Еще цветочки или уже ягодки?

От чего отвыкаешь "в заграницах" - так это от вида грязных машин и от количества "загорающих" на обочине водителей, колдующих под капотом, глядя на которых и посетовать можно, что далеко еще России до всех удобств цивилизации. Но, с другой стороны, разве встретить в любой иной стране столько водителей, знающих, что собой представляет нутро автомобиля и как устранить возникшую в нем проблему? А вызвать по мобайлу автосервис - ума много не надо.

И еще отмечаешь, возросло число женщин за рулем. Этот факт можно только констатировать, как, впрочем, и многие другие, показывающие, сколь далеко продвинули Россию по пути свободному и демократичному.

Телевидение из этих фактов - факт самоговорящий.

Сегодняшнее телевидение России нарастило мышцы и увеличило свое "тело" весьма существенно. Питающие его капиталы явно огромны. Изобилие телеканалов, телепрограмм, телеигр... Как обустроить ваше жилище под самый изысканный вкус быстро и с минимальными затратами? Как пересадить все цветочки на вашем участке, чтобы он выглядел современно и цивилизованно? Мультипликационный сериал с яйцеглазыми симпсонами, сериал с Зиной (Xena), американские фильмы, мнущие души, как каток асфальт... Это смотрит Россия.

Такой же набор программ показывает и Австралийское телевидение.

Еженедельная программа "Домашнее смешнейшее видео" также пользуется популярностью у населения Австралии, как и очень похожая, прямо один к одному, российская "Сам себе режиссер". И "Слабо" известна австралийцам - иное лишь название.

Сестре моей очень нравится Максим Галкин в новой программе "Как стать миллионером?" Такой он милый и галантный, и передача для эрудитов... Не посещавшим Австралию открою секрет: программа его, один к одному - от расположения кресел и высвечивания вопросов на экране и дизайна студии - копия программы "Who wants to be a millionaire". Кстати, австралийский ведущий и галантностью, и манерами очень на Галкина похож. Или Галкин на него.

Ну, а одинаковость эстрадных воплей и реклам прокладок и тампаксов братски сближают телевидение разных государств, делают их разительно похожими друг на друга.

Однако, справедливости ради, нужно отметить: хоть и появилась в России телепередача "Окна", но ей еще, ой, как далеко до американского шоу Джери Спринфилда (Jerry Springfield), транслирующегося на Австралию, и шокирующего демонстрациями порока даже поднаторевших в демократии австралийцев. Так что возможности российского телевидения на пути сближения "с остальным демократическим миром" еще не исчерпаны. Ступать есть куда.

Но - главное. Несмотря на возросшую мощь российского телевидения, Россия в нем... потерялась. Растворилась в бледных копиях с чужого плеча. Исчезла, как исчезает из официальной истории побежденного народа его собственный голос. Русский голос отыскать еще можно на канале "Культура", в программах "Русский Дом", "Московия"... И все, не собьешься. Сосчитать хватает пальцев одной руки.

Яркое глянцево-макулатурное изобилие новых российских журналов одинаково с австралийским на цвет и на вкус. Разница лишь в языке, на каком оно писано. Ни в чем ином. Как живет та или иная знаменитость (а в "почетных гостях" обязательно американские знаменитости)? Кто на ком женат, а кто развелся? Где проводит свободное время элита? Где и что любит она поесть и попить? У кого какие привязанности и ориентация? Плюс информация о ресторанах и курортах, об отелях и элитных клубах, о доходах и исходящих из них потребностях. В общем - о жизни не для "средних" умов и кошельков. Тело и капитал - вот их кумиры.

Время коснулось и газет. Говорить о рупорах партий, течений, движений, образований и прочая - теряется смысл. Все это дети и детища времени, которое как в прошлом, двадцатом, веке, так и в народившемся, не просто подвижно и неустойчиво, а стремительно. Обопремся на величину, как бы то ни было, устойчивую - государственную. Государство пока и в Африке государство. Имеет границы, интересы и армию. Имеет политиков, правительство, президента и народ. Из этих величин и исходим.

"Российскую газету" предложил еще на борту "Аэрофлот". Интересно было посмотреть на единственное государственное издание, представляющее Россию. А оно, в свою очередь, (номер за 31 мая) представляло профессора по матам Желвиса, для которого все слова равны, и он непрочь уравнять маты в правах с литературной нормой. Газета проинформировала читателей о его книге "Поле брани", которая "ходит в интеллектуальных бестселлерах". Поздравим интеллектуалов.

В этом же номере государственное издание сообщает стране, какое бикини (крошечное и белоснежное!) было на "Мисс Вселенной", что из Петербурга, и что она краснеет, "когда говорит неправильные вещи". Печатный госорган приводит рост, вес, цвет глаз нашей мисс... Вероятно, народу это знать необходимо, а иначе разве появилось бы все это на страницах главной газеты России?

Любопытен и конкурс "Признание в любви" - и как союз к Постановлениям Правительства Российской Федерации, и как дополнение к нему. В любом качестве. В стиле времени снизошли до народа и диалог с ним ведут - как мол, вы там, в любви объясняетесь? Мы на это конкурс проведем... Можно считать сочетание такой информации с государственными документами данью времени, но желания брать в руки этот орган массовой информации долго не появлялось. Только перед отлетом в Австралию заглянула в свежий сентябрьский номер. В статье "Ультиматум Путина", где речь шла о международных проблемах, читаю: "из платья лезет, чтобы отдаться американцам", "легли под американцев"...Это так образно про Грузию. А в самом конце, как и полагается, анализ ситуации: "Насколько эффективен оказался демарш Путина? Точно пока сказать нельзя. То, что не на сто процентов, ясно. Но и не на двадцать. Думаю, процентов на 50-60..."...

Легкость и непринужденность для официального государственного органа необыкновенная. Прямо парение какое-то. Правда, точно сказать нельзя где. Но то, что не в облаках, ясно, думаю