(Из письма Императрицы Марии Федоровны

греческой королеве Ольге Константиновне)

Ея Императорскому Величеству

 Государыне Императрице

Марии Федоровне

К Твоим стопам, Страдалица Царица

Дерзаю я смиренно положить

Разрозненныя первые страницы

Своей тоски и мыслей вереницы,

И о прощеньи Родины молить

И верю я, что Ангел Утешитель,

Собравши слезы Царственных очей

Их отнесет в Священную Обитель,

И Сам Христос, Великий Искупитель

Утешит скорбь и боль души Твоей

1920 г.

Павел Булыгин Пыль чужих дорог. М., 1998

Представители семьи Романовых князь Дмитрий Романов, проживающий в Дании и князь Николай Романов, проживающий в Италии, обратились к российским властям с просьбой о перезахоронении императрицы Марии Федоровны. Предполагается перенести ее прах из Роскилльского собора, что недалеко от Копенгагена, где уже на протяжении 75 лет покоится прах российской императрицы (она умерла в 1928 г.), в Петропавловский собор Санкт-Петербурга, где рядом с могилой ее супруга императора Александра III имеется место, предназначенное для Марии Федоровны. После рассмотрения этого вопроса правительственным кругами Дании и России, было решено осуществить этот акт перезахоронения в сентябре 2006 г. к 140-летнему юбилею ее приезда в Россию.

Почти четыре десятилетия после смерти Императора Александра III Мария Федоровна носила титул вдовствующей императрицы и находилась в центре всей царской семьи Романовых. И немудрено ведь прожила она в России более 50 лет и стала свидетелем и даже очевидцем трагических событий в российской истории.

Более 80 лет назад последние Романовы покидали Россию. Среди августейших пассажиров, поднявшихся 11 апреля 1919 года на борт отплывающего из Кореиза английского крейсера <Мальборо>, была бывшая российская императрица Мария Федоровна.

Имя ее в течение многих десятилетий упоминалось лишь в общем историческом контексте, между тем Мария Федоровна - одна из самым примечательных фигур датской королевской династии, а позже и Российского Императорского Дома.

Датская принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмар (Мария Федоровна - после присоединения к православной церкви), ставшая супругой императора Александра Ш и матерью последнего российского императора Николая П, прожила в России более 50 лет.

Вхождение принцессы Дагмар в Российский Императорский Дом началось с драмы - скоропостижно скончался ее жених (в 1864 г.) старший сын Александра П великий князь Николай Александрович, а закончилось - крушением этого Дома и гибелью его главы, ее сына Николая и всей его семьи. Убит большевиками был и ее младший сын Михаил. Ранее умерли два других ее сына: Александр (в 1870 г.) и Георгий (в 1899 г.). Свекор Александр П скончался на ее глазах в Зимнем дворце от бомбы террориста, один из братьев мужа - Сергей Александрович также стал жертвой террора. В 1913 г. был убит и родной брат Марии Федоровны принц Вильгельм, греческий король Георг I. Сильный характер, ум, развитое чувство долга, глубокая религиозность, непоколебимая уверенность, что <на все воля Божия> позволили Марии Федоровне не только не согнуться под ударами судьбы, но и остаться в памяти современников, по словам князя П.С. Урусова, <Императрицей с головы до ног>. Недаром князь Ф.Ф. Юсупов, муж внучки Марии Федоровны Ирины Александровны, признавался, что <несмотря на маленький рост, в ее манерах было столько величия, что там. куда она входила, не было видно никого, кроме нее>. Ему же принадлежит замечание, что <по своему уму и политическому чутью Мария Федоровна играла заметную роль в делах империи>.

Схожие оценки встречаются и у государственного секретаря А.А. Половцова, и в известных <Воспоминаниях> графа С.Ю. Витте, выделявшего два главных качества Марии Федоровны - ум и дипломатические способности.

Природный ум и политическая интуиция жены безусловно оказывали влияние на принятие Александром Ш важных политических решений. Общепризнанно, что Мария Федоровна пользовалась глубоким уважением императора Александра Ш; возможно, в Российском Императорском Доме это был самый удачный брачный союз.

Когда в девяностых годах XIX столетия Россия изменила свою внешнеполитиче-скую ориентацию с германской на французскую, не последним в этом вопросе было мнение Марии Федоровны, с юношеских лет настроенной антигермански (потеря Данией Шлезвига в 1864 г. расценивалась там, как национальное поражение, и не могла не оставить следа в душе датской принцессы).

Огромная общественная деятельность императрицы как главы организации Ведомства императрицы Марии играла важную роль в жизни России конца XIX начала XX веков. В ведении Ведомства находились учебные заведения, воспитательные дома, приюты для обездоленных и беззащитных детей, богадельни. Немалые средства на их содержание вкладывала царская семья. Благотворительные учреждения Ведомства были созданы практически во всех крупных городах Российской империи. В Москве и московской губернии их насчитывалось не менее 10, в Петербурге и его окрестностях более 17.

Среди них были: Общество попечения о детях лиц, ссылаемых по судебным при-говорам в Сибирь; Братолюбивое Общество по снабжению неимущих квартирами; Приют для неизлечимых больных; Александро-мариинский дом призрения; Благотво-рительное общество при Обуховской больнице; Мариинский институт для слепых девочек и Институт взрослых слепых девиц; Мариинский родовспомогательный дом и находящаяся при нем школа повивальных бабок; многочисленные общины сестер милосердия, попечительства для пособий нуждающимся семействам воинов, дома призрения детей бедных жителей, приюты для сирот, оставшихся после павших воинов; и т.д.

По инициативе Марии Федоровны в 1882 г. возникли Мариинские женские учи-лища для девушек-горожанок (промежуточная ступень между начальными школами и средними учебными заведениями). 30 ноября 1902 г. она была избрана почетным членом Казанского университета. Императрица попечительствовала также женскому Патриотическому обществу, Обществу спасения на водах, Обществу покровительства животных и др.

На протяжении многих лет она была шефом полков, в том числе гвардейских - Кавалергардского и Синих кирасиров - и постоянно оказывала им необходимую поддержку.

