Rambler's Top100
   Публицистика:  Майское солнце Палестины
Монахиня Олимпиада (Константинова)  

Какой мне смысл описывать реальное путешествие моё на Святую землю, которое произошло в мае 1998 года? Я хочу сказать о той памяти, что оно оставило в моей жизни. Зачем мы путешествуем туда? Для того, чтобы иметь эту память, чтобы открыть в душе этот источник силы и благодарные слезы навеки. Они и сейчас, спустя годы, льются обильно, когда я это помню и люблю. Иисусе мой многомилостивый, там я обрела Тебя на веки!
...Был май 1998 года, а за два месяца до этого, в начале Великого Поста в марте, меня постригли в монахини. А за две недели до нашего отъезда была Пасха. Так что она продолжалась всё наше путешествие и освящала его своей благодатью, как и то мягкое, ещё не жгучее майское солнце Палестины. Оно светило каждый день - здесь ведь не бывает дождя в это время.
После пострига я любила всех. И Пасха была живая Благодать Воскресшего Господа. И под этим благодатным покровом мы (я и тоже недавно постриженная монахиня Мариам) отправились в паломническую групповую поездку, какие и сейчас устраивает Московская Патриархия. Там были разные по степени воцерковлённости люди, но не было праздных туристов, и я им благодарна за то, что они мне не мешали видеть святыню и прикасаться к ней.
Сначала я увидела Горний монастырь, в котором мы должны были жить. Всю дорогу - в самолёте и в автобусе - я ждала неясного чего-то, отчасти знакомого по фотографиям и фильмам, отчасти - чего-то нового. И то, что я увидела наяву, постепенно начало проникать в сердце как что-то родное и близкое. ...Горний сразу покорил тишиной, которая была во всём - и в этих белых, усыпанных камешками дорожках, и в этих пологих холмах, на которых расположился монастырь, и в этих умилительных домиках-кельях, где жили сестры. Один из них отвели и нам, и в этих невысоких, тоже как бы тихих, из желтого камня строенных, увитых зеленью. Зелень здесь торжествовала над всем, была везде - это был первый знак щедрой южной природы, её первый дар, который сопровождал нас всё путешествие. Мы прибыли в Горний уже под вечер, вот-вот должны были начаться быстрые южные сумерки, когда мы вошли на монастырское кладбище. Здесь тишина была двойная - белые дорожки, белые скромные камни надгробий, зелень могил. Как здесь хорошо лежать! - подумала я сразу. И это кладбище стало милым и дорогим сердцу.
На утро начался наш путь по живому Евангелию, по стопам живого Бога. Я не буду описывать день за днем, я попытаюсь назвать евангельские места в том порядке, в котором происходили бывшие в них события.


Тогда самым первым следует назвать Назарет - этот маленький Великий город в Галилее, который остался смеренным навека несмотря на свою всемирную славу. Небольшие белые домики лепятся скромно по зелёному холму. И храм православный (есть ещё роскошный большой католический, куда нас не водили) - скромный, небольшой, без особых украшений, словно бы бедный, но в нём - источник, у кторого явился первый раз Архангел Гавриил Деве Марии. Источник тоже небольшой, к нему надо спускаться по узкой крутой лесенке. И икона Благовещения на стене не роскошная, не богатая. И весь храм, как и город, словно навсегда научился этому смирению от Неё, Которая здесь жила, здесь ходила, этим воздухом дышала.


:Потом Она пошла <в горняя>. Куда это? В Хеврон, к Елизавете. Но в Горнем верят. Что встреча Марии и Елизаветы произошла здесь, на территории монастыря, и там показывают это место. Не будем спорить, а поедем туда, где Он родился. Вот и поле, над которым пастухи увидели поющих ангелов. <Слава в вышних Богу:> От пастухов остался только маленький крест в храме на месте их захоронения, но в память той светлой ночи воздвигли большой светлый храм, в котором столько пространства и ярких красок на нарядных иконах, воздуха, белого цвета - белая завеса алтаря, белый пол, белые подсвечники. <Спасительная та ночь и светозарная!>
А в самой пещере Вифлеемской - великая тайна. Там звезда, сшедшая на землю, и над ней - престол. И всё это в маленькой пещере-храме, где тихо служат литургию. Наверху - большой, торжественный, с колоннами храм, а здесь - темноватая икона Рождества над звездой. Здесь не может быть древнего света, здесь всё сокровенно, непостижимо, как смирение Девы и Её Сына.


