного периода и специфику экономики России, должно существенно расширить сферу своей ответственности в области экономики". Это, наверное, и было предметом недовольства многих, у которых сильное государство вызывает озноб и неприятные аналогии.

Конечно, такую программу (концепцию) нельзя поднять одним махом, а составив, следует вынести на всенародное обсуждение. Народ-то наш не отвык мыслить, высказывать свое мнение, да и надеяться. К нему, правда, власть - что советская, что демократическая - не очень-то прислушивается. 75% населения страны проголосовали за СССР, а ему советско-демократические вожди подкинули СНГ. Да и в Концепции есть вещи, которые свидетельствуют о пиетете только перед разнузданными радикал-либералами (у нас-то именно такие вначале "прихватизировали" власть и капитал). Утверждается, что государство не должно отказываться от либеральных ценностей и институтов, более того, "стратегической целью государства является создание подлинного либерального общества" (?!?). Боже мой! Ну, почему же только одна-единственная модель должна быть для России. Ведь и шведский социализм не исчерпал себя, и китайский опыт громко заявляет о себе в мире, и Япония имеет свой тип хозяйства, и лучший советский опыт должен войти составной частью в нашу жизнь (сам Ишаев на него ссылается), да и дореволюционная Россия по темпам экономического развития была на первом или на одном из первых мест в мире. Транссиб-то при ней построен, а не при либеральном Временном правительстве или радикально-либеральном Гайдаре. И еще, программа наделяет ответственностью "за эффективное исполнение решений государство, в лице федерального центра, субъектов Российской Федерации и бизнеса". Ну, как же быстро мы отказываемся от коллективов предприятий, от профсоюза, от народа. Где этот фактор? Или в либеральном государстве он не нужен? А где тогда знаменитые права человека? Что-то быстро мы списали этого человека из субъекта права. А что касается стратегической программы, то она, конечно, должна проявиться иначе, что же мы это за "Государство - перекати-поле". Подуют коммунисты с "человеческим лицом", и мы катимся к перестройке, глубокомысленно закатят глаза бостонские яйцеголовые экономисты, и мы кидаемся в безудержный рынок, чихнут в НАТО, и нате вам в копилочку Варшавский пакт, запоют политические муэдзины, и "берите суверенитета, сколько сможете". С глобалистской важностью вещают нам (в перерывах между бомбардировками Югославии и Ирака) о великих ценностях либеральных идей, и вот уже нет для нас ничего важнее этих лицемерных, откованных на наковальне колониальных приобретений лжеценностей, лжепророков (почему бы, ограбив колонии, не поговорить о свободе, демократии, да еще раз не пограбить мир под лозунгом глобализма).

Приморье. Владивосток. 9228-й километр!

18 час. 07 мин. Въезжаем в Приморье. Слегка туманное, зеленоватое (наверное, от сочной зелени) утро. Мелькают Дальнереченск, Спасск-Дальний ("Штурмовые ночи Спасска"), Сибирцево. Поселки почаще, полей обработанных побольше, людей побольше.

Из справочника по железным дорогам страны, подаренного в Иркутске: плотность населения на 1 км: в Иркутской, Читинской, Амурской областях - 3 человека, в Хабаровском крае - 2 (!), в Приморье - 13.

0 час. 18 мин. (по московскому) Уссурийск. Стоянка одна минута. Но какая минута! На перроне сотни малышей с воздушными шариками поют, хлопают в ладошки, поздравляют с праздником, радуются. Что за душевный праздник видеть бесхитростную радость детишек! Гена Иванов выскакивает из вагона, раздает журналы, книжки. Спрашивает: "С каким праздником?" - "С хорошим. Дяди едут!" Поезд трогается, а он все раздает и раздает книги. Еле успел вскочить на подножку.

Уссурийск - образец переименования. Назывался Никольское, Кетрицево, Никольск-Уссурийский, Ворошилов-Уссурийский. Наконец, кажется, устоялось, если не прибавят американское или китайское окончание. На Дальневосточной железной дороге, я подсчитал, было переименовано 53 станции.

5 час. 00 мин. Втягиваемся в Океан. То слева, то справа Его Величество Тихий или Великий океан. Правда, это еще его бахрома - заливы. Въезжаем в город. Все наполняется какой-то звенящей торжественностью. Мы на океане, мы во Владивостоке!

Прекрасный, старинный, очищенный и покрашенный вокзал. Он заложен одновременно со строительством Транссиба. Петербургская "Нива" написала в 1913 году, что это "лучшее вокзальное здание", построенное на Великой Сибирской дороге. Играет оркестр военных моряков. Океан рядом. Проходим мимо вокзала к помосту, где за спиной верстовой столб. На нем надпись "9228". Такая же, как на Ярославском вокзале в Москве.

Вот так: от того нулевого мы проехали 9228 километров. Начинается митинг. Звучит Гимн Советского Союза, то бишь, России. Говорит начальник дороги. Что-то говорит новый губернатор Дарькин. Толково рассуждает зам. министра МПС Целько. Молодцы все-таки эмпээсовцы! Как всегда, кратко и хорошо выступила Елена Мироновна Чухнюк. Едко и ехидно - мэр Владивостока Копылов: "Мы не захолустье, мы первые Транссиб-то стали строить, раньше всех других". Врезал за тарифы, ведь от Владивостока до Хабаровска лучше идти пешком: денег не соберешь. Затем я: "Вы первые в стране встречаете день, вы первые встречаете утро, вы первые встретили XXI век. От вас начинается Россия, и от вас многое зависит. Не надо прельщаться посулами, льготами, офшорными прелестями, которыми вас завлекают. Будьте такими же стойкими, какими вас знает страна, будьте рубежом России" и т. д.

...Ну наконец, награда нашла героя: вручил "Золотое перо" Карему Рашу. Думаю, что это символично - вручить ему награду, где его герои, моряки и железнодорожники, соседствуют. Вручил "Перо" и профессору Сергею Крившенко, пишущему о Дальнем Востоке, о литературе этих краев. Митинг закончен, фотографируемся с писателями у "версты". На вокзале открывается памятная доска в честь 100-летия Транссиба. Отец Игорь освещает ее (затем он возил по городу, по его святым местам Сергея Котькало).

6 час. 00 мин. (13 час. 00 мин. по местному). Идем обедать в удивительный, еще дореволюционного шика ресторан. Он реставрирован, как и вокзал. В коридорах, залах фрагменты плитки, мраморные изразцы старого дореволюционного вокзала, над шатром здания декоративные решетки с двуглавым орлом. Реставрирован и расписан по контуру потолок ресторана под сказки Гофмана, Перро. А может, просто фантазия приморских Врубелей. Блюда на столе дальневосточные: кальмары, папоротник, морепродукты, красная рыба. Борщ, по-видимому, оттого что Владивосток одной широты с Украиной, отменный.

7 час. 00 мин. (14 час. 00 мин.) Пора и за работу. Группы разъезжаются по разным маршрутам. Мы по призыву К. Раша отправляемся на остров Русский. Правда, вначале создалось впечатление, что нас там особенно не ждут. Когда появились в Доме офицеров флота, то моряки ворчали: сообщили за 40 минут, а надо во многие места хотя бы позвонить, договориться. Самый динамичный поджарый контр-адмирал Сергей Андреевич Рассказов, главный политический воспитатель Тихоокеанского флота, звонит, ругается, требует, все время курит. Пока ждем окончательного решения, нас знакомят с еще одним воспитанником - капитаном 1 ранга Барановым, с начальником ДОФа майором Тертичным. Он внук славного "партизанского деда" Сидора Ковпака. Ведь того вся страна знала. А сейчас? "Ду_рни", - безапелляционно говорит майор. Рассказываем анекдот: "Один галициец говорит сыну: "Знаешь сынку, как мы хорошо недавно жили. Все було. Так пришли оци, москали, навязали нам оцю самостийность, - внук Ковпака хохочет: - Дурни". Каких только встреч на нашем пути не было!

Расположились на площадке за Домом офицеров - там царство цветов, кустарников, деревьев. Настоящие джунгли в центре города. Цветут магнолия, розы, мальвы, колокольчики, герань. Невообразимые субтропические растения. Доморощенный женьшень. Возле них суетится, поливает, обрывает листья крепкая старушка Мария Павловна. Она здесь главная волшебница. "Я по образованию агроном, всю жизнь посвятила земле, со всеми кустиками и цветами разговариваю". Уходят со Светланой в дебри сада, потом мы фотографируемся и ахаем. Цветочному Мичурину на вид лет шестьдесят, а на самом деле - 90! Вот что значит хлопотать вокруг земной красоты, общаться с ней, восхищаться цветом и плодом. Контр-адмирал прерывает эмоции: "Пора в море!" Едем по улицам к причалу. Город меня восхищает своей неповторимой русской ясностью, легкостью, изобразительностью.

