Да! Почти всем нам казалось, что после 12 апреля 1961 года мир начнет жить по-новому. Без нищеты, без голода, без войн, без эксплуатации, без обмана, без болезней и недугов. Мы были уверены, что он будет улыбаться той ясной и доброй улыбкой, которая была подарена Земле первым небожителем. Этот всплеск надежды, может, впервые за историю человечества объединил всех людей. Всех, всех - из джунглей и аристократических замков, из высотных домов и гобийского плато, из добротной, осевшей в землю Финляндии и колеблющейся тектонической Гватемалы.

Что творилось в те дни, когда приземлился первый космонавт! Что было в тех странах, куда приезжал он! Наверное, такое уже никогда не повторится. Ибо трудно представить более вдохновляющего человека подвига. Своим полетом Юрий Гагарин расписался в космосе как первый гражданин Вселенной. Боже мой, каким ходуном ходила страна, когда он приземлился, а когда его встречала Москва.:. Ведь никаким парткомам не понадобилось организовывать людей для встречи, все рвались хоть на мгновение увидеть СВОЕГО звездного героя. А эти без разнарядки лозунги, написанные наспех, чтобы успеть: <Ура, Юра!>, <Москва - Космос - Ура!>. Как были едины мы тогда, как вдохновлены. На Красной площади никогда не было такого неподдельного и разделенного на всех энтузиазма, исходящего от рабочего ЗИЛа, студента МГУ, академика и члена Политбюро. Пожалуй, в тот момент идеологический лозунг <Все люди - братья!> был близок к истине. Вот-вот будет осуществлено это заветное желание человечества - выстроена счастливая, справедливая, честная жизнь. Кто же снова позовет нас к ней?..

С Юрой у меня сложилась добрая дружба. Мы неоднократно обращались к нему, чтобы он помог в каких-то общих делах. Вспоминаю три из них.

Всесоюзное совещание молодых писателей, 1964 год. Я отвечаю за его подготовку. Конечно, хочется, чтобы выступил Юра (для нас так назвать его не было панибратством, он был наш однолетка, сотоварищ, друг). Мы стали готовить выступление. Особенно старался Василий Дмитриевич Захарченко, многолетний главный редактор журнала <Техника молодежи>, профессор Литинститута, Литературно оснащенная речь была готова, мы вручили ее Юрию Алексеевичу. Он поблагодарил нас. А на следующий день вышел на трибуну, положил перед собой бумажки и, не глядя в них, стал интересно и ярко рассказывать о полете, о товарищах, о том, как космонавты любят читать, собирают книги о новых полетах. Долго не отпускали его молодые писатели: задавали вопросы, советовались, что писать, расспрашивали об ощущениях пребывания в космосе. Так нам был преподнесен урок. <Я буду говорить о своем, мне известном, - решил Юрий Гагарин, - о том новом состоянии, в котором побывал человек, о психологии и космосе, и это будет интересно>.

В 1967 году мы вместе отдыхали в небольшом доме отдыха <Аюдаг>, возле Артека. Мы были молоды, жизнелюбивы, веселы, но та энергия и жизнерадостность, которой обладал Юрий Алексеевич поражала, а порой просто потрясала. С утра, с пяти часов, на его попечении оказывалась вся детвора, восемь мальчиков и девочек. Он заговорщически по три раза стучал в дверь. Дети уже ждали и, натянув маечки, выскальзывали за <дядей Юрой>. Через два часа <шаланда, полная кефали>, вплывала в нашу бухту. Ребятишки выскакивали из лодки и гордо выстраивались у кухни, держа в руках наловленную, как мы подозревали, Юрием Алексеевичем, рыбу. Он же обнимал своих <соратников> и серьезно и торжественно, называя всех по именам, объявлял благодарность за улов. У детей, как говорила моя теща, <радости были полные штаны>.