Деятельное участие принимала Мария Федоровна и в возглавляемом ею Российском Красном Кресте (РКК). За попечение о раненых и больных воинах в период русско-турецкой войны 24 апреля 1878 г. указом императора Александра П она была награждена знаком отличия Красного Креста первой степени. В 1900 г. ей был вручен диплом Международной выставки Красного Креста в Париже. Особенно много лично ею было сделано в годы Русско-японской и Первой мировой войн по созданию условий для эффективной работы РКК.

После ухода из жизни мужа и вступления на престол сына для Марии Федоровны начался новый период жизни. Умная, властная женщина, обладавшая, как уже говорилось, глубокой политической интуицией, постоянно стремилась направить сына в его делах, уберечь от чуждого вредного влияния, окружить нужными людьми. И действительно, в первые годы царствования Николая П мать оказывала на него большое влияние. <Спросите матушку>, <я спрошу у матушки>, <надо спросить Мамин>, - так отвечал Николай П по поводу назначения очередного министра .

В эти годы в России существовали как бы два двора: двор вдовствующей импе-ратрицы Марии Федоровны и меньший - Николая П и Александры Федоровны. По меткому замечанию принадлежавшей к аристократической верхушке блестящей мемуаристки княгини Л.Л.Васильчиковой, Мария Федоровна <обладала как раз теми качествами, которых недоставало ее невестке. Светская, приветливая, любезная, чрезвычайно общительная, она знала всё и вся, ее постоянно видели, и она олицетворя-ла в совершенной степени ту обаятельность, то собирательное понятие "симпатичности", которое так трудно поддается анализу и которому научить невоз-можно. Она была любима всеми, начиная с общества и кончая нижними чинами Кавалергардского полка, которого она была шефом>.Главная прелесть Марии Федоровны - писал в своих воспоминаниях С.М. Волконский- была ея детская свежесть, которую никогда она не утрачивала; ни потери ее, ни претерпленные несчастья, ни возраст не сняли с нее яркости ее детской души>.

Мария Федоровна не спешила уступить свое место новой императрице: на официальных приемах Николай П вел под руку мать, Александра Федоровна шла позади с одним из великих князей, большей частью с Михаилом Александровичем.

Правда, следует отметить, что влияние на сына вдовствующей императрицы, жившей после смерти мужа в Аничковом дворце в Петербурге, было недолгим. Причиной тому была неприязнь, возникшая между нею и Александрой Федоровной. <Болезненный мистицизм молодой государыни, - считал князь Феликс Юсупов, - не мог согласоваться с прямой и уравновешенной натурой императрицы Марии>.

Мария Федоровна пыталась воздействовать на сына в вопросах назначения на ответственные государственные посты того иного политического деятеля. Она поддерживала Витте и его политику - накануне конфликта с Японией пыталась употребить все свое влияние на царя с тем, чтобы предотвратить военные действия. Задолго до событий 1905 г. Мария Федоровна, родившаяся и выросшая в эпоху <скандинавского патриотизма> неоднократно обращала внимание Николая П на характер развития политической ситуации в Финляндии, где генерал-губернатор Н.И.Бобриков, жесткими методами проводя <русификацию> Финляндии, пытался ввести военное положение. <Все, что здесь <в Финляндии. - Ю.К. > уже сделано и делается теперь, покоится на лжи и обмане и ведет прямо к революции. - писала императрица сыну в письме от 19 октября 1902 г.. - Ради Бога попытайся остановить деяния Бобрикова. Я вижу только один выход: ты должен немедленно отозвать его обратно - все население ненавидит его и не может даже слышать его имени. Я убеждена, что это лучший выход из создавшегося положения...>

 Россия была накануне революции, и Мария Федоровна, через которую, по словам П.Н.Милюкова <просачивались кое-какие либеральные воздействия Фреденсборга> хорошо понимала необходимость государственных преобразований. Когда в 1910г., благодаря действиям П.Н.Дурново и В.Ф.Трепова, законопроект П.А.Столыпина о введении земств в губерниях Севера и Юго-Западном крае был провален в Государст-венном Совете, после чего Столыпин обратился к государю с прошением об отставке, Мария Федоровна попыталась вмешаться в ситуацию и защитить последнего. Общеиз-вестно, чем эта ситуация закончилась.

Первая мировая война застала Марию Федоровну в Европе. После возвращения в Россию она жила под Петербургом в Каменноостровском Елагинском дворце откуда писала своим родственникам письма, полные боли и страдания. 7 сентября 1914 г. великому князю Николаю Михайловичу: <Труднее и тяжелее жить здесь, так далеко от всего, когда всем сердцем и душой хотелось бы быть там. Такая тоска и такое постоянное мучение знать, что везде бьются из последних сил, и ожидать и узнавать результаты. Ужасно думать, что это только начало... >

15 декабря 1914 г.: <Я посещаю госпитали так часто, как только могу. Это единственное мое утешение. Все наши дорогие раненые возвышают нашу душу: какое терпение, какая скромность и какой великолепный подъем духа! Я ими любуюсь от души и хотела бы стать на колени перед каждым изних:>

В начале июня 1915 г. вдовствующая императрица переезжает в Киев, где активно занимается попечительской деятельностью по линии Российского Красного Креста. Она регулярно посещает госпитали и лазареты, всегда находит теплые слова для раненых солдат. Особое внимание уделяла она инвалидам, слепым и калекам. При ее содействии организуются специальные курсы и школы, где раненые после окончания лечения могли овладевать каким-либо ремеслом. Особенно часто Мария Федоровна посещала главный госпиталь Киева, попечительскую работу по которому вела ее дочь Ольга Александровна.

Вдовствующая императрица поддерживала Датский Красный Крест (ДКК) и его деятельность в России. В годы войны многие датские офицеры, врачи и другие лица работали в России в качестве добровольцев. Особое Отделение Б при ДКК решало целый комплекс вопросов, в частности, инспекцию лагерей военнопленных на всей территории Российской империи, оказывало посредничество в доставке корреспонденции, раздаче продуктов питания и лекарств.

Занятая делами Красного Креста Мария Федоровна не утрачивала интереса к событиям политическим. Во время конфликта, разразившегося между царем и министрами в 1915г., когда после падения Варшавы Николай II решил стать во главе армии, Мария Федоровна в саду Елагинского дворца в Петрограде около двух часов уговаривала его отказаться от своего решения. Как вспоминала А.А.Вырубова, <государь передавал, что разговор с матерью был еще тяжелее, чем с министрами и, что они расстались, не поняв друга>.