И святая река Иордан, в которой Безгрешный принял Крещение - это простая, тихая речка, похожая даже на речушки нашей средней полосы. Но эти воды совершили чудо и со мной. Мы приехали к Иордану под вечер, после целого дня паломничества по разным замечательным местам. Я устала, и пока наш священник совершал чин Великого Освещения воды я тихо созерцала эти прозрачные зеленоватые воды с отражающимися в них деревьями. И вот, наконец, мы с Мариам надели наши постригальные рубашки. Я вошла в воду. Она была не тёплая и не холодная, вся нежная и ласковая. Я погрузилась в неё сголовой, а вода ласкала меня, постепенно снимая усталость с тела, проникала словно под кожу, в самую душу. И кровь как-то живее потекла по жилам, в голове стало тепло и радостно. Потом я вышла из воды, а чудо продолжалось - я была бодра и, главное непостижимо счастлива. Благодать иорданской воды пронизала меня всю, я всех любила, я ощущала полноту бытия, словно ничего уже не хотелось, ничего не нужно было. Ибо у меня тогда было всё. Произошла встреча с Богом. И он одарил меня этим счастьем, которое не забывается. Хотелось думать, что это как второе моё крещение, но боюсь непонимания и удержусь от этого утверждения. Ясно одно - Иордан смыл с меня многое, как покаянные слезы. Но это было радостное покаяние. Покаяние Пасхальных дней.


После Иордана у Него был труд Сорокадневной Горы, подвиг пребывания в пустыне.
Мы поднимались по узкой тропе, вьющейся по горе, скользя на мелких камешках, которыми была усыпана тропа, ведущая к монастырю, прилепившемуся Бог знает как на сколе наверху. Камешки вместе с белой пылью- пересохшее землёй сыпались вниз, и было страшно упасть вслед за ними. Но мы должны были подняться на эту гору, на которую поднялся Он, чтобы вынести все искушения дьявольские и отвергнуть их навсегда. И для этого надо было проделать путь в Гору и выдержать пребывание на горе, в пустыне, на голой вершине, где только камни и пыль. Сам вид открывавшийся сверху на окружающую гору пустыню, помогал понять этот подвиг пустынножительства. Сверху пустыня была очень красива, понятно было, что можно её полюбить и, оставаясь там долго, находить в ней разнообразие, оттенки этого беловато-жёлтого цвета с вкраплениями зелени небольших полей - был ведь май и зелень не была ещё выжжена солнцем. Пустыня была живая, как намоленная икона, после бесчисленных молитв подвизавшихся здесь аскетов. В этих изгибах её холмов был свой музыкальный ритм, своя строгая гармония, чуждающаяся излишеств сдержанная красота и вместе с тем постоянное напряжение, усилие, без которого здесь нельзя жить.
Сам монастырь - словно крепость, хранящая звучащую здесь многие века молитву. Внутри, в храме сокрыт камень, на котором молился Спаситель. Теперь этот камень - как храм, над ним престол.
Но и здесь нас ждала Пасха. Вслед за нами пришла группа паломниц - греческих монахинь, которые составили хор. И они запели пасхальные песнопения - у девушек были низкие, сильные, прямо таки мощные голоса. Они так пришлись ко двору в этих стенах - строгие, почти суровые напевы, лишенные женских вздохов и сентиментальностей. Пасха Сорокадневной Горы! Вторым чудом - подарком там была встреча с русской монахиней Иоанной, которая, изъездив весь мир и получив образование во многих, странах, нашла себе прибежище в этом монастыре. Она - высокая, худая, с удивительно красивой, даже под апостольником длинной шеей и огромными тёмными глазами. Очень спокойная, умиротворённая, торжественная - она тоже словно часть этой горы, которая, как Иисусова молитва, возвышает и очищает душу.
После Горы Кана Галилейская, в которой Он совершил первое чудо - словно отдых в каком-то милом сердцу месте. Нарядный белый храм, с белым иконостасом и белыми разными Царскими Вратами, яркие цвета икон, водоносы времён Христа, в котором мы погружали купленные здесь бутылки местного вина-всё это настраивало на весёлый лад.
Мы- в Галилее. И вот - Геннисаретское озеро, Галилейское море. Его побережье - самое прекрасное место на земле. Я красивее не видела ничего. Это - как земной рай, благословенное Царство Отца и Сына и Святого Духа. Благодать Божья щедро излилась на землю, где впервые прозвучало Слово Спасения. Благовестие происходило на благословенной земле. Озеро -синее, скорее как озеро, а не как море, хоть на нём, как мы знаем, были бури. Но я увидела его тихим, ласкающим, с мягкими барашками небольших волн. Они набегали на землю осторожно, нежно, веселя душу своими переливами. Синева озера простиралась почти до горизонта, а там -холмы, горы, розовые, как сказочные видения, как миражи в дымке. Воистину Земля Обетованная, где течёт молоко и мёд. Пока все купались в родоновых источниках я бродила по берегу, восхищённая, радостная любовалась этими деревьями на берегу -такими большими, с крупными выступающими из земли корнями. Эта растительность была такая щедрая, такая могучая и прекрасная -как в Раю. Из-под корней выбивались родники с такой чистой прозрачной вкусной водой. В этом Божьем саду можно было пробродить всю жизнь в благодарных слезах Творцу. И можно его помнить как райское видение, подаренное просто так или, хочется верить, как залог будущей встречи с Раем.