9 час. 00 мин. (15 час. 00 мин.) Приезжаем в Малую бухту Улисса. Там стоят военные сторожевики, катера. Они готовятся к Военно-Морскому параду. Должен приехать министр обороны Сергей Иванов ("пиджак", по определению моряков) и министр МВД Грызлов ("главный мент" - тоже их слова). Парад обещает быть грандиозным. Но из нескольких "сторожевиков" красят только один - значит, он будет на параде. А другие? Да, не будут - краски нет. Нда-а. А горючего? А про горючее Москва говорит: и не жалуйтесь, и не просите. Наговорили вот Касьянову: дайте горючего. Он пообещал. А из штаба потом звонят: и не надейтесь. Нда-а...

Подошел катер. Садимся. Контр-адмирал поднимает рюмки-наперстки: "За Остров Русский!" И добавляет: "Пишите оба слова с большой буквы!" Выезжаем в залив. Справа, слева, по центру прорисовываются острова, высовываются мысы. Усатый капитан катера все время щеголяет словечком. Особенно любит отчеканить: "Господа! Господа!" Выезжаем в прорытый рукотворный пролив. "По одной версии, господа, - говорит капитан, - он прорыт комсомольцами, по другой - заключенными". Да, у нас это было и на БАМе, и Уссурийский участок Транссиба тоже строили заключенные с острова Сахалин. Это шло в зачет срока.

Восхищаемся солнцем, ясной погодой. Капитан снова бросает реплику: "Владивосток-то на широте Крымской, а на долготе Колымской". Образно мыслит дальневосточный моряк. Въезжаем в бухту Новик. У входа - скромный столб-обелиск. Это памятник, который поставили жены и родственники взорвавшемуся в 50-х годах экипажу (корабль был нагружен минами). На столбе сверху холодно глядит на проезжающих рожками мина.

Подходим к причалу. С борта проржавевшего брошенного корабля сигают в воду мальчишки. Один крепко шлепнулся задом, другие бурно приветствовали громкий шлепок. Это уже Остров Русский!

Остров Русский - последняя точка нашего пути. Точка под восклицательным знаком. В названии острова - романтика, державность, уверенность. Он раньше духом своим, мощью артиллерии защищал Владивосток. Был секретным объектом. А сейчас? В 1968 году я был здесь по специальному пропуску с тщательной проверкой документов. Ныне - приезжай и купайся, рыбачь или наблюдай. Подкатывает на "русском джипе"-"газике" капитан Олег Туваев. Он - хозяин гарнизона, да и вообще, хозяин острова. А на острове 6 тысяч 600 человек. Раньше они безбедно жили под военно-секретным колпаком. Ныне колпака нет, но и жизнь, как нам рассказали, потеряла устойчивость и перспективы. С острова уезжают семьи офицеров, те, кто жил здесь много лет. Кормильцы уже не кормят, а работы на острове нет. Олег Зантимирович Туваев бодрости не теряет: "Наша задача - крутиться. Вот и крутимся. На плечах гарнизон, боевая подготовка. Ну и гражданские без нас не обойдутся. Школы. Отопление. Хотя муниципальная власть пытается во все вмешиваться, денег у нее нет. Какая власть - одна демократия".

Должны увидеть знаменитые "Ворошиловские батареи". Едем сквозь густой лес, чащу и на холме, довольно далеко от моря, видим один из мастодонтов XX века. Мощное орудие своим черным пустым глазом смотрит в сторону океана. Кто-то не удержался и всунул голову в ствол. Впечатляет. Опускаемся во врытую в землю башню, в боевую систему этого великана. Три, пять, десять и более метров туда, в глубину. Несколько этажей приборов, рычагов, ручек, кнопок, обеспечивающих огневую работу орудия, - царство железа и механизмов. За этим орудием - другое. Пушечка весит 1200 тонн, калибр 305 мм, 475-килограммовый снаряд мог поразить цель на расстоянии 34-37 км. Батарею, укрепления, дороги возводил Д. Карбышев, тот самый генерал-лейтенант Карбышев, который был замучен-заледенен в Маутхаузене, но клятву свою не нарушил, с немцами сотрудничать не стал. Маршал Ворошилов прибыл сюда в 1931 году и определил позицию для защиты Приморья от японских кораблей. Начальник ВМС Орлов дал задание на снятие с линкора "Фрунзе" ("Полтава") орудий. В 1933 году майор Арсеньев, первый ее командир, возглавил батарею. Гордо и неприступно стояла батарея, оберегая рубежи, демонстрируя мощь России почти 70 лет. Последний выстрел был в 90-х годах.

В 1991 году, когда провозгласили, что у России врагов нет, ее последний командир, капитан Георгий Эдуардович Шабот, был уволен в запас в связи с расформированием дивизиона. Боевая батарея перестала существовать. От японцев ныне (говорил Туваев) отбоя нет, все хотят взглянуть на былую мощь России. Капитан Шабот не выдержал, возвратился на остров и сделал тут, на брошенной батарее, музей. Мда-а! Есть что смотреть, есть от чего содрогаться. Славный капитан Шабот, ты великий одинокий рыцарь своего орудия, ты верный слуга Отечества. Спасибо тебе, что ты не оставил пост на острове Русском! Кто с ним, дорогие соотечественники?

12 час. 00 мин. (19 час. 00 мин). Крещение Тихим океаном, вхождение в него. Бережно и осторожно идем по песчаному, ракушечному дну через ласковые водоросли в потемневшую глубину, к простору Великого. Неизъяснимое чувство торжества человека, вплывающего, вливающегося в необозримое водяное пространство. Мы здесь, мы на Тихом! И в этот момент нельзя было усомниться, что он тихий. День-то сегодня палящий, далеко за тридцать градусов. В море, то бишь в океане, вода необычайно соленая. Черное море тут сошло бы за пресное. Коля Дорошенко достает со дна причудливые раковины гребешков. Мы тоже пытаемся. Этот сувенир дорогого стоит на московской суше. Чайки летают над нами, хватают рыбешек, потом рассаживаются на развесистых дубах (дубы рядом со знаменитым маньчжурским орехом, почти джунглевыми зарослями травы, камыша, кустарников). Здесь мог бы быть мировой курорт. Едим шашлык, выпиваем, кто может. Петр Придиус, например, ни рюмки за весь путь.

Еще раз входим в океан. Уходить не хочется. А небесный живописец все время изменяет оранжевый цвет дня, меняет на розовый, вечерний, и на фиолетово-лиловый, уходящий. Посылает на голубое полотно тучки всех цветов, силуэтом обозначает впереди лежащие острова с гребешками деревьев и горных прорезей. В эти прорези торжественно и по-хозяйски садится солнце, золотя плывущие над горизонтом облака. Вот и закончился день на Тихом. Ни криминальных атаманов, ни сепаратистских воевод мы не разгромили и не разогнали, но наш Транссибирский поход заканчивается здесь, на Тихом океане. Осознаем, что стоит здесь Русь, держится. Весь день мы говорили, спорили, размышляли с моряками. Им, особенно отвечающим за воспитательную работу, нелегко. Презрительно бросают: "Кругом бардак, а бардак защищать - себя не уважать". На чем держать дух моряка? Конечно, на традиции, на истории. С этим соглашаются, да, именно на этом и воспитывают. Мы говорим: "И на Вере православной!" - "Да, но у меня и буддисты, и мусульмане...". - "Бросьте эти отговорки. В русском флоте они тоже были, но были на каждом корабле и священники".

Рассказываю об адмирале Федоре Ушакове, о нем они знают. Но о том, что он причислен Русской Православной Церковью к лику святых, и что 4-5 августа будет его прославление в Санаксарском монастыре, не слышали. Как же так, я же уже выступал в "Красной звезде", в других изданиях. Говорю, что занимался историей, изучал жизнь Федора Ушакова еще 25 лет назад. Когда в 1995 году написал письмо Святейшему Патриарху о том, что жизнь, признание народа, Вера, милосердие адмирала могут быть рассмотрены, изучены для канонического причисления адмирала к лику праведников Русской Православной Церкви, Святейший сразу сказал, что было бы хорошо, если бы наш флот, соотечественники обрели своего святого военного моряка. Пять лет рассматривала комиссия по канонизации святых РПЦ все явления, события, факты жизни адмирала Ушакова. И вот свершилось - соотечественники, наши моряки, все православные люди ныне прославляют святого праведного воина Федора Ушакова, адмирала Флота Российского. Собеседники наши соглашаются, что это великое событие, восхищаются, и вместе надеемся, что скоро в матросском кубрике, офицерской кают-компании, дома у демобилизованного моряка появится иконка Федора Ушакова и будет совершаться молитва в его память с тем, что и он молил бы Господа Бога даровать Флоту Российскому и всему воинству нашему преданность Вере и Отечеству и неодолимое мужество. А без сильного духом, мужеством, мощью военной флота Российской державе здесь нельзя быть. Ибо флот наш на Тихом океане несет величайшую миссию защиты России, этого щита от чужеземных военно-стратегических тайфунов, считающих, что они могут безнаказанно гулять по восточным просторам.