Находясь в Киеве, Мария Федоровна вела регулярные дневниковые записи и обширную переписку со своими родственниками и, прежде всего с сыном - императором. В один из октябрьских дней 1916 г. царь вместе с сыном Алексеем приехал в Киев. Это был последний визит Николая II в материнский дом и последнее свидание Марии Федоровны с внуком.

С возмущением отнеслась Мария Федоровна к предложению Германии о заключении мира. 3 декабря 1916 г. она писала царю в Ставку: <Мы все находимся под впечатлением немецких предложений (предложений о заключении мира. - Ю.К.). Все время одно и то же, он (германский император Вильгельм. - Ю.К.) стремится стать в позу миротворца и возложить всю ответственность на нас, если они не будут приняты. Я совершенно надеюсь, что мы и наши союзники сохраним твердость и единство и отвергнем эту <великодушно> протянутую руку...>

Отношения между Данией и Россией во время войны естественно нашли отражение в ее переписке с сыном. Так, в декабре 1916 г. она обращала внимание сына на то, что <Дания уже год тому назад предлагала переправить к себе больных военнопленных, чтобы они были, по крайней мере, хорошо накормлены и остались в живых. К сожалению, однако, им так и не дали никакого ответа... <Мне непонятно, - писала Мария Федоровна, - почему, ведь это делается из чувства христианского милосердия и не будет ничего стоить, так как датчане подготовили все за свой счет. Я надеюсь, что после твоего приказа военному министру, дело, наконец, сдвинется с места.

Но не один только военный противник вызывал мучительные раздумья Марии Федоровны. Окружение царя также составляло предмет ее не меньших тревог. В придворных кругах, о чем свидетельствуют воспоминания фрейлины императрицы Александры Федоровны А.А.Вырубовой, вдовствующую императрицу часто называли <Гневной>. Действительно, многое из того, что творилось в высших сферах императорского двора, вызывало ее гнев и негодование. Современники отмечали, что Мария Федоровна близко к сердцу принимала историю с Распутиным.

17 февраля 1917 г. императрица-мать, обеспокоенная развитием событий после убийства Распутина, писала Николаю в Ставку: <Так много случилось с тех пор, что мы не виделись, но мои мысли тебя не покидают и я понимаю, что эти последние месяцы были очень тяжелыми для тебя. Это меня страшно мучит и беспокоит. Ты знаешь как ты мне дорог и как мне тяжело, что я не могу тебе помочь. Я только могу молиться за тебя и просить Бога подкрепить тебя и подвигнуть на то, чтобы ты мог сделать все, что в твоей власти, для блага нашей дорогой России... Так как мы теперь говеем и стараемся очистить наши души, надо и простить всем и самим просить прощение у тех, которых мы чем-либо обидели. Я уверена, что ты сам чувствуешь, что твой резкий ответ семейству (т.е. членам царской фамилии, великим князьям. - Ю.К.) глубоко их оскорбил, т.к. ты бросил в их адрес ужасные незаслуженные обвинения. Я надеюсь всем сердцем, что ты облегчишь участь Дмитрия, не пустив его в Персию, где климат летом столь отвратителен, что ему с его слабым здоровьем просто не выдержать... Это так не похоже на тебя с твоим добрым сердцем поступать подобным образом. Это причинило мне много боли>.

Известие о том, что Николай II 2 марта 1917 г. подписал отречение от престола, по словам великой княгини Ольги Александровны (сестры Николая II), <поразило нас как гром среди ясного неба... Мы все были парализованы. Моя мать была вне себя, и я всю ночь провела у нее. На следующий день она поехала в Могилев, а я возвратилась назад к моей работе в госпитале>. В Ставке, куда Мария Федоровна прибыла вместе со своим зятем - великим князем Александром Михайловичем, она в последний раз встретилась со своим сыном.

В чудом сохранившейся памятной книжке за 1917г. (начатой 1 января и оконченной 24 апреля 1917 г.), ею сделаны краткие записи о пребывании в Могилеве и последних встречах и беседах с сыном, передающие атмосферу в Ставке.

4(17) марта 1917 - ...В 12 часов прибыли в Ставку в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции... Горестное свидание! Он открыл мне свое кровоточащее сердце, оба плакали...

Бедный Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Сначала пришла телеграмма от Родзянко, в которой говорилось, что он должен взять все с Думой в свои руки, чтобы поддержать порядок и остановить революцию, затем - чтобы спасти страну - предложил образовать новое правительство и... отречься от престола в пользу своего сына (невероятно!). Но Ники, естественно, не мог расстаться со своим сыном и передал трон Мише! Все генералы телеграфировали ему и советовали тоже самое, и он... подписал манифест. Ники был неслыханно спокоен и величественен в этом ужасно унизительном положении..

По возвращении в Киев Мария Федоровна, по воспоминаниям дочери Ольги Александровны, была неузнаваема. <Я никогда не видела мать в таком состоянии. Сначала он молча сидела, затем начинала ходить туда-сюда, и я видела, что она больше выведена из себя, нежели несчастна. Казалось, она не понимала, что случилось, но винила во всем Аликс{Александру Федоровну - жену Николая II. - Ю.К.).

Неделю спустя в письме в Павловск к великой княгине Ольге Константиновне - греческой королеве, она писала: <...сердце переполнено горем и отчаянием. Представь, какие ужасные, неподдающиеся никакому описанию времена нам еще предстоит пережить. ...Я благодарна Богу, что была у него (Ники - Ю.К.) в эти 5 ужасных дней в Могилеве, когда он был так одинок и покинут всеми... Он был как настоящий мученик, склонившийся перед неотвратимым с огромным достоинством и неслыханным спокойствием. Только дважды, когда мы были одни, он не выдержал, и я одна только знаю, как он страдал и какое отчаяние было в его душе! Он ведь принес жертву во имя спасения своей страны... Это единственное, что он мог сделать, и он сделал это!>

С глубокой болью писала она о ситуации в армии, <началось брожение в армии, солдаты убивают офицеров и не хотят больше сражаться. Для России все будет кончено, все будет в прошлом>.