Но он продолжал свой путь. Вот уже и Фавор -ещё одна гора. Фавор издали кажется поросшим деревьями холмом, а вблизи понятно становится, что это всё же гора, и подняться на неё до Преображения -труд. Этого труда мы были лишены -нас везли на Фавор на такси. Мы видели находящийся там монастырь и храм, но не видели чуда Преображения -ни в себе, ни вовне. Дневной Фавор скрыл от нас чудо ночного Преображения, и мы быстро съехали обратно в долину.


Вифания: Здесь у Марфы и Марии Он отдыхал. И здесь же могила Лазаря -место одного из величайших Его чудес. В темноте ( там и сейчас темно) воссиял свет великий, предваряющий Свет Воскресения. Отсюда Он пошёл в Иерусалим, чтобы там пережить своё недолгое торжество перед людьми и начать восхождение к Торжеству навеки. : С высокой площадки мы видели Иерусалим -вот таким он лежал перед Ним, Любимый город, священный град. И потому не оторвать было от него глаз. Вот и стена древнего города, в который заложены теперь ворота, через которые Он въехал тогда на осле. Вот и гордая Золотая мечеть Омара, обречённая на гибель. Такой пёстрый, такой многолюдный, словно погрязший в суете, как и все современные города, он хранит в себе уголки вечности, которые и торжествуют над временем.
А суеты много, она шумит, теснит, хочет воцариться, затопить эти узкие улицы Старого Города, по которым Он шёл на Голгофу. Но сколько веков паломники пробирается по ним, повторяют Крестный Путь, не замечая пестроты и шума восточного города.
И нам пришлось быстро пробираться по этим святым улочкам, где камни, кажется, лучше помнят Его, чем живущие в городе люди. Быстрые остановки -вот здесь Он отдыхал от крёстной ноши, вот здесь Симон Киринейский взял Его Крест, вот Претория, где издевались над ним солдаты Пилата. Эти точки отмечены знакам и надписями на стенах. Мы прошли этот путь, и в памяти он остался долгим и тяжким, как был для Него.
И вот мы у Храма Гроба. Не буду его описывать -это сейчас многим известно Храм и очень богатый и строгий, вроде даже скромный. Днём, когда нет службы, в нём тихо полутемно. Храм не сразу понятен -столько здесь отделений, престолов. Посредине -Кувуклия. Гроб -там. Как об этом писать ? Откуда взять слова? Как назвать то, что было в душе, когда я припала головой к тому камню, где лежал Он мертвый и где произошло Воскресение, Спасение всех нас? Центр земли, самая главная точки во всей Вселенная -и мы, бедные, приходим туда со своими робкими молитвами и жалкими просьбами. Мы не видели Святой Троицы, но мы были на Гробе Господнем -значит, мы коснулись Её. Какую минуту своей жизни я могу сравнить с этой? Нет такой, даже и искать не буду. Это был великий Божий Дар, который у меня и в аду никто не отнимет. Дар незаслуженный по Божьему щедрый. Это место, где было Слово. Перед Ним я была словно уже на Суде и ужаснулась своей бедности духовной. Из Кувуклии я вышла со стыдом и страхом, но счастливая как никогда. Просто это счастье было не ослеплением, не минутным опьянением, но трезвым и серьёзным. После этого потрясения Голгофа с мишурным блеском её убранства почти ничего не добавила, и о Его Голгофе я умолчу.
В Храме Гроба мы были потом на ночной воскресной литургии. Тогда храм был светлый, огромный, живой. И так кстати пришелся тот же хор греческих монахинь, что мы встречали на Сорокадневной горе. Их голоса гармонировали со строгим и вместе праздничным убранством храма. Я помню белые с синими звёздами облачения священников и чёрные одежды монахинь. И не помню там никогда хотя было довольно много народа. Я причастилась в тишине, словно одна -это был ешё один Дар -радостный и страшный. Поэтому я не помню ни конца службы, ни обратной дороги до Горнего. Не знаю устала я или нет, хотелось ли мне спать, Я была спокойна и счастлива.