Поразила меня одна цитата, которая приводится в книге "Особый район России" хабаровского губернатора В. Ишаева. Министр обороны США Уильям Пери заявил в Вашингтоне: "В Азиатско-Тихоокеанском регионе сегодня чувствуется военное присутствие Китая, Японии; серьезный оборонный потенциал может сложиться в случае объединения Северной и Южной Кореи, и слава Богу, что сегодня уже нет Советского Союза". Командующий Тихоокеанским флотом добавил, что с помощью миллионной армии, дислоцированной на авианосцах, архипелагах, США обеспечат стабильность в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Да, ныне единственная супердержава дипломатическим языком себя не утруждает. А у нас мазута для кораблей нет, свет отключают, и хоть бы хны. Нам постоянно на разных уровнях задавали вопрос: когда вы его там уберете? Кого? Чубайса! Неприятие, отторжение, даже ненависть к этому человеку поражают. Ругает его продавщица, железнодорожный мастер, морской капитан, губернатор, министр. Ректор университета несколько раз повторял, выступая и говоря о бедах: "Клика Чубайса". Мы, конечно, ответить не могли, ибо и для нас это вопрос: кому же он так нужен, этот человек, совершивший самый большой подлог, обманувший весь народ своим "ваучером"? Слово это сейчас звучит, как самый большой символ обмана, невыполненного обещания. Кому же он нужен? Олигархам, бывшему президенту, МВФ, США? Тайна сия велика есть. Но даст Бог, откроется.

...Уже и по Москве - вечер, а здесь - ночь. Возвращаемся под звездным небом. Звездами огней засыпан по берегам и город. Когда нас привезли полюбоваться ночным Владивостоком на одну из смотровых площадок, мы были поражены и восхищены этим сияющим городским амфитеатром огней, отражающихся в бухте Золотой рог. Красивейший, сказочный, домашний, особый город. Кто же его гробит-то, кто спихивает с корабля России, кто представляет его в виде замерзшего, дурноватого и убогого поселения дебилов-начальников и дебилов-обывателей. Опять - кто?

А этот город неповторим: тут и Сан-Франциско, и Дамаск, и Сиэтл, и Одесса, и Афины. И тут удобный русский губернский центр, и современный морской порт, распахнутый в весь мир.

Уверен, что в будущем найдется правитель и сделает Владивосток третьей столицей России. Москва - Санкт-Петербург - Владивосток - на эту столичную ось будут нанизаны Русь - Европа - Азия.

24 час. 00 мин. (по местному времени). Приходим на вокзал - там стал на постой наш много потрудившийся поезд. Тихо. Ходит только охрана. На лавочке перед вагоном проводница Марина. Думаем, все спят. Да нет, поехали на ночное купание в Тихом. Сон какой-то обрывочный, плывут облака, плещут волны (а они и плещут недалеко). Рано завтракаем и едем на встречу-пленум в Союз писателей. Помещение неплохое. Выставка книг, публикаций местных писателей. Они почти все пришли. Пришли и литстудийцы из Уссурийского депо. Молодцы! Ведь, именно в студиях среда литературы - там интерес к книге. Открыл встречу ответственный секретарь Александр Ткачук, сказал С. Крившенко, другие, надарили книг, мы им - журналы и газеты. Костя прочитал стихи. Арцибашев сказал слово (он вчера всех поразил на встрече в театре, сказав о горьких и светлых впечатлениях, о вере в наш народ, о том, что надо держаться, о просторах, скоростях, душе). Железнодорожникам все больше нравятся писатели, а писателям - железнодорожники. Костя Скворцов с самого начала просился улететь из Владивостока. Сделать это было нелегко: дорого. Попросил у железнодорожников, обещали: "Отправим". Когда меня спросили во Владивостоке: "Вы летите?" Я сказал: "Летят Скворцов и Арцибашев". Костя сегодня показал, покачивая головой, билет (15 тысяч рублей!!!). Скворцов, конечно, заслуживает. Он сегодня, как я думаю, самый думающий, философский и художественно тонкий драматург (да простят меня другие).

Здесь, на пленуме, рассказывали о наших делах, планах, о пленуме в Чечне, Приднестровье, о создании Содружества писателей на индивидуальной основе, о делах издательских. Выражаем беспокойство о том, что мы плохо знаем литературу Дальнего Востока. Это и наша вина, но мы и не знаем в Москве, ибо не имеем представления о значительных, не местечковых произведениях. Давайте вместе их искать и представлять. Договорились сделать материалы и специальный номер "Российского писателя".

Коснулись друг друга рюмками, и бежать на поезд и в аэропорт.

* * *

О владивостокских писателях. Наверное, обзор творчества владивостокских литераторов мы сделаем в ближайшее время на секретариате, но не могу не восхититься небольшим сборником стихов "Свидание с Пушкиным" Виталия Семкина. Сначала возникает некоторое внутреннее неприятие от этих панибратских названий типа "Прогулок с Пушкиным" или, например, от бесстрашно дописанной за поэта главы Евгения Онегина, которую нам подарил в Феодосии местный поэт. Как тут не вспомнить слова критика Николая Страхова: кто желает говорить о Пушкине, должен начинать с извинения перед поэтом, что он пытается измерить эту глубину пушкинской мысли. Виталий Семкин, извинившись перед поэтом, подошел с трепетом к нему, и для него Пушкин - неисчерпаемый источник вдохновения и радости, чудо и гений.

Хорошие, светлые, с трепетной интонацией стихи про метель, когда мальчишка приобретает в зимний, снежный день пушкинскую "Метель", - замечательное стихотворение: "Жаль, Пушкин не бывал на Шикотане". Зоркостью отмечены "Средняя полоса", "Любимый Пушкин", "В Михайловском", "Пока дурачился Борей". А как верно понимание совершенства в стихотворении "Портрет кисти Кипренского":

Чистейший бесподобный дар
искал, где приложить свой гений.
Вдруг искра вызвала пожар
в нем высшего из вдохновений.
Вот - он. И всех он совершенней.
Тут гений гения портрет
нам подарил. И лучше - нет.
За лучшее сие созданье
тебя, Кипренский, гордо чтим!
И наше с Пушкиным свиданье
так ярко, словно как с живым.

Что ж это - Божеская милость?
В чудесном зеркале одном
два дивных гения вместилось,
как будто молния и гром -
все сразу - в небе грозовом.

Вообще, пока на Шикотане и во Владивостоке пишут стихи о Пушкине, Россия едина Духом!

Сергея Крившенко знаем давно, еще в 70-е годы, когда он учился в Академии общественных наук, то участвовал вместе с нами в советско-болгарском клубе творческой молодежи. Здесь собирались В. Белов, В. Распутин, П. Палиеевский, О. Михайлов, А. Ланщиков, В. Фирсов, А. Никонов, Г. Серебряков, вообще, немалая часть русской интеллигенции, которая не ушла с национально-духовных позиций. Это был очаг славянского единения, укрепления русского духа. Сергей всегда отличался вдумчивым, историко-обоснованным, национальным взглядом на нашу литературу. Его монография о литературе Дальнего Востока - самое глубинное исследование о русской литературе этой части страны. Он и на встрече показал верстку своей новой книги о выходе России на Тихий океан, о нашем океаническом мышлении, о маринистике. Зная основательность профессора Крившенко, уверен, что это будет общероссийское событие в нашей литературе, а прочитав многие книги забайкальцев, хабаровчан, владивостокцев, обеспокоенно говорю: не хватает книг, сочленяющих историю и жизнь этого края с российским материком, с нашей общей историей и общей панорамой отечества. Отрулил куда-то известный во всей России маринист, публицист и боец Лев Князев, много сделавший для дальневосточной литературы. На встрече его сегодня не было, а жаль: есть что вспомнить.