Несмотря на уговоры ближайших родственников, Мария Федоровна не хотела покидать Киев и переезжать в Крым, мотивируя свой отказ тем, что желает быть ближе к своему сыну Ники. Она продолжала посещать госпиталь к большому беспокойству окружающих. Только после того, как в один из дней, подъехав к зданию госпиталя, она увидела закрытые госпитальные ворота, а главный врач, ссылаясь на мнение медперсо-нала, прямо заявил, что ее присутствие является нежелательным, вдовствующая императрица дала свое согласие на отъезд из Киева. К этому времени Киевский местный совет издал приказ о необходимости всем членам бывшей императорской семьи покинуть город.

В конце марта 1917 г. Мария Федоровна с дочерьми Ксенией и Ольгой, и их мужьями - великим князем Александром Михайловичем и полковником Н.А.Куликовским переехали в Крым. Здесь вдовствующая императрица находилась в течение двух с половиной лет, до апреля 1919 г. сначала в Ай-Тодоре, затем в Дюльбере и Хараксе. Это пребывание стало для нее практически домашним арестом, полным постоянных лишений и унижений.

В имении Ай-Тодор, кроме императрицы, проживали ее дочери: старшая - Ксе-ния Александровна с мужем и их семеро детей: Андрей, Никита, Ростислав, Федор, Дмитрий, Василий. Младшая дочь - Ольга Александровна жила здесь со своим вторым мужем и новорожденным сьном Тихоном. Вместе с ними были графиня Менгден, фрейлина великой княгини Ксении Александровны Софья Дмитриевна Евреинова и генерал Фогель.

Размышляя о причинах случившегося, императрица 4 мая 1917 г. писала своему брату, датскому принцу Вальдемару: <Я, конечно, давно предчувствовала, что это случится, о чем несколько раз уже писала, но именно такую катастрофу предвидеть было нельзя! Как, оказывается, уже в прошлом году были возбуждены умы! Как долго играли с огнем, действуя наперекор здравому смыслу, закрывая глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать, и тем самым ~ способствовали революции.

Одна ошибка следовала за другой, почти каждую неделю смена министерства и, наконец, это невероятное назначение Протопопова, который оказался настоящим подлецом и предателем, а она считала его самым лучшим и преданным другом! Чтобы оправдать себя, он, наверное, говорил: "А как мне надо было себя вести с этими двумя сумасшедшими...". Какой низкий человек, негодяй, он все время лгал им в лицо, что все хорошо и что она умнее, чем даже Екатерина Вторая! Что, должно быть, она думает и чувствует сейчас, несчастная!

Я не получала от них совсем никаких известий, очень обеспокоена и не знаю, как чувствует себя мой бедный Ники и как с ним обращаются. Все более чем жестоко, и ты можешь представить, как все это мучает и терзает меня день и ночь. К тому же неизвестно, каково будет их денежное обеспечение, так как земли у семьи уже конфискованы, и потому, наверное, им остается питаться лишь воздухом и водой. <.. .>

В имении Чаир жили великий князь Николай Николаевич с супругой Анастасией Николаевной, князь С.Г.Романовский, граф С.В.Тышкевич с супругой, князь В.Н.Орлов, почетный лей-медик, доктор Б.З. Малама и генерал Болдырев. В имении Дюльбер обосновались великий князь Петр Николаевич с супругой Милицей Николаевной, их дети Роман и Марина, генерал А.И.Сталь с дочерьми Еленой и Марией. В Кореизе жила внучка Марии Федоровны Ирина с мужем князем Ф.Ф.Юсуповым (младшим). Все эти имения находились под наблюдением команды, состоящей из 72 человек, большей частью матросов Черноморского флота и солдат из Ялтинской дружины под командованием прапорщика В.М.Жоржалиани. Караульные посты были соединены между собой, а также с канцелярией начальника охраны, находившейся в имение Чаир, полевыми телефонами. Телефонная связь с Ялтой и Севастополем поддерживалась через станцию Кореиз.

За всеми лицами, проживающими в имениях Ай-Тодор, Чаир и Дюльбер, устанав-ливалась <тайная охрана>. Наблюдение осуществлялось с согласия ЦИК Севастополь-ского Совдепа. <Мы состояли под домашним арестом, - вспоминал зять Марии Федоровны великий князь Александр Михайлович, - и могли свободно передвигаться лишь в пределах Ай-Тодорского именья на полутора десятинах между горами и берегом моря. Комиссар являлся представителем Временного правительства, матросы же действовали по уполномочию местного Совета. Притеснения следовали одно за другим. Был составлен целый список запретов и список тех лиц, которых разрешалось принимать. Временами разрешение на посещение неожиданно отменялось, но затем без всяких объяснений, вновь давалось. И так все время>.

В апреле 1917 г. в Ялту приезжала следственная комиссия. По указанию Петро-градского Совета были произведены обыски, в частности, личного имущества Марии Федоровны, изъяты дневниковые записи. Матросы забрали Библию, которую она привезла из Дании, не тронув, по счастливой случайности, шкатулку с фамильными драгоценностями .

4 мая 1917 г. Мария Федоровна в письме в Павловск, где находилась тогда греческая королева Ольга Константиновна, подробно описывала те унижения, которые ей тогда пришлось перенести. <Я была бы рада умереть, только не переживать весь этот ужас. Однако на все Воля Божья! Трудно, правда, понять, как Господь допускает эту ужасную несправедливость и все плохое, что происходит вокруг>.

<...На прошлой неделе во время домашнего обыска с нами обращались очень грубо и непристойно. Половина шестого утра: я была разбужена морским офицером, вошедшим в мою комнату... Прямо у моей кровати он поставил часового и сказал, что я должна встать... Я была вне себя от гнева и возмущения... Он (офицер - Ю.К.) сел за мой письменный стол и стал брать все мои письма, записки, трогать каждый лист бумаги, лишь бы найти компрометирующие меня документы. Даже мое датское евангелие, на котором рукою моей любимой мамы было написано несколько слов, - все было брошено в большой мешок и унесено. Я страшно ругалась, но ничего не помогло...