Но поездка ещё не кончилась, и после Воскресения было Вознесения, ещё радостное, но всегда с оттенком грусти. Мы посетили Зарубежный Свято-Вознесенский монастырь на Елеонской горе, где коснулись того камня, с которого Он вознёсся и на котором отпечатались Его стопы. Вознесенский монастырь весь был весенний, светлый, со светлыми храмами, светлыми дорожками между олив, со словно светящийся колокольней - <русской свечей>. Мы с лёгкой грустью простились с Вознесенский монастырём. Это был последний евангельский момент поезди, но нас ждала ещё Гефсимания - не та, где было ночное моление о Чаше, но утренняя, в неярком ещё свете смиренная Гробница Той, которая тоже была вознесена отсюда на небо. И какая же Её гробница -скромная, почти неприметная, из серого камня, невысокая, а внутри простая темноватая каменная лестница с гробницами Иоакима И Анны и с маленьким храмом, где положили Её Тело и где теперь, на том месте, где Она лежала -только песочек, на который глупые туристы бросают доллары. Ранним утром здесь начиналась служба, куда мы и прибыли. И здесь было Пасха -пели <Христос Анести!> - но так неспешно, тихо, словно и буднично.
Там произошла моя встреча с Иерусалимской иконой Божьей Матери, ставшей потом моей собеседницей на все последующие годы. Маленькая копия её было подарена мне в Алтаре о. Владимиром Цветковым, и постепенно я так привыкла молиться Божьей Матери именно перед этой иконой, что она стала для меня как бы живым образом Божьей Матери. Ей я поверяла все свои беды, сомнения, жалобы, слёзы, мольбы. Я привыкла обращаться к Ней после вечернего правила поздним вечером, и -о, чудо! - Её глаза становились для меня живыми, они даже меняли цвет. Перед этой иконой я училась любить Её, понимать Её совершенство и свою нечистоту перед Ней, Её любовь к человеку грешному и умение выслушать любое, самое страшное признание -и всё простить, всё утопить в море Любви Божественной. А началось это мое доверие к ней, там, в Гефсимании. Живая Священная История явилась нам в путешествии даже при встречи с самой глубокой древностью. Так, в Хевроне мы видели Мамврийский дуб-свидетеля Святой Троицы. Говорят, что дуб засохнет в последние время. И вот он засох. Чёрные, мёртвые ветви: Но у корней пробился крохотный зелёный росток - быть может, знак того, что дуб ещё жив и что наша земная жизнь ещё продлится. В Хевроне было ярко-синее небо - такое же было при Аврааме. И он считал себя омертвевшим, но от него родился многочисленный народ. Монастырь Хевроне словно дышит этой строгой синей Вечностью, которая когда-то спустилась на землю в виде трёх ангелов.


Та же Вечность царит на Синайской горе в Аравийской пустыни, куда мы ехали по дороге мимо Мёртвого моря, на дне которого- проклятые Богом города Содом и Гоморра. И потому оно - мёртвое. Мы проехали мимо, чтобы не оскверниться подходя к этой зелёно-матовой с отталкивающим блеском воде. Она была абсолютно неподвижна - ни волн, ни барашков - в самом деле мёртвая. Скоро мы пересекли границу Израиля и оказались в Египте, на дороге к Синаю. И вот перед ним - его скалы. Эти скалы были живыми. Они ожили с тех пор, когда гора дымилась и дрожала от присутствия на ней Сущего, от того момента, когда поднявшийся на неё Моисей увидел Того, Кого не может видеть тварный человек. С тех пор скалы хранят память о тех сорока днях и сорока ночах.