Еще в прошлом году прислал мне мое интернет-сообщение об Андрее Тимофеевиче Болотове, взятое невесть откуда (может быть, из журнала "Москва"), ученый, преподаватель, писатель В.П. Болотов из Владивостока. Большой поклонник Андрея Болотова, моего героя из исторической повести "Тульский энциклопедист", мой и болотовский тезка Валерий Болотов извлек Андрея Тимофеевича из Интернета.

Вот уж не думал наш энциклопедист из XVIII века, что попадет в такую техническую штуку, как Интернет, хотя сам-то он был изобретатель и исследователь того времени. Потом Валерий Павлович сам подготовил роман (виртуальный роман-диалог со своим пращуром Андреем Тимофеевичем Болотовым "Зов веков"). На владивостокской встрече В.П. Болотов подарил мне свой труд "Йети". Ироническая фантастика, иронический диалог через вымышленного героя. Фантастический, насыщенный информацией и умными мыслями сюжет, ощущение того, что роман и извлечен из Интернета. Как-то мне это не понятно, холодно. Может быть, надо вчитаться? Может, для кого-то это новая художественная реальность? А художественная ли? Мне больше понравилась его "Земля Курганинская-2". Он задумал целую серию книг о Курганино, куда он постоянно ездит. Книги ироничны, смахивают на пародии, но насыщены живыми картинами, говором, сегодняшними ситуациями, доброй мужиковской брехней. Живая книга. Может автор писать. Правда, еще не ясно, зачем. Ну, кому не ясно? Читателю? Автор-то знает.

Прочитал книгу Александра Ткачука "Черный ящик". Детектив. Автор сумел закрутить сюжет, создать драматическую ситуацию. Но не хватает цельности и единого стиля, небогатый язык. Очень хороша социальная проработка: беды наши колючками вылезают из всего сюжета. Но эти колючки не придуманы - они из жизни. В них-то и сила Ткачука.

Интересен и, может быть, уникален Владимир Трайнин. Он писатель-натуралист. Это ведь явление частое или, по крайней мере, известное в русской литературе: Гончаров, Арсеньев, Пришвин, Юровских. Вл. Трайнин окончил Институт охотоведения в Иркутске. Работал в тайге, на Камчатке, многое обустроил в охотохозяйстве Приморья. Изучал и искал китов в Арктике и Антарктике, в водах Тихого и Индийского океанов. Ходил по тигриным тропам уссурийской тайги. Книги: "Рассказы о китах", "Приключения Шустрика", "Год тигра". Многие очерки о природе. Видеофильм. Он великолепный охотник за бабочками. Хвостоносая маака, голубая артемида, махаоны, перламутровки - его герои.

Но Владимир не отрешенный ботаник и охотовед, он один из серьезных пропагандистов экологического воспитания, просвещения. Проводил первый митинг в защиту природы на Дальнем Востоке. В школе ведет уроки любования природой, учредил День амурского тигра. Сколько у нас всяких и даже мощных экологических политических обществ. Они имеют амбиции и средства, почему бы им не издать уникальный альбом Владимира Трайнина "Бабочки приморья" и "Край тигра"? Этого нет ни в одной стране мира. Темпераментный Леонид Ефимов во время разговора все пытался приписать нам вину за деяния олигархов. Убедившись, что мы не того поля ягода, вручил нам книжку "Из рассказов путевого обходчика. Тетя Катя". Книга на конкурсе 100-летия Транссиба отмечена добрым словом. Игорь Рабеко в мире юмора и пародий известен давно. В поэтической Москве хорошо известен и поэт Юрий Кобенков, но сегодня он почему-то не выступал. Взяли с собой издание "Океан" - литературное приложение к газете Тихоокеанского флота "Боевая вахта" - и поэтический альманах литобъединения "Серая лошадь" при Владивостокском Союзе писателей России.

С острова Русский - о Русском
(ночная запись)

Проехав до Владивостока, еще больше думаю о нас, о России. Трудно себе представить, но еще недавно (ну, лет 15-20 назад) говорить о русском было не принято, даже кощунственно, ибо это противостояло советскому. Во всем мире мы все равно были "рашен", а в Советском Союзе никакой армянин, эстонец, татарин себя советским не называл. В 70-е годы я возглавлял молодежную группу депутатов местных Советов из Грузии и Литвы, выезжающую в США. Половина из них в Москве не бывала, почти не знала русского языка. Но вот наш Комитет молодежных организаций в подтверждение глубокого демократизма в СССР послал их прямо в Америку, в Вашингтон. Они упорно отказывались называть себя советскими, а только грузинами и литовцами. В общем, правильно, но когда их попросили рассказать о России и русских, они ничего не знали об этой стране. О русских мог сказать только Сталин в своем послевоенном тосте, да академик Лихачев, ибо это было ему позволено и к тому же безвредно для мирового космополитизма, то бишь, интернационализма.

Глядя на Остров Русский, на этот осколочек русской земли, вплывший в Мировой океан, страдальчески хотелось, чтобы его название не осталось археологическим топонимом в будущем, чтобы слово "русский" наполняло собой в будущем живую жизнь.

А беды и потери сегодняшнего дня у многих порождают растерянность, уныние, безволие. Люди с атрофированным национальным сознанием только огрызаются: "Надо было проиграть войну немцам - жили бы, как они". Они забыли, да и не знали (плохие были учителя) о том, что их отцов Гитлер, Геббельс и Розенберг считали неполноценной расой, предназначенной к уничтожению, как ныне уничтожают скот, зараженный сибирской язвой.

Помню, какую бешеную атаку развернул на нас в 70-х годах клан будущих перестройщиков во главе с их архитектором А.Н. Яковлевым за поэтическую книгу о России "О, русская земля", за книгу проф. А. Яковлева "1 августа 1914 года" (уточню, это совсем другой Яковлев, в книге которого впервые легально было сказано о том, что во главе всех партий Февральской и Октябрьской революций стояли масоны), за книги и статьи В. Солоухина. М. Лобанова, О. Михайлова, П. Палиевского, Д. Жукова, С. Семанова, А. Ланщикова, которые мы издавали. Кстати, радетель за "русскость" академик Лихачев обрушился на нас за книгу "О, русская земля", особенно за стихотворение Языкова "К не нашим". Хорош русофил! Начался серьезный очередной (в 70-х годах) погром русской интеллигенции. Сняли с "Молодой гвардии" А. Никонова, из "Московского рабочего" убрали К. Есилева, провели широкое, с пристрастием, обсуждение издательств "Молодая гвардия" и "Воениздат". Вот уж кого давили беспощадно, а не каких-то космополитов, диссидентов, которых бережно пересаживали из кресла в кресло, а потом для триумфальных премий препровождали за границу. Потом появилась знаменитая погромная статья А.Н. Яковлева "Против антиисторизма", под стать всем троцкистским статьям 20-х годов. Тогда удалось мобилизовать патриотические силы, обратиться к М. Шолохову, направить сотни писем в ЦК, напугать возмущением фронтовиков (которое и было). Генсек, который не любил скандалов, сказал, имея в виду будущего перестроечного "архитектора" А.Н. Яковлева: "Убрать этого засранца". "Засранец" лег в ЦКБ, а затем благополучно переместился в Канаду, и не кем-нибудь, а послом. Вот каковы гонения-то были на бедных либералов. Свое "русское" еще больше стало запретным, когда властью в стране окончательно овладел русофоб Андропов. Его антирусские записки совсем закрутили гайки. "Шовинисты", "националисты", "патриархальщики" - так называли тех, кто мыслил по-русски. Подверглись новым репрессиям, освобождены были от редакторских должностей С. Семанов, В. Ганичев, В. Сорокин, Ю. Прокушев. Были арестованы Л. Бородин, В. Осипов и другие.

Удивительно, как могут некоторые не совсем ограниченные люди говорить: "Вот при Андропове был порядок". Хорош порядок, против России. Вот тогда-то и пропали всякие иллюзии насчет встроенности "русских" в советскую систему. С некоторым удовлетворением "Новое литературное обозрение" (Москва - Нью-Йорк) напечатали об этом во фрагментах исследования Н. Митрохина "Русская партия" (надо поговорить об этом на "круглом столе").

Демократы продолжали русский погром. Россия и русские в XX веке теряют и теряют. Нас становится все меньше. Ежегодно вымирает 1 миллион. Двадцать пять миллионов соотечественников оказались вне Отечества. Отрезаны от державы исконно русские области на Юге России, в Казахстане, в Прибалтике.

* * *

4 час. 35 мин. Отправление. На перроне писатели, друзья, знакомые. Трогаемся в обратный путь. Спать. Спать. Спать. Да где там! Сидим у Гены Иванова в купе. Возбуждены, осмысливаем: "Никогда не повторится...", "Сколько встреч...", "Впервые и никогда больше..." и т. д. Затем обед (или завтрак? или ужин?) и начинаю читать владивостокцев... Приходит начальник поезда: "Вас просил позвонить Гапеев - зам. министра". Идем звонить в вагон начальника: "Валерий Николаевич! Вы не улетели? Я же отдал все распоряжения!" - "Спасибо, силы остались. Поехал рассортировать материалы, осадить впечатления, записать, а на эти билеты отправил тех, кому было просто нужно в Москву - Скворцова и Арцибашева". - "Ну и ладно. А как все остальные?" - "Везде работали. Хорошо встречали. Спасибо железнодорожникам! Они сделали большое патриотическое дело, подняли людей, отметили их труд".

В вагоне поговорили с первым зам. министра Александром Витальевичем Целько, затем была его толковая, умная беседа с журналистами. Ощущает, что в связи с тем, что Транссиб начинает мощно вторгаться в жизнь мировых конкурентов, схватку. А что ж вы хотите? Ведь, миллиарды у них уплывают. Они что угодно и под каким угодно соусом организуют.

Я говорю о вызревшей среди дальневосточников идее Транссибирского ТВ.

* * *

О телевидении. Все больше и больше возникает мыслей по поводу народного национального телевидения. Кто из нас, из миллионов телезрителей, видел Остров Русский, Владивосток с его тайнами и открытиями, Хабаровск - с его таежниками-мудрецами, лучшими музеями страны, с пилонами погибших (136 Ивановых!), с изумительной красотой улиц. Владивосток для телезрителей это - проклятия в адрес Ноздратенко, замерзшие трубы, постоянно избирающийся Черепков, монументальный представитель президента и ехидно улыбающийся Чубайс. Ненависть к этому владыке энергии России на Дальнем Востоке повсеместна. (Вспомните стихи Е. Евтушенко: "Изя на рубильнике, дающем свет России".) Чубайс приучил всех к отключению (как же, бесплатный сыр бывает только в мышеловке). А сами-то олигархи отхватили у народа всю собственность бесплатно. Не вспоминается ли им: "Вставай, проклятьем заклейменный..."? Детей бы своих пожалели. Нам же соединить надо Россию, народ, страну. Не можем пока экономикой-то. Мудро поступила власть, создав сеть округов - это дополнительные скрепы.

Но, может, самое главное было бы создать Транссибирское русское телевидение. Не под выборы, не под партию и даже не под президента, а под Россию. А значит, под державную мудрость, под душу русскую, под все отечественные земли, под людей наших. Ну, посидите вы, поговорите с Еленой Мироновной Чухнюк, с железнодорожным генералом Громовым из Смоленска, с губернатором Ишаевым, с военно-морским начальником Острова Русский Туваеевым, с бомжом из Петропавловска. А потом покажите Байкал, Забайкальские степи, станцию Тайшет, новый космодром, необъятные луга, порты, БАМ, Удокан - у народа исчезнет чувство страха, бесперспективности, ощущения, что его покинули ("кинули"), распродают его земли, его недра, его тайгу.

Мудрые люди в МПС - может, они возьмут, взвалят и эту державную ношу на себя? Да кто же им это позволит: закричат о "нецелевом" использовании средств. Те, кто кричат и запрещают, очень хорошо знают, как "целевым" способом оболванивать народ. А ведь прибыль этого телевидения будет от укрепившихся связей, от благодарных людей, от уверенных в себе железнодорожников, от рекламы. Только не надо привлекать тех, кто с утра до вечера будет прославлять самый лучший, самый "цивилизованный", самый либеральный и свободный мир Запада, а для России опять места не останется. Да, десятки лет мы мечтаем о народном национальном телевидении. Когда-нибудь это сбудется.

18 час. 16 мин. Хабаровск. Проводили Кирилла Партыка. Его замечательную книгу рассказов прочитал весь вагон. Хвалим. Из города выезжаем через туннель (туда ехали через мост). Едем под Амуром. Туннель вошел в действие 60 лет назад. Говорят, там капает (пишет даже газета), но и в туннеле под Ла-Маншем капает, а движение идет.

...Сижу в вагоне и классифицирую книги, подаренные в дороге. Железнодорожники к юбилею подготовились основательно. Выпущено много книг, альбомов, проспектов, буклетов. Именно так надо оснащать событие. После каждого большого митинга вручали нам книги и альбомы самого высокого исполнения. Были, конечно, и чисто "юбилейные" или переходные. Издать книгу и альбом - это искусство. Надо ведь не просто натрамбовать фотографий и цифр, а сделать произведение мысли и образа. Так, в Челябинске, в музее железной дороги, долго стоял у справочника - первого справочника по Транссибу, выпущенного в 1901 году. Все есть. Информация, фото и художественный образ, гордость за великий путь, ее быт и графики, цены в буфетах, история станций. В Иркутске под началом Восточно-Сибирской дороги попытались выпустить такой же справочник. Ценно то, что в него вставлены художественные отрывки из произведений русских писателей о той или иной местности, о той или иной станции, о событиях. Конечно, есть и неточности, запоздалая антисоветчина и бульварный агитпроп. Думаю, что мы уже прошли заболевание оценками типа "Николай Кровавый", "Совдепия" и т. д. Давно пора объективно оценивать все положительное и отрицательное в нашей истории (я имею в виду все то, что было до революции, после нее, по крайней мере, до перестройки.)

Обстоятельный, научно выверенный, изящно изданный двухтомник "Железнодорожный транспорт Восточной Сибири: из XIX в XXI век" к 100-летию Транссиба как бы утверждал академический фундамент под историей Великой магистрали. Полезная (историческая) книга "Дальневосточная магистраль", "Стальное звено" (о Красноярской ж. д.). Выпустили свои книги многие начальники железных дорог. Правильно. Когда пишешь, еще раз ощущаешь ответственность за содеянное. Очень понравились мне альбомы и книги забайкальцев. Почти любой заезжий на недолгое время считает эти пространства "краем земли", многие почитают его заброшенным. Забайкальцы, ополчась на таких попрыгунчиков, берегут все ценное, даже заброшенное. Вот ехали мы по этой земле, а ведь многое на тех же станциях не приметили, не ощутили красоту и значительность - книги, альбомы помогали. Обе книги - "Дорога - это жизнь" и "100 лет Забайкальской железной дороге" - запечатлели историю, людей, красоту края и размах железных дорог. Молодцы, забайкальцы! А если к этому прибавить фолиант "Забайкальская транспортная..." о транспортной милиции, живых и погибших героях, подвижниках, защитниках железных дорог, то можно порадоваться за них, ибо здесь никто не забыт и ничто не забыто. Екатеринбург расцветил себя целым букетом буклетов, проспектов, Центром научно-технической информации, гордо провозглашая, что Свердловская железная дорога занимает 2-е место по погрузке, 2-е - по грузообороту и 3-е - по пассажирообороту. 60 печатных листов вручили нам с книгой "Урал в панораме XX века", изданной Уральским отделением РАН (Институт истории и археологии).

Как-то получилось, что у меня дома сложилась из альбомов библиотека городов России. Оценить их можно так, по мере возрастания: хуже некуда, нормальный, добротный, полезный, хороший, прекрасный. В один из этих разрядов попали и альбомы "Новосибирск. Novosibirsk" и "Хабаровск - столица Дальневосточного федерального округа". Это уже издания нового типа с двуглавыми гербами, с английским текстом, с рекламой фирм. В последний разряд своего альбомного ряда я из этой поездки ничего не привез. Но добротные и полезные издания есть, и их надо поддерживать. Хорошо бы МПС и провел оценку их, поддержал лучшие. Мы тоже готовы участвовать. Явно пионерская и полезная серия про выдающихся организаторов и строителей железных дорог (Н.П. Меженников, К.Я. Михайловский, И.Е. Трубников, В.В. Николаев и др.), "спроектированная" директором музея Западно-Сибирской железной дороги Н.А. Акулининым. И просто восхищает неустанная деятельность курганцев по собиранию всего, что связано с этой зауральской землей, с железнодорожниками, с этим первым сибирским городом на железнодорожной магистрали Москва-Владивосток. Ну а о составной части курганцев, их Шадринской земле, писателях Шадринска - отдельный разговор. Ибо столько книг, сколько выпустили они о своей земле, городе, людях, не выпущено ни в одном районном городе России.

...Заглянул в свою сумку, а там книги про XVIII век - "Столетье безумно и мудро" - так его назвал Радищев. Я же влюблен в этот век, особенно в его вторую половину. XVIII век для России - век державный. Она приросла землями, людьми, опытом. А государственные мужи того времени - "богатыри - не вы". Они страстные отечестволюбы, умеющие держать слово, люди глубокой веры, преданные царю и Отечеству. Потемкин-Таврический, Румянцев-Задунайский, Суворов-Рымникский - одна сфера, другая - Державин, Дашкова, Фонвизин, Карамзин, третья - Болотов, Баженов, Левшин. А все они и иже с ними - сыны и дочери России. Я и хотел поработать над продолжением своей книги "Державница" в поезде. Да где там, полсотни выступлений, встречи, беседы. Взял в дорогу интересную книгу "Е.Р. Дашкова и музыка" Прянишникова, "Очерки из истории русской церковной и духовной жизни в XVIII веке" известного ученого и публициста Е. Поселянина. Книгу нашего критика Капитолины Кокшеневой "Русская трагедия. XVIII век" - прекрасная книга. Да, и вообще, Капитолина сейчас плодотворно работает, сделала блестящее сообщение на ежегодной встрече "Творческие итоги года". Вызвала бурную дискуссию. Создала школу молодых критиков. Опубликовала серию статей о современной литературе.

Ну а в веке XVIII так хочется точно представить немку, императрицу России, оболганную польскими историками, особенно Валишевским. Она, конечно, металась между напыщенными энциклопедистами (ах, как хочется нашим правителям выглядеть умными в глазах европейцев, а ныне американцев), между напыщенными царедворцами, которых ей, как и Петру, хотелось заставить постоянно работать на благо державы, и громадной, Великой Россией, которую она полюбила и которой отдала все свои силы, уже не надеясь на займы, "миротворческие войска", силы извне. История, человеческие характеры не просты. Екатерина мистически уверовала в Россию, ее предназначение и возвышала тех, кто этому тоже был предан (нередко вытаскивая их из постели, в том числе своей). Она создала этот цепкий, хваткий слой державных слуг Отечества.

Недавно я написал новые главы о защите ею русского языка (немка, а русский язык защищала), о сатире и театре, с помощью которых она хотела воспитывать народ (вот бы ужаснулась Великая, взглянув на репертуар московских театров!). К сожалению, в дороге не суждено поработать над милым моему сердцу XVIII веком. Помню, когда я лежал в рижской больнице после очередной организованной автокатастрофы, меня, закованного в металл скрепляющего руку аппарата, забирал домой из палаты Валентин Пикуль. Мы ночь напролет говорили про любимое наше столетье. Открывали справочники, книги и находили опоры для нашей жизни в том, екатерининском времени.

20 июля. Уже новый день. Едем и едем до 15 часов без остановок. Какие-то солнечные сосновые рощи. Река Зея с лучами, радостно взбегающими на сопки березовыми колками, окружающими болотца ивами. Едем и едем, едем и едем...

Николай Дорошенко объявил, что бросает курить. Вот к чему приводят пространства!

5 час. 54 мин. Белогорск. Оркестров уже нет. Карем Раш изрекает ехидную мысль: "Знаете, почему мало военных при встречах на Транссибе? Как говорил великий министр Англии У. Черчилль, - они дальше других от денег. Наши военные все дальше от денег".

22 час. 51 мин. Могоча. Возвращение блудного сына: в вагон ворвался Валя Свининников: "Все, ребята, я с вами!" Рад, посетил родных, прибрал могилу матушки и даже отца, оставившего семью в пять детей, когда Валя был маленький. Живут, как везде на Руси, не просто. Разговоры всякие. Вот племянник говорит: "Да не надо бояться японцев, вот они умеют делать! У меня, например, "Тойота" (правда, подержанная) и грузовик у соседа. И китайцы пусть овощи выращивают". Сами уже совсем разучились, что ли?

...Болит зуб. Кардиограмма плохая (во врачебном вагоне измерили). Экстрасистола. Надо бы написать рассказ, а то и повесть о нашей жизни. Она сплошь экстрасистола.

21 июля. 4 час. 52 мин. А вот и ст. Чернышевская. Солнце. С нетерпением ждем, придет ли Галина Григорьевна, наша вдохновительница. Ура, вот идет она по второй платформе. Наш вагон ее дружно приветствует.

- Ну а как же! Я же обещала! - Рассказывает тем, кто не слышал в первый раз.

Галина Григорьевна Фадеева, машинист компрессорной установки, работала раньше на многих железнодорожных работах, была и помощником начальника станции. Пятеро детей. Работала на станции Ерофей Павлович. Там было четверо, но бросила мужа, переехала сюда.

- Пьет?

- Ну да. Здесь жила в домике, огородом держалась. 30 банок помидор, огурцов накручивала, картошку собирала на огороде по десятку мешков. Сын - студент, что ему дать-то? Вот и даю, что соберу на огороде. Пятый Гришка - от второго мужа".

Гришке дарим кепку "100 лет Транссибу". И книги, книги.

- Ой, хорошо! У меня все просят те ваши книги почитать. А мы любим читать историческую литературу. Прошлое - оно ведь учит. (Вот, людей еще учит прошлое!).

Фотографируемся, даю визитки, свою книгу. Гена Иванов отдает пачку "Роман-журнала XXI век", "Росса непобедимого". До свидания Галина Григорьевна! Счастья тебе!

...Едем и едем по Забайкалью. Просторы, сопки, долины. Вот, вот! Этот, как мне кажется, монастырь. Скоро напечатаем повесть Н. Блохина о таком спасительном монастыре "Глубь-трясина". Безбожники, негодяи, преступники его не видят, а люди праведные, верующие, проходят в него, ищут спасенья в нем. Может, и этот, примостившийся у горы, спасет многих.

...Мысль: "Россия идет на Восток!" - это должно быть спасительным принципом, лозунгом дня.

...Читаю "Дальневосточная магистраль России". Оказывается, еще в 1857 году Муравьев-Амурский писал Николаю I: "Сибирь скоро будет иметь свое полное русское население до 10 миллионов человек. Чугунную почтовую дорогу надлежит повесть далее от устья Ангары или западного берега Байкала, и на первое время однотропную, т. е. двухколейную на Иркутск, на Уфу или Самару".

Далее жестокая схватка с Тобольским и Омским губернаторами, те - против. Уверен, что и наши все проекты сибирских дорог (от Северо-Сибирской до Сахалинской) встретят ожесточенное сопротивление, вплоть до снятия инициаторов. Вот вложить деньги в "Бэнк оф Америка", тут, пожалуйста, никакое судебное разбирательство не грозит.

Шахматы. В вагоне разгорелся нешуточный шахматный турнир "Чемпионат Транссиба" (можно, конечно, скромнее: чемпионат 14-го вагона). Вперед вырвался Петр Придиус - кубанская звезда. Раш хмуро сказал, что он недооценил Придиуса. Сегень разгромил меня. Дорошенко, бросивший курить, "на переломе психики" всем вечером проигрывал. Но утром проявил невиданную изобретательность, и вагон огласился криком, достойным индейских вождей, снявших скальп у противника. Я вырвал победу у романтика Сережи Куняева, но перед системником Придиусом пасовал. И все-таки умудрился уравнять партию: хотя и скучная, но важная для меня ничья. Петр расстроился, я возгордился (ничья с лидером почетна).

...И все это возможно на перегоне Хабаровск-Чита: остановок, митингов нет. Но великая природа России, ее простор, размах, ее горы, сопки с громоздящимися на них лесами, с уходящими в разные стороны и ставшими частью пейзажа линиями электропередач не дают успокоиться, вернее угомониться. Вот сопки лежат на лапах то как медведи и тигры, то как коты и собаки, как дикие уснувшие или затаившиеся звери. Каждая новая картина природы неповторима, каждый новый поворот, открытие нового мира. Проносящаяся красота. Как жалко, что ты не можешь остановить это мгновение.

Недаром А. Чехов, направляясь в 1890 году на Сахалин, писал про эти земли: "Селенга - сплошная красота, а в Забайкалье я находил все, что хотел: И Кавказ, и долину Псла, и Звенигородский уезд, и Дон... Забайкалье великолепно. Это и смесь Швейцарии, реки Дон и Финляндии... Вообще говоря, от Байкала начинается сибирская поэзия".

Мы это в полной мере можем оценить, проехав туда и обратно. Хотя думаю, что поэзия Сибири начинается от Тобольска, Омска, Барабинской степи, Иртыша, Оби.

...Красив и наш поезд. Особо красив он на изгибе дороги, которая огибает берег Шилки. Тогда можно увидеть его электровоз, первый и последний вагоны. Первый - красно-синий, второй - зеленый, третий - бело-красный, четвертый - кирпично-бурый, пятый - сине-зеленый. Наш, "Нижегородец", - зелено-желтый.