Никто не может представить себе, что я чувствовала от гнева и негодования! Такой стыд и позор! Никогда в жизни я не забуду этого и боюсь, что никогда не смогу простить это их ужасное поведение и беспардонное обращение... Все это было для меня шоком...

Невозможно было поверить, чтобы наш собственный народ обращался с нами так же как немцы обращались с русскими в Германии в начале войны>.

Родственники Марии Федоровны и близкие ей люди удивлялись тому, с каким мужеством держалась она в те трудные для ее семьи дни. Князь Г.Д.Шервашидзе в письме к великому князю Николаю Михайловичу отмечал: <Ее Величество приводит нас в восторг тем достоинством, с которым себя держит. Ни одной жалобы на стеснительное, не снившееся ей положение, в каком она пребывает, спокойное и приветливое выражение, одним словом такая, какою всегда была... Такое ее поведение немало подымает и наше расположение духа и помогает нам легче переносить тягости заключения и царящее уныние>.

В сентябре-октябре 1917 г. Мария Федоровна перенесла тяжелое простудное заболевание, которое надолго приковало ее к постели. Близкие всячески поддерживали ее и помогали ей преодолеть болезнь.

Большим утешением для бывшей императрицы было общение с внуками, особенно с маленьким Тихоном, сыном Ольги. Как свидетельствовал лейб-казак Ящик, Мария Федоровна <изредка получала от сына короткие письма или почтовые открытки. Императрица была им очень рада, хотя, естественно, они не могли много рассказать о том, что в действительности происходило в Тобольске, где находилась императорская семья>.

В ноябре 1917 г. она направила в Тобольск сыну ответное письмо, где подробно рассказывала о своей жизни и жизни ее родственников в Крыму. Она писала: <Дорогой мой милый Ники! только что получила твое дорогое письмо от 27 октября, которое меня страшно обрадовало. Не нахожу слов тебе достаточно это выразить и от души благодарю тебя, милый. Ты знаешь, что мои мысли и молитвы никогда тебя не покидают - день и ночь о Вас думаю, и иногда так тяжело, что кажется нельзя больше терпеть, но Бог милостив... Слава Богу, что Вы все здоровы... и все вместе... Я только живу воспоминаниями и переживаю прошлое и стараюсь забыть, если возможно страшное...

Живем мы очень тихо и скромно. Мой новый внук Тихон нам всем приносит огромное счастье... Ольга и Ксения каждое утро бывают у меня... Мы всегда голодны. Продукты так трудно достать...

Я была очень обрадована милыми письмами Алексея и моих внуков, которые мне пишут. Я их всех благодарю и крепко целую. Мы всегда говорим о Вас и думаем. Грустно быть в разлуке. Так тяжело не видеться, не говорить:>

К весне 1918 г. обстановка в Крыму резко обострилась. Ялтинский Совет требо-вал немедленной казни всех Романовых, а Севастопольский - ждал приказа от Ленина. Комиссар Задорожный от имени Севастопольского Совета объявил Романовым, что они, как и лица их свиты, должны поселиться в имении Дюльбер, ранее принадлежав-шем великому князю Петру Николаевичу. По его словам, эта акция была продиктована прежде всего заботой о безопасности членов бывшей императорской семьи. Замок Дюльбер по сравнению с открытым и незащищенным Ай-Тодором представлял собой крепость, в которой можно было укрыться.

В намерения Ялтинского Совета входил захват и расстрел заложников. Севасто-польский Совет действовал в значительной степени по указанию Москвы. Положение с каждым днем становилось все опаснее. Однажды ночью к Дюльберу прибыл отряд Ялтинского Совета, намереваясь проникнуть во дворец. Задорожный отказался \ впустить кого бы то ни было. Ялтинский Совет наступал, и Задорожный вынужден был направиться в Севастополь за поддержкой. Тюремщики Романовых превратились в их защитников. Задорожный, желая спасти своих поднадзорных от расправы, объявил им, что из-за недостатка людей он не может гарантировать безопасность и поэтому настаивает, чтобы члены царской семьи также взяли на себя охрану Дюльбера. По его требованию была создана ночная сторожевая вахта.

Судьба всех членов бывшей императорской семьи висела на волоске. К началу лета временем Ялта была занята немцами, начавшими оккупацию Крыма. Для узников Дюльбера это оказалось в тот момент спасением. О судьбе сына Михаила - великого князя Михаила Александровича с конца 1917 г. не было известно ничего, хотя, правда, в своем письме Николаю в Сибирь от 21 ноября 1917 г. Мария Федоровна писала, что Миша написал ей о последнем свиданье двух братьев <в присутствии свидетелей> (Керенского и др. - Ю.К.) пред отъездом семьи Николая в Сибирь.

18 июля императрица практически всю ночь не сомкнула глаз. 19 июля, в четверг, в первую половину дня произошло весьма неожиданное, прямо мистическое событие. После завтрака откуда не возьмись появились никому неизвестные цыгане и стали приставать к Марии Федоровне с гаданием. <Они, ‑ писала императрица в дневнике, ‑ желали непременно погадать мне, и, хотя я отказывалась, одна из них уже успела разложить карты и стала требовать денег>. Напуганная Мария Федоровна позвала на помощь адмирала Вяземского. Ему удалось прогнать цыган. Вяземский был очень разгневан, но вместе с тем и напуган. По всей вероятности он тоже почувствовал что-то неладное в этой необычной ситуации.

Наступило 21 июля 1918 г. С невероятной быстротой отовсюду поползли слухи об убийстве царя и его семьи. <Распространяются страшные слухи о судьбе нашего любимого Ники. Не могу и не хочу им верить. Не представляю, как я смогу вынести такое напряжение!..

По свидетельству Ксении Александровны, силы вдовствующей императрицы из-за нервного напряжения были на исходе, и боясь за ее здоровье, они с Александром Михайловичем противились проведению церковных панихид по Николаю П.

7 августа императрицу навестила дочь Ксения с сыном Васей и прочитала ей напечатанные в одной из газет отрывки из дневников Ники - <моего бедного Ники, ‑ писала Мария Федоровна, ‑ которые негодяи украли их у него, а теперь публикуют>. Из этой информации уже нетрудно было сделать вывод, что дневники и вещи бывшего императора уже не находятся в его владении, а попали в чужие руки. Мария Федоровн и здесь почувствовала, что с сыном и его семьей произошло самое непоправимое. <Что же, ‑ замечала она, ‑ тем хуже для них, ведь записи свидетельствуют о том, как сильно крепок он духом, и это производит глубокое впечатление на людей и заставит их еще лучше понять, как гнусно с ним поступили и кого народ лишился>.