Там, в <Аюдаге>, вместе с Юрием Алексеевичем мы играли в волейбол, и его азарт просто не позволял перебрасывать мячик через сетку. Он взлетал над сеткой <ласточкой>, принимал <зарезанный мяч>, подбадривал тех, кто <мазал>. В общем, это был не пляжный волейбол, а высокого спортивного накала фестиваль физической культуры, смеха и состязания в ловкости. После окончания матча победители торжественно погружались в <лягушатник>. За столом моя жена Светлана вначале чувствовала себя неловко, но Юра быстро втянул ее в орбиту общения: состроил козу нашей семилетней дочери Марине и долго хохотал, после Светланиного рассказа о том, как трехлетняя Марина на вопрос нашего знакомого: <Ты знаешь, кто такой Гагарин?> - ответила: <Да. Это дядя, который пьет кефир!> - <Почему?> - <А нам няня в детском саду говорила: <Вот Гагарин полетел в космос, потому что пил кефир>. Юра после этого вечером громко говорил, обращаясь к детям: <Кто в космос! По стакану кефира, быстро!> Когда же вечером проходили встречи в Ялте, Артеке, Гурзуфе, он вроде бы преображался, надевал форму, становился серьезным, но вокруг него было легко, ненапряженно, радостно.

Запомнилось, что каждый день он заходил на кухню, пожимал повару руку, шутливо дергал за косичку официантку, благодарил сторожа за то, что тот оберегал наш сон. Хотя, если говорить откровенно, то сна-то почти и не было. Были ночные беседы, песни у костра (а он знал их очень много), ночные заплывы по лунной дорожке, бильярдные баталии, где Юра был непревзойденный асс. Разъезжаться из этого светлого рая не хотелось, а был он таким, конечно, потому, что с нами находился Юрий Гагарин.

И еще вспоминается одна встреча с ним, так много значащая для русской, советской литературы. В апреле 1967-го Михаил Александрович Шолохов предложил провести встречу наших молодых писателей, писателей из других стран на Дону, в легендарной Вешенской

...В Ростов улетали с последней группой участников встречи. С нами в самолете и Гагарин, который согласился присоединиться к нам. Стюардессы с нескрываемым обожанием и восхищением смотрят на Юрия Алексеевича. Он ведет себя по-гагарински: беззлобно шутит, внимательно слушает и заразительно хохочет. Чтобы отвлечь от себя внимание, говорит стюардессам доверительно, показывая на меня:

- Старший группы. Скоро будет летать в дальние полеты, - и крутит пальцем вверх.

Девушки посмотрели на меня с почтением, но внимание свое с Гагарина не переключили.

Вот и Ростов. Нас встречают секретари обкома партии и обкома комсомола. Беседа, ужин на берегу Дона. Живописнейшее место. Сейчас там мемориальная доска в память об этой интересной, увлекательной встрече.

Утром вся группа полетела в Вешенскую. Впереди на двух маленьких <чайках> летели Ю.А. Гагарин и бывший в то время первым секретарем ЦК комсомола С.П. Павлов, другие.

Самолет с Гагариным делал невиданные на здешних линиях пируэты. Это Юрий Алексеевич, взяв управление, сделал несколько виражей и петель, проверяя <летные качества> остальных пассажиров.

Многие из нас бывали на уютных сельских аэродромах - чуть утрамбованных полях или лугах с небольшим домиком местного начальника аэродрома. Он же диспетчер, кассир и, наверное, совместитель еще нескольких должностей.

Здесь, в Вешенской, было такое же зеленое, поросшее травой, кое-где примятое колесами поле. Пахло не соляркой, алюминием и резиной, как на других аэродромах, а сеном и полевыми цветами - скошенная трава лежала вдоль всего взлетного поля.

Вешенские пионеры вручали гостям цветы, смотрели с любопытством, но без подобострастия - писателей да и других деятелей видели и помаститее.

Разместились в типичной районной гостинице без излишних удобств, но в центре станицы, напротив Дона. Это была встреча, которая надолго запомнилась всем ее участникам - новому поколению молодых литераторов.

Да, та всем памятная встреча молодых писателей с Шолоховым приобрела свою значимость из-за присутствия Юрия Алексеевича Гагарина. Была проведена она с размахом, задором, весельем, серьезными разговорами и удалыми песнями.

Юрий Алексеевич попросил показать станицу. Приехал тихий, задумчивый: готовился выступать вечером перед вешенцами. Михаил Александрович шутками, добрым словом снял неестественную для космонавта скованность. На берегу Дона Юра (так мы его тогда все звали) устроил форменную круговерть. Затеял состязаться в прыжках, играл в волейбол, делал стойку на руках. А потом, весело гикнув, кинулся в Дон и быстро поплыл, увлекая за собой других. Впрочем, большинство вскоре конфузливо отстали и лишь немногие достигли другого берега. Обратно Гагарин плыл еще быстрее - нам это было уже не под силу.

<Ну, Юра, казак, - посмеивался Шолохов. - Ты мне писателей тут не загоняй...>

Вечером собрались на площади станицы. Вешенцы шли на встречу с писателями, как на большой праздник. Девушки в модных современных юбках, в кофточках всех цветов. Пожилые женщины накинули на плечи цветные платки. Возможно, здесь были и те бабьи шалевые платки, вынутые из обитых старинных сундуков, в которых щеголяли современницы Аксиньи. Крепкие парни с обветренными лицами уверенно занимали лучшие места. Ласточками вились в толпе мальчишки.

Старики, соблюдая какую-то им одним известную рядность, вытянулись шеренгой вдоль левой стороны площади. Несколько человек были в галифе, шерстяных носках и галошах. <Не для гостей же так оделись? Так, наверное, и ходят>, - вслух размышлял Феликс Чуев.

Шутки в те дни не прекращались. И никто не обижался розыгрышу, не противился завиральному слову, любой шутке, крепко стоящей на ногах.

Солнце уже зашло. Око прожектора нацелилось на трибуну и высветило верхушки ближних деревьев. Михаил Александрович сделал шаг вперед, стряхнул пепел с неизменной папиросы и ненапряженно, с хрипотцой кашлянул в микрофон, устанавливая тишину. Дождался, когда угомонились вороны, деловито рассевшиеся на карнизах церкви, и обратился к собравшимся: <Вешен-цы!.. К нам приехал Юрий Гагарин и писатели. Дадим им слово>.

Юрий Алексеевич подошел к микрофону и начал рассказывать о подготовке к полету, аппаратуре корабля, ощущениях космонавта. Степняки-хлеборобы, столь далекие от внеземных заоблачных высот, слушали его с неослабевающим вниманием. Девушки смотрели с нескрываемой любовью, матери - с лаской, отцы и даже деды расправляли плечи и горделиво подкручивали усы - знай наших!

Закричал ребенок в коляске. Несколько человек обернулись, приложили палец к губам - ребенок смолк, словно и он заслушался удивительным рассказом человека, взлетевшего выше нашего земного неба.

Гагарина мне приходилось слушать много раз, но ни до, ни после я не видел у него такого волнения, такой внутренней сосредоточенности, как здесь, в Вешенской. Перед выступлением он советовался: рассказывать ли о предварительной подготовке, с чем сравнить перегрузки. А потом без всякой бумажки выступал почти час, говорил страстно, увлеченно, очень доступно. Вечер закончился чтением стихов.

Вспомнилось, как тогда, в июне 1967 года, провожал Шолохов успевшего за три дня полюбиться всем вешенцам Юрия Алексеевича. Писатели, приехавшие на встречу с Шолоховым, оставались, Гагарина же самолет уносил на празднование тридцатипятилетия Комсомольска-на-Амуре. Когда машина уже была в воздухе, Михаил Александрович, пожевывая папиросу, снял шляпу, задумчиво помахал ею, и вдруг самолет сделал немыслимый вираж, дал <отмашку> крыльями - мы поняли, что штурвал взял Гагарин. Шолохов покачал головой: <Ну, Юра...> И чувствовалось за этим и восхищение отвагой Гагарина, и тревога за него.

Эта тревога вспомнилась во время встречи у великого скульптора Сергея Коненкова. Было ему 94 года, принимал он у себя в мастерской. В окружении его сказочных и окрыленных деревянных и мраморных скульптур он задал нам, как будто мы были в ответе, первый вопрос: <Почему не уберегли Гагарина? Он ведь национальное достояние. Его надо было в золотое кресло посадить и не пускать никуда>.

Мы развели руками. А мудрый кудесник встряхнул головой и, противореча себе, сказал: <Да нет, его бы никто не удержал. Как только он взлетел, наш смоленский, - хитро прищурился старец, - я сразу сказал: он небожитель. Его Бог к себе заберет! Он и забрал!>

Да, ныне Гагарин уже на небесах, он наш вдохновитель и наш защитник. С ним России ничего не страшно.

Валерий Ганичев