Русское пространство

Пересекая всю страну, ошеломляешься ее пространством. Все больше понимаешь, что именно оно порождает особую идеологию, особый вид чувствования, особое мышление. Немецкому бюргеру, датскому крестьянину, норвежскому леснику в средние века приходилось терпеть поборы феодала, произвол герцога, барона, монарха. Он и терпел, иногда взрывался мятежом. Русский человек это тоже переживал, ибо на Руси был и царь, и боярин, но русский человек мог иногда махнуть на все рукой и податься на Дон, на Яик, на Урал. А потом - в Сибирь, на Амур, Камчатку, а то и на Аляску. У него не было необходимости уживаться с тем, с кем он не хотел жить, и недруги могли разойтись в разные стороны. Великий мир был в его распоряжении. Мир горний, мир Божьего неба и предоставляемый человеку для управления мир Земли, мир просторов. Мышление великого пространства, ощущение того, что за далью даль - это великое достояние, которое предоставила нам, русским, народам России, история, которым одарил нас Бог. Русское пространство - это особая национальная проблема России. Плюс: пространство дает размах характеру, придает широту душе, создает потенциал страны. Минус: небрежность к клочку земли, лесу, окружающей среде (на наш век, мол, хватит). Сюда же относится возможность уйти от проблемы (не решать ее), от человека (легкая способность сорваться от нажитого), отсюда беглые, вечные странники ("Едем мы, друзья, в дальние края..."), постоянный поиск "где лучше", а не "как лучше". Да, кроме того, пространство пугает малых соседей, хотя сами они стремятся к большому пространству (все малые страны Европы помчались быстренько в большое ЕЭС и т. д.)

Российское пространство всегда требовало единства власти (единства в пространстве). "Повесть временных лет", "Слово о полку Игореве" утверждали это единство на координатах безусловного соблюдения княжеского старшинства.

И начиная с Ивана III, с расширением русского пространства, жесткая централизованная власть становится необходимым условием для независимого Русского государства. Да и вообще, пространство гигантское, равнинное, лесостепное требует жесткой централизованной власти (монархии, деспотии, империи, тоталитарной или авторитарной структуры).

В романах замечательного якутского писателя Николая Лугинова о Чингисхане ясно просматривается мысль (да он этого не только не скрывает, но и утверждает), что держава Чингисхана, раскинувшаяся на гигантских просторах Азии и Европы, по сути, обладала всеми признаками империи и таковой являлась. У России потенциал всегда был намного большим, чем у империи Чингисхана, потому что Россия была страной созидающей, производящей. Потому Русь и победила наследников монгольского воителя, включила остатки его империи в свои границы и сама стала Великой империей.

Если Россия хочет остаться в нынешних своих границах, объективно вырисовывается необходимость сохранить имперскую структуру власти (не вздымайте только рук с возмущением), то есть авторитаризм и пространственное мышление властей и народа. Во всяком случае, как писал Иван Ильин, власть в России должна быть "волевым центром страны", ведь наш человек не любит безволия и слабоволия. Он предпочитает даже самоуправство волевому ничтожеству, ибо на просторах России воля власти - фактор решающий.

Конечно, есть у малых народов идеология хутора, своего шестка, хотя некоторые из них или их потомки, приходя к государственной или духовной власти в России, становились яростными великодержавниками и имперскими, державными укрепителями пространства (мордвин Никон, немец Миних, бурят Бадмаев, тюркокровные Н. Карамзин и С. Аксаков, Г. Державин, грузин Багратион, шотландец Барклай де Толли, поляк Рокоссовский и несть им числа). Я уж не говорю об украинцах и белорусах, веками себя чувствовавших представителями Святой Руси (Киевской, Московской, Российской), и поэтому в большинстве своем исповедующих идеологию Великого Пространства, причисляя себя к таковому.

Российские чиновники новой поры все одежки цивилизации для России примерили с малых стран, не задумываясь об особенностях своей страны, в частности о ее пространстве. А пространство входит в мировоззрение народа. И если в России государство не защищено, оно хиреет и рассыпается.

У нас сейчас открыты двери для всех мировоззрений - гордятся либералы. Свобода? Нет - путаница, мешанина, своеволие, закупка за доллары. И в этой путанице пространство почти не учитывается как фактор. И кто-то хитро разрывает связи между Западом и Востоком, Севером и Центром, Калининградом и Россией.

У нас есть один путь соединиться в пространстве - Бог. У нас в этом соединении должна быть и крепкая, эффективная центральная власть. У нас должны быть державные дороги, грунтовые, воздушные, железные, духовные. У нас есть русский язык и наша культура. У нас должно быть единое духовное, экономическое, культурное пространство. Тогда мы - единая Россия, и никакие многие тысячи километров нам не страшны.

* * *

10 час. 30 мин. Станция Карымская. На перроне - телефоны для поезда, для нас: говори с Москвой. Немного отчужденная публика, хотя и свой брат-железнодорожник едет в поезде, но сильно приближен к начальству. На Карымской дома под черепицей, но ни одного нет дома масштаба "новорусского". Неужели тут никто никого не ограбил? Или с награбленным уезжают в Москву? Дома из силикатного кирпича, где-то избы, а крыты не черепицей, как показалось сначала, а шифером.

Как дать им работу? Как дать заработать на семью, на жизнь? Что для них реформа? То же, что строительство социализма, неп, Столыпинские преобразования, государево управление? Или хуже? Лучше-то уж нет, явно видно. А по заколоченным окнам - хуже. Власть, олигархи, СМИ - все списывают на Сталина, коммунистов. Спорят с прошлым. Я еще помню, как все беды советского времени списывали на "проклятый царизм". Тупые царедворцы перед революцией свою неспособность управлять объясняли тем, что им мешают козни смутьянов - социал-демократов.

Революционеры-демократы обличали реакционеров-крепостников, славянофилы - западников, западники - русскую косность, печные патриоты - жидомасонов...

А в это время кто-то просто захватывал банки, печать, капитал... А вы можете потом обличать кого хотите, без штанов-то. А этим смешно, никакие они не революционные демократы, не западники, не жидомасоны, а руководители III Интернационала, олигархи, лауреаты Государственных премий, юмористы.

Смотрим с К. Рашем в вагонное окно на сопровождающую нас реку Шилку. Нет, уже не Шилка, а Ингода, а перед этим была Шилка, и Зея, и сам Амур-батюшка, в который они впадают. А казалось, что это одна река. (Невольно вспоминаешь анекдот, как русский поспорил с китайцем о том, что перепьет его. Стакан, два, пять, десять... Русский упал. Китаец стоит. После похмелья русский спрашивает: "Как ты меня перепил?" Китаец ответил: "А мы меняемси".) Вот так и реки на Востоке сменяют одна другую и идут вдоль железных дорог, или те идут вдоль рек.

Раш задумал и обсуждал со мной эссеистскую документальную повесть о русских немцах или, скажем так, "Немцы в России". Идея хорошая: немцы немало потрудились на благо России. Одна Екатерина II (под ее началом и с поддержкой) прирастила России Новороссию, Северный Кавказ, Крым, Аляску, даже Калифорнию. А потом находится какой-нибудь Никитка Хрущев и отдает Крым, Порт-Артур, Поркала-удд. Да и ныне оставшиеся немцы - достойные граждане России. А как их выжимали из России последние десятилетия! Только не надо путать немцев наших с Германией, то - особый разговор.

12 час. 49 мин. Чита. Еще раз встретились с писателями, разговариваем, высказываем мнение о книгах. Вырастает интересное писательское поле на Востоке.

Едем дальше. Шахматный турнир со страшной силой набирает обороты. Кипят страсти. Я проиграл Рашу, но выиграл у Шипилова. Впереди твердо идет Придиус. Он и победил. Я с удовлетворением говорю, что у меня с ним ничья. Второй - Раш.

15 час. 44 мин., ст. Могзон... Перед станционной остановкой - один, два, десять... тридцать... шестьдесят... сто электровозов, ожидающих на путях, по пять в ряд, какой-то своей судьбы. Разрежут? Отремонтируют? Зрелище жутковатое, как на Чикагской бойне. После ужина устроили для железнодорожников вечер Николая Шипилова. Он пел, но сел голос, и его поддерживали все остальные. Прекрасно пел Вадим Арефьев: "Не жалею, не зову, не плачу", песни моряков ТОФа, вместе с железнодорожниками пели военные песни. Очень получился "Мой костер". Сергей Куняев блестяще читал Есенина. Геннадий Иванов прочитал только что написанное: "Ветеранам железных дорог". Читали стихи и пришедшие. Талантливые люди - железнодорожники. Пели песни Николая Рубцова.