Не спадающая жара и постоянные грозы, буйство природных катаклизмов, характерные для крымского лета 1918 г., постоянное какое-то грозное смятение в природе, находилось в полном соответствии с душевным состоянием Марии Федоровны. Ее нервы были постоянно напряжены до предела; она пребывала в сильном волнении, напряжении и все время ждала, как она говорила, <достоверных сообщений> о судьбе своих сыновей. Дневниковые записи каждый новый день она начинала с одой и той же фразы: <По-прежнему никаких известий, что меня убивает...>

В сентябре 1918 г. Марию Федоровну по заданию Датского Красного Креста по-сетила датская медицинская сестра Ингеборг Ларсен, доставившая императрице письма от датской королевской семьи. Мария Федоровна сказала ей, что очень тоскует по Дании и особенно по Видёре (королевский дворец под Копенгагеном), но выразила сомнение, что в ближайшем будущем ей удастся приехать в Данию. По словам Ларсен, Мария Федоровна <была убеждена в том, что ее сын - царь Николай П - жив, и не верила слухам о его убийстве. Поэтому она хотела остаться в России>.

Осенью 1918 г. один из самых верных Марии Федоровне людей из ее ближайшего окружения князь Георгий Шервашидзе направил в Петроград датскому посланнику Харальду Скавениусу письмо, в котором просил сделать все возможное для выезда императрицы из России:

<<...> в нынешних условиях Ее Величество подвергается различного рода опас-ностям и унижениям, которые постоянно возрастают. В связи с этим крайне необходи-мо переправить Ее Величество в безопасное место, укрыв ее там от несчастий и бед, где она могла бы иметь гарантии безопасности.

Я вижу только два таких места: Данию, которая является дорогой родиной Ее Ве-личества, и Финляндию, где Ее Величество всегда пользовалась любовью и уважением населения,

3 октября 1918 г. Мария Фёдоровна получила от своего племянника, датского короля Кристиана X, письмо, в котором он выражал соболезнование по поводу гибели Николая П. В ответном письме, направленном тогда же в Копенгаген, она писала: <Ужасающие слухи о моем бедном любимом Ники, кажется, слава Богу, не являются правдой, т.к. после нескольких недель жуткого ожидания я поверила в то, что он и его семья освобождены и находятся в безопасности. Можешь представить себе, каким чувством благодарности к нашему Спасителю наполнилось мое сердце!

Я ничего не слышала от него с марта, когда они были еще в Тобольске, так что ты можешь понять, какими страшными для меня были все эти месяцы. Теперь, когда со всех сторон мне говорят об этом <что Николай жив. - Ю.К.>, должна же я надеяться, что это действительно правда. Дай-то Бог! ...Ужасно быть отрезанным от всех когда-то любимых и даже не получать писем - единственного утешения в долгой разлуке.

В данный момент мы живем свободно и спокойно, надеясь на светлые времена. Мы все здоровы. Сын Ольги бегает сейчас вокруг, и он такой милый и всегда в хорошем настроении. Это радость видеть как она счастлива. Она и Ксения просят меня кланяться тебе и Александрине>.

Осенью 1918 г. в Крым с семьей приехала княгиня Л.Л.Васильчикова. Она с трудом вырвалась из Петрограда, где была подвергнута допросу в ЧК. В своих воспомина-ниях княгиня описала разговор, состоявшийся между ней и Марией Федоровной на следующий день после приезда. <Императрица во всех подробностях расспросила меня про мое пребывание в Петербурге и Москве, про условия жизни, настроении жителей, допрос Урицким и заключение в ЧЕКА. "Мне говорили, что Вы сидели в одной камере с Н.С.Брасовой. Какие у нее известия о Мише?"

Боясь вопроса о Государе, я старалась растянуть рассказ о том немногом, что я знала про Михаила Александровича, но, наконец, она меня спросила: "А что Вы слышали про моего старшего сына?" Я ответила, что до Москвы дошли самые страшные слухи. Видя мое смущение, Императрица сказала успокоительным тоном: "Да, я знаю, что говорят, но у меня другие сведения!". Когда я упомянула об этом разговоре великой княгине Ольге Александровне, она мне прямо сказала: "Я знаю, все думают, что мой старший брат убит, но у Мама имеются сведения, что он жив!">.

Васильчикова далее отмечает, что некоторые приписывали такой оптимизм извес-тию, привезенному в Крым женой киевского губернского предводителя дворянст-ва, члена Государственного Совета Ф.Н.Безака Еленой Николаевной Безак, <что слухи об убийстве Государя будут ложные>. <... в июне 1918 г. - рассказывает Л.Л.Васильчикова в своих воспоминаниях, - в Киеве князь Долгоруков, который командовал войсками гетмана Скоропадского, позвонил вечером по телефону и вызвал к себе последнего предводителя дворянства Безака, просив его никому этого не разглашать. Кроме самого хозяина и его супруги, он застал там некоего графа фон Альвенслебена, генерал-адъютанта германского кайзера Вильгельма П, который состоял при фельдмаршале фон Эйхоре, командовавшего немецкими войсками на Украине. После того как все присутствующие принесли клятву о молчании, Альвенслебен объявил, что через несколько дней разнесется слух, что Государь умерщвлен. В действительности же немцы его спасут. Г-жа Безак не-медленно поехала в Крым, чтобы предупредить императрицу, а сам Безак и князь Долгоруков остались в Киеве. Точно в назначенный Альвенслебеном день извес-тие об убийстве государя разнеслось по городу. Нечего говорить, ни Безак, ни Долгоруков не присутствовали на официальной панихиде в дворце гетмана и, чтобы избежать неудобных объяснений, оба они уехали на пару дней за город.

Вернувшись в Киев, они к своему превеликому удивлению узнали, что граф Аль-венслебен не только присутствовал на панихиде, но что он обливался слезами. Считая, что граф слегка "переборщил", они отправились к нему за объяснениями. Граф или был занят, или уехал загород. Когда им наконец удалось его разыскать, Альвенслебен с видимым смущением признал, что намечаемое спасение не уда-лось, и Государь действительно погиб.