:Ночь. Мы поднимаемся на гору. В темноте фырчат верблюды -это местные арабы представляют свой <транспорт> чтобы легче было подниматься. На эту гору надо взойти своими ногами. Светим под ноги фонариками, которые заботливо привезли из. России. Пологая дорога кончается, начались каменные неровные ступени. Последние усилия, и мы- на вершине. Там -храм, в котором одиноко мёрзнет православный японец-сторож. Храм тёмный, из того же камня, что и скалы, с темноватыми ликами строгих икон. Дверь неплотно прикрывается и потому, действительно внутрь начинает проникать ночной синайский холод. Наши священники служат литургию. Мы причащаемся на Синайской горе? Не знаю, до сих пор не могу понять.
Литургия кончается, но снаружи-предрассветный холод, и мы ждём рассвета в храме. При первых проблесках зари выходим - усиливается ветер. Совсем холодно. Вот, наконец, появляются солнечные лучи - алеет полоска зари. Мы встречаем рассвет с утренней радостью первозданных людей. Вот и совсем тепло. Пора вниз. Группами спускаемся опять по тем же каменным ступенькам, которые теперь можно рассмотреть. Я иду не спеша и вдруг замечаю, что вокруг меня - ни души все ушли вперёд. Где же та пологая дорога? Я её не вижу? Смотрю назад - никого и там. Куда же идти? Иду наугад - вот маленькое поле, на котором - о радость - есть человек - это работает араб. Спрашиваю по-английски - где дорога к монастырю? Он показывает. Но это совсем не там, где я предполагала и там пологого спуска, а снова ступени, ступени. Вот там внизу показался и монастырь св. Екатерины, куда мы должны пойти утром. Я же опаздываю. Надо спешить. Но ступени такие крутые, неровные, того и гляди их потеряешь. Ясно, что я иду другой дорогой. Это та самая монашеская тропа, по которой монахи поднимались в гору многие века. Вот куда я попала! Но сил-то нет, ноги подкашиваются. Я почти падаю на каждой ступени. И вижу монастырь. Но до него нет сил дойти. Я не плачу и не кричу (да кому же тут кричать?). Я сажусь на камень, думаю что делать, обвожу глазами дорогу и вдруг - о чудо милости Божьей - в пяти метрах от меня стоит на ступенях игумен из нашей группы и спокойно наводит видеокамеру на скалы. Я радостно кричу - батюшка, помогите! И вот мы спускаемся вдвоём - он дал мне руку, на которой я повисла. Мы быстро двигались вниз. Вот и монастырь! Около него отдыхают от ночной работы верблюды. Мы успели! И вот уже всей группой идём в монастырь. Он тоже из того же камня, что скалы. В храме нет электрического освещения - и царит запах восковых свечей. Нам выносят мочи св. Екатерины -череп и руку, и всем дарят серебряные кольца -в память того кольца, которое надел св. Екатерине Её Небесный Жених. Здесь, в монастыре, и Неопалимая Купина, древним корням который мы поклоняемся в алтаре - нас и туда пускают. Наконец, мы осматриваем и старинные восковые иконы, и здесь я вижу тот образ Спасителя, который был моим любимым Его изображением, перед которым я всегда молилась.