22 июля. 4 час. 00 мин. Едем вдоль Байкала. Ничего общего с тем голубым, загадочным, радостным, обрамленным зелеными лесами Байкалом, что видели мы неделю назад. Тоже загадочный, но сероватый, рябистый, с горами, проложенными ватой тумана в распадках. А дальше горы покрыты какой-то серовато-зеленой щетиной угадывающихся лесов. Сеет мелкий дождик. Вдали начинают пробиваться сквозь клубящиеся облака лучи солнца. На северо-востоке пространство светлеет, затем снова порыв ветра, туман, дождь.

4 час. 11 мин. Слюдянка. Народ опять кинулся покупать копченый омуль, но торговцев опять разогнали. Как же, едут "юбилейные" люди, понимать надо: вдруг обворуют? Своих-то ладно. А этих если, то по всему Транссибу станет известно. Коля Дорошенко все-таки раздобыл омуленка, значит, будет пивопитие. Тронулись. Въехали в туннель. Темно, и мысли почему-то о сейсмической зоне. Выехали. Байкал опять другой. С темной синевой, такой туманной синью дальних сопок, со снежными вершинами гор за ними. Да какие же это горы - облака это, стоящие вдали облака! И светлая уже серость Байкала.

6 час. 26 мин. Иркутск. Бежит, спотыкается, подбегает к вагону Костя Житов. Принес омуля. Вездесущий, постоянный, обязательный. Костя всех писателей по дороге целует, обнимает, всех знает и любит. В одном из номеров "Роман-журнала XXI век" Марина Ганичева в статье, рассказывающей об участии редакции журнала в иркутских "Днях русской духовности и культуры", тоже с восторгом пишет о Косте. Есть там одна характерная деталь. Житова спросили: "Костя, ты с какой партией?" Он подумал и ответил: "Я с партией Валентина Распутина". Прямо-таки из кинофильма "Чапаев".

Спрашиваем Костю: "Где Распутин?" Да его сейчас в Иркутске нет, незачем. Приехал Евтушенко, хочет всех интеллигентов собрать и сделать собственный музей на станции Зима.

Народ едет в баню. А я утром мылся в туалете с помощью чайника, тазика и крана. Пару раз навернул себя железяками под рывки колес, но жив.

...Мы - Сергей Котькало, Светлана и я - едем на подворье владыки Иркутского и Ангарского Вадима. Едем в храм к мощам Иннокентия Иркутского. С нами и Костя. Сговаривается с частником, и мчимся прямо к храму (времени-то меньше часа). Проходим мимо нищих. Наши дают, а у меня денег с собой нет. Стыдно.

И вот храм. Был тут уже три года назад. Народу мало. Мы идем за поясок (службы прошли, убирают). Молимся, припадаем к иконе и коленопреклоненно - к мощам Иннокентия Иркутского. Просим и его молиться за нас. Ощущаем, что наша дорога благословлялась свыше. От Москвы с нами освященная в храме икона Св. Николая Чудотворца. Он всегда бережет всех, кто в пути. Вот и была она с нами на Волге, Енисее, Ангаре, Байкале, Тихом океане. После окончания поездки займет место в Союзе писателей рядом с иконой Александра Невского, побывавшего с нами в 2000 году в Чечне, и иконой Феодора Ушакова, которую освятят в Санаксарском монастыре.

Сергей Котькало с Юрием Лощицем и Светланой, когда мы не могли, были на основных остановках в храмах и встречались со священнослужителями.

Да и вся поездка наша шла под благотворным духом православия.

Молитвы в Екатеринбурге у часовни на месте убиения Николая II, в соборе Александра Невского в Новосибирске, возведенном в начале строительства Транссиба, в часовне Параскевы Пятницы в Красноярске, у мощей Иннокентия Иркутского в Иркутске, в бывшей больнице партактива, ныне возвращенной церкви, в Чите. Поразила икона Порт-Артурской иконы Божией Матери, написанной по заказу инока Киево-Печерской Лавры в 1904 году. Икона в разгар Русско-японской войны была отправлена в Порт-Артур. Тысячи верующих приходили к ней во Владивостоке, когда ее выставляли там. Тогда и нарекли ее Порт-Артурской. Отправленная в Порт-Артур, она уже не прибыла туда: крепость пала. Во время революции икона исчезла, казалось, бесследно. Где, с кем двигалась она по миру? Харбин? Шанхай? Австралия? Но вот в 1998 году паломники из Владивостока обнаружили ее в одном из храмов на Святой земле. Оказалось, что она принадлежит одному из жителей Израиля. Паломники собрали деньги и сделали все, чтобы выкупить ее у владетеля. Ныне возвратившаяся во Владивосток икона Порт-Артурской Божией Матери - одна из святынь Дальнего Востока.

22 июля - 23 июля. Эти два дня посвятили пленуму. Каждый готовил отчет, предложения. Подготовили проект решения. Вынесли на расширенный Секретариат, кратко обсудили.

Ганичев: "Перечислим места посещения, встречи, наши выступления. Выделим значение Транссиба как геополитической, стратегической, державной оси России".

Геннадий Иванов еще раз зачитал наше обращение с берегов Тихого океана и свое прекрасное стихотворение "Мы были на Острове Русском".

Юрий Лощиц представил фундаментальную и пронзительную "Оду печали и надежды" (аплодировали нашему державнику долго).

Решили добавить (обязательно!) в решении абзацы:

а) о покушении на целостность России и б) о сокращении населения как на Востоке, так и в России в целом.

Раш: "Надо добавить о ТОФе, о моряках, об Ушакове".

Котькало: "Сказать, что возрождается церковная жизнь, строятся храмы. Наш поезд благословил митрополит Питирим, освящали Владыки Вадим (Иркутский), Евстафий (Читинский)".

Свининников добавляет: "В Могоче церкви не было - сейчас есть, заложили вторую".

Сергей Куняев просил уточнить исторический фон, отметить факты прошлого.

Валентин Свининников сказал: "Надо отметить большую работу железнодорожников по утверждению традиции отрасли, созданию музеев. Вот в Могоче не было раньше музея, сейчас есть. И идут все - школьники, пенсионеры".

Много говорили о народных бедах, о безработице, о наркомании. О том, что теперь, при нашем "диком" капитализме в полный рост встает проблема безудержной эксплуатации народа, когда владельцы предприятий выжимают из своих работников все соки, а не хочешь работать так - уходи. Куда уходить? Не взорвет ли это?

Александр Сегень отмечает поездку как особый эксперимент над писателями. Еще никогда не было таких длинных переездов. Некоторые, например Дорошенко, бросили курить. Как сказал в свое время Михаил Шолохов: "От такой жизни запьешь, товарищ Сталин". Надо отметить всеобщую доброжелательность, не было ссор.

Николай Шипилов: "Надо издать Транссибирский цикл стихов и авторских песен".

Николай Дорошенко: "Готовлю уже сейчас целевой номер "Российского писателя", развернутые статьи, фотографии, беседы, стихи..."

В эти же дни вручаются награды вагонным бригадам "За доброжелательность и любовь к пассажирам", "За дизайн и оформление вагонов", "За высокую культуру обслуживания", "За обаяние". Наши девушки из вагона "Нижегородец" получают приз "За красоту и гармонию".

...Да, есть страны сбитые, утрамбованные, а Россия здесь, на Востоке, еще сшитая, если не на живую нитку, то только на железную. Это еще не история, а жизнь.

23 июля - 25 июля. Мчимся по Великой стране. Ночной Красноярск. Столь же гостеприимный, как и первый раз, Новосибирск. Снова прекрасный прием. В Тюмени (а мы возвращались по северной ветке) было много писателей, целый ящик книг увозим. Есть что читать. То же в Перми. Очень интересно о журнале "Пермь литературная" и жизни рассказали нам Татьяна Соколова и Анатолий Гребнев (вот поэт-то масштабный!). Везде раздали наш бюллетень писательский, газету, записываем все литературные новости. Нижний Новгород. Владимир. И опять церковь Покрова на Нерли... Поклон тебе за твой свет, милая!

25 июля. 16 час. 07 мин. Вот и Москва! К нам бегут наши - друзья, родные. Спасибо поезд, спасибо железнодорожники. Мы прикоснулись, прижались к материнской груди Родины, услышали стук ее сердца, познали ее заботы, увидели ее дела. Спасибо!

Валерий Ганичев
08.03.2002