Как все это объяснить? Не исключено, что всесильные тогда немцы действитель-но планировали спасение Государя с тем, чтобы убедить его расписаться под по-стыдным Брест-Литовским договором, и, когда он отказался это сделать, они пре-доставили его своей судьбе. Какой бы ни была истинная версия, я лично не со-мневаюсь, что эпизод с Альвенслебеном объясняет убежденность императрицы что Государь еще жив>.

С приближением Красной армии к Крыму весной 1919г. над крымскими изгнан-никами снова нависла угроза. Европейские королевские дома предпринимают шаги к спасению Марии Федоровны и ее ближайшего окружения. Датский король Кристиан X несколько раз обращается к английскому королю по этому вопросу. В результате - 7 апреля 1919 г. вдовствующую императрицу в Хараксе посетил командующий британ-скими военно-морскими силами в Севастополе и заявил, что английский король Георг V, племянник Марии Федоровны, предоставляет в ее распоряжение дредноут <Мальборо> для немедленного отъезда с семьей. Он настаивал на отплытии из Крыма в тот же вечер.

Однако Мария Федоровна, проявляя твердость характера, что было свойственно ей в трудные минуты жизни, вначале наотрез отказалась уезжать - бежать - из России. Родственникам стоило большого труда убедить ее в необходимости отъезда. И 11 апреля 1919 г. на английском дредноуте Мария Федоровна покинула страну, бывшую ее второй родиной. Через Константинополь и Мальту она в мае 1919 г. прибыла в Англию, где находилась все лето.

Итак, погибли ее сыновья и внуки. Она не была уже императрицей России, и та прежняя страна Россия уже не существовала. Теперь ее звала маленькая Дания, где находились могилы ее отца и матери - датского короля Кристиана IX и королевы Луизы.

В сопровождении брата, датского принца Вальдемара, и других ближайших род-ственников, а также двух казаков, которые всю жизнь служили ей верой и правдой, 19 августа 1919 г. императрица на борту парохода <Фиония>, принадлежавшего известной датской Восточно- Азиатской компании, возвратилась на родину.

В первые годы после возвращения в Данию Мария Федоровна жила в Копенгаге-не в королевском дворце Амалиенборг. Сама имея очень ограниченные возможности, она старалась помогать всем обращавшимся к ней за помощью. А таких - русских беженцев - было немало. Материально поддерживал Марию Федоровну английский королевский дом. По указанию Георга V вдовствующая императрица получала ежегодную пенсию в десять тысяч фунтов стерлингов. Король Кристиан X относился к тетушке довольно прохладно. В литературе сохранилось немало историй, рассказы-вающих об их постоянных стычках. Одна из них произошла из-за счета за электричество. Кристиан X неоднократно предлагал Марии Федоровне продать или заложить драгоценности, привезенные ею из России. Однако Мария Федоровна упорно отказывалась это сделать, храня их вплоть до своей смерти в шкатулке под кроватью.

В 1920 г. Мария Федоровна переехала в замок Видёре, к северу от Копенгагена, который был куплен ею и сестрой Александрой в 1907 г. после смерти их отца - датского короля Кристиана IX. Здесь английская королева часто гостила до своей смерти в 1925 г.

В 1921 г. в баварском курортном городке Рейхенгале состоялся общероссийский монархический съезд, на котором присутствовало 150 человек. На съезде был избран Высший монархический Совет в составе бывшего члена Государственной Думы Н.Е.Маркова Второго, бывшего члена Государственного Совета князя А.А.Ширинского-Шихматова и А.Н.Масленникова. Представители монархической эмиграции занялись поисками кандидата на пост <Временного блюстителя престола до окончательного решения вопроса о его замене законным государем-императором>. Митрополит Антоний (Храповицкий), генерал-адъютант В.М.Безобразов и Н.Е.Марков обратились по этому вопросу к Марии Федоровне, но она предпочла уклониться от того, чтобы возглавить монархическое объединение.

В конце ноября 1922 г. датская пресса сообщила, что Мария Федоровна покидает Данию, чтобы обосноваться в Англии. За этим решением вдовствующей императрицы стоял директор датской Восточно-Азиатской компании Х.Н.Андерсен. Дело в том, что в 1920 г. произошел крах датского Ландсмансбанка. Мария Федоровна имела в банке заем в размере 803000 крон, из которых гарантированными были 639000 крон, и Восточно-Азиатская компания несла ответственность за эти суммы. Родной брат Марии Федоровны - принц Вальдемар, оказавшийся разоренным в результате биржевых спекуляций и неосмотрительных инвестиций банка, также не мог оказать финансовую помощь вдовствующей императрице. Когда банк обанкротился, гарантом кредита стала компания Х.Н.Андерсена. В эти годы Андерсен стал сторонником установления дипломатических отношений с Советской Россией, надеясь на то, что ему удастся вернуть утраченные в результате революции капиталы. Бывшая российская императрица, являясь центром притяжения русских эмигрантов, вызывала раздражение большевистских функционеров, Андерсен, находясь в дружеских отношениях с Марией Федоровной, убедил ее выехать в Англию.

В декабре 1922 г. датское правительство объявило о закрытии старой русской миссии в Копенгагене и вскоре обратилось к правительству РСФСР через находящего-ся на Лозаннской конференции наркома по иностранным делам Г.В.Чичерина с предложением об урегулировании советско-датских отношений. 23 апреля 1923 г. было подписано так называемое предварительное соглашение на правительственной основе. Вскоре соглашение было одобрено ригсдагом и королем Кристианом X, и 5 июня 1923 г. состоялся обмен ратификационными грамотами.

Между тем Мария Федоровна страстно желала вернуться в Данию, но не имела для этого необходимых средств. Спасение пришло от Большого Северного Телеграф-ного Общества, которому она, еще будучи российской императрицей, оказывала помощь и поддержку: в апреле 1923 г. руководством общества собрано 20000 крон для бывшей русской императрицы.

В конце августа 1923 г. Мария Федоровна вернулась в Данию и поселилась в Ви-дёре неподалеку от Копенгагена со своими двумя лейб-казаками и небольшим штатом прислуги. Примечательно, что БСТО, заинтересованное в расширении своей деятельно-сти в России, не афишировало свою помощь бывшей императрице, выплачивая ей ежегодно 45 тысяч крон тайно.

Когда Мария Федоровна вернулась в Данию, она, по свидетельству лейб-казака Тимофея Ксенофонтовича Ящика, сильно постарела и выглядела усталой. В Лондоне вдовствующей императрице было одиноко. На официальные ужины и приемы сестры Александры ее не приглашали. Там ей еще раз дали понять, что она лишь бедная родственница и <компрометирующая гостья>. Как признавалась Мария Федоровна своему любимому зятю Сандро, <мы с ней <Александрой. - Ю.К.> гораздо ближе друг к другу на расстоянии, когда я жила в Лондоне, я чувствовала себя чужой>.

Но и в Дании было невесело. Если позволяло здоровье, она старалась все-таки выезжать. Однако постепенно императрица теряла аппетит и физически слабела, хотя и продолжала интересоваться политической и общественной жизнью. Приведем ее письмо от 21 сентября/4 октября 1924 г. к великому князю Николаю Николаевичу императрица по поводу манифеста о принятии в 1922 г. великим князем Кириллом Владимировичем императорского титула: <Болезненно сжалось мое сердце, когда я прочла манифест вел. князя Кирилла Владимировича, объявившего себя Императором Всероссийским. Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а, наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России. Если Господу Богу, по Его неисповедимым путям, надо было призвать к себе моих любимых сыновей и внука, то я полагаю, что Государь Император будет указан нашими основными законами, в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским народом. Молю Бога, чтобы Он не прогневался на нас до конца и скоро послал нам спасение, путями Ему только известными. Уверена, что Вы, как старший член Дома Романовых, одинаково со мной мыслите. Мария>

Ноябрь 1925 г. принес Марии Федоровне очередную утрату - умерла ее сестра, английская королева Александра.

Несмотря на то уже не оставалось сомнений в гибели царской семьи, императрица надеялась, что Николай П и его семья <чудодейственным способом> спасены. Она запретила близким служить панихиды по членам царской семьи. И хотя она и оказала финансовую поддержку следователю Н.А.Соколову, когда тот проводил расследование в Сибири, как только ей стало известно, что в живых никого не осталось, она отказа-лась принять как самого Соколова, так и собранное им досье и <коробку с находками>.

Долгие часы просиживала теперь императрица в Видёре, держа в руках Библию. <Я завидовал своей теще, - писал Александр Михайлович. - Ее слепая вера в истинность каждого слова Писания давала еще нечто более прочное, нежели просто мужество. Она была готова ко встрече с Создателем; она была уверена в своей праведности, разве не повторяла она все время "на все воля Божья!">

Мария Федоровна умерла 13 октября 1928 г. в Видёре под Копенгагеном. Прово-дить в последний путь бывшую русскую императрицу в Копенгаген съехались сотни русских эмигрантов из Парижа, Лондона, Стокгольма, Брюсселя. Но Кристиан X не спешил устроить ей торжественные похороны. Он считал, что это событие является чисто семейным делом. Лишь под давлением общественности и по настоянию дочерей Марии Федоровны - Ксении Александровны и Ольги Александровны, он вынужден был изменить свое решение.

Однако уже во время организации панихиды в Русской церкви возникли опреде-ленные трудности. Чтобы отслужить панихиду по православному обряду, по настоянию короля о. Леонид Колчев, духовник императрицы, вынужден был при входе в церковь облачиться в специальное длинное пальто, одетое поверх церковного платья. Кристиан X король полагал, что в противном случае сторонники римско-католической церкви будут отстаивать для себя право совершать в русской церкви свои богослужения.

Отпевание состоялось 19 октября. На панихиде были представители всех коро-левских домов Европы - норвежский король Хокон, племянник императрицы, бельгийский король Альберт с наследником Леопольдом, будущие короли Англии братья Эдуард и Георг, а также большое количество других высокопоставленных лиц, был и великий князь Кирилл Владимирович, принявший на себя в 1922 г. императорский титул.

А вот как описывал похороны бывшей российской императрицы полномочный представитель Советов в Дании М.Кобецкий 5 ноября 1928 г. в депеше на имя заместителя наркома иностранных дел СССР М.М.Литвинова: <Похороны бывшей царицы Марии Федоровны были, по желанию короля, организованы как "семейное событие". Из дипломатов приглашен был только дуайен. Вообще король и МИД проявили в этом случае по отношению к нам полную корректность: нигде не было вывешено ни одного старого русского флага, эмигрантам-офицерам было запрещено стоять в почетном карауле в мундирах и т.д. Друг эмигрантов, латышский генконсул датчанин В.Христиансен вьшесил было трехцветный флаг, но мы позвонили в МИД, и флаг был убран... Смерть старухи, - заканчивал свое сообщение Кобецкий, - несомненно, будет способствовать дальнейшему разложению местной белой колонии. Большинство газет по поводу похорон писало, проливая слезы умиления, что это похороны старой России>.

В действительности похороны прошли торжественно. Копенгаген давно не видел ничего подобного. Длинная процессия, возглавляемая церковными служителями в сопровождении эскорта датской гусарской гвардии проследовала через центр Копенга-гена до станции Ёстепорт, и далее гроб с телом датской принцессы Дагмар, бывшей императрицы России Марии Федоровны, задрапированный пурпурной мантией, направился поездом в г. Роскилле к знаменитому Роскилльскому собору.

Как писал в своих воспоминаниях великий князь Александр Михайлович, <в по-следний раз в своей жизни и в первый раз после революции Мария Федоровна оказалась во главе столь блестящей процессии... Со своей смертью она обрела то, что потеряла в тот день, когда ее сын отрекся от престола, - свое почетное место>

По воспоминаниям дочерей, Мария Федоровна при жизни не раз высказывала мысли о своем желании быть похороненной в России в Петербурге в Петропавловском соборе, где покоится прах ее супруга, императора Александра Ш и где есть специальное место для ее захоронения. Однако императрица всегда подчеркивала, что это может произойти лишь тогда, когда в России все будет спокойно. Настанет ли это время?

Ю.В. Кудрина