Древние монастыри оживают в таких встречах. Особенно для меня значима одна, уже с человеком, с русским священником протоиереем Владимиром Цветковым около ворот монастыря Святого Саввы Освещенного, куда мы с Мариам добирались самостоятельно (с помощью жительницы Иерусалима Ольги) в наш свободный от плановых поездок день. Мы знали, что нас, женщин, в этот монастырь не пустят, но хотели поклониться хоть его стенам. Я- потому, что здесь подвизался около года мой духовный отец архимандрит Иероним (Шурыгин), она - ради своего духовного отца Владимира Цветкова, который жил там в это время. Каким-то чудом он прожил там несколько лет, каждый год приезжая в Россию и получая там визу. И мы отца Владимира встретили.
Сначала нам сказал привратник монастыря, что отец Владимир пока занят (не помню-чем, кажется, с паломниками), и мы, ожидая, сели под деревом на специально там поставленные для паломников лавочки, и нам принесли традиционное угощение - кофе и воду. Вода была из источника преподобного Саввы, вкусная, освежающая, радующая душу. Вскоре вышел и отец Владимир - типичный по виду российский интеллигент в очках, худой, борода с проседью. Мариам стала о чем-то разговаривать с ним, а я встала поодаль и время от времени посматривала на него с любопытством. И он посматривал на меня, но как - быстро вспыхивали из-под очков зелёные, пронизывающие глаза, внимательные, серьёзные, что-то в себе тающие. И вот когда Мариам кончила беседу, я по - какому-то инстинкту сразу попросила - Батюшка, скажите и мне что-нибудь. Я никого никогда так не просила - что значит <скажите что-нибудь>? а тут именно так надо было спросить, так как я видела, что он уже что-то понял про меня и понял нечто важное и существенное, что мне надо знать. И он мне ответил. Я не скажу - что, но это было так нужно мне услышать, и сказать этого никак не мог мой батюшка, а только кто-то другой, ибо речь шла именно о моих отношениях с духовным отцом. Как он угадал, что это для меня один из важных вопросов жизни? И угадал, и понял, что вот это надо мне сказать! Я эти слова сразу запомнила на всю жизнь. Потом мне Господь подарил ещё две встречи с отцом Владимиром, когда он приезжал к батюшке в наш монастырь в Алатыре. И снова, как тогда, просила его - скажите мне что-нибудь. И он отвечал - иногда сразу, иногда на другой день - И то, что никто, кроме него про меня не знал. Я не искала его больше, не старалась найти его адрес (он теперь в России). Я помню то, что он мне уже сказал и что ещё не научилась исполнять. Во Освещенного.
В другом древнейшем православном монастыре - Георгия Хозевита - мы были рано утром. Прямо к монастырю наш автобус не подъехал, надо было идти пешком по дороге, потом по тропе в низине между скал, от которых на дорогу падала густая утренняя тень. Из этого полумрака возник прилепившийся к скале и почти слившийся с ней монастырь, где многие сотни лет подвижники молились за весь мир, такой от них, казалось бы, далёкий, но и так во Христе любимый. Если бы не любили, то не молились бы о нём. И свои души спасали и оставляли нам нетленные мощи как дар слабым людям от тех, кто стал небожителем. В монастыре много мощей, есть и нетленные. Есть и специально для паломников сделанная келья-пещера на скале, куда и подняться без верёвочной лестницы нельзя. В таких кельях жили отшельники, поднимавшую свою скудную, приносимую им пищу в корзине на верёвке.

Монахи подобны апостолам. Они благовествуют не прямым обращениям к людям, а самим фактом своей жизни и своей молитвы. Эти спрятавшиеся среди скал монастыри подобны громогласным трубам, вещающим на весь мир. Их молчание - как пение ангелов, дающее нам образ небесной гармонии, и его слышат те, кому дано это вместить.


Монастырь Апостола Петра в Яффе - недалеко от Средиземного моря, на берегу которого - храм с гробницей Георгия Победоносца. В этих прибрежных солнечных храмах - дыхание моря, его свежесть. День, в который мы эти места посетили, был весь - свет и море и радость Пасхи на этом благословенном побережье. Как любит Господь эту свою землю! Как щедро изливается Его Любовь здесь на человека! Как Она свята и одухотворенна!


Мы много раз поклонялись святым и праведникам прежних времён. Но Святая Земля подарила нам и встречу с живым праведником - мы получили - каждый - благословение от самого Патриарха Иерусалимского Диодора, уж тогда очень больного и редко принимавшего паломников. Но нас он благословил, а вскоре и присоединился к праведникам прежних времён.


И вот мы уже уезжаем. Утром перед отлётом в Москву мы прошлись с Горним. Хор монахинь спел нам прощальную песню -
< Сердцу милый, вожделенный
Иерусалим, святейший град!
Ты прощай, мой незабвенный,
Мой поклон тебе у врат>.
Когда дошло до слов <Ты же будешь за горами>, я, забыв о всех, уронила голову на стол и горько заплакала - такими родными стали для меня эти места. Но я зря плакала. Эта Земля всегда со мной, как и прощальная песня, которую стали вскоре петь у нас в монастыре перед чтением Житий на воскресной литургии. Песня стала со мной неразлучна. А впереди, за гробом - встреча с Живым Богом, прообраз которой я пережила на Святой Земле.

Октябрь-ноябрь 2004

Каталог Православное Христианство.Ру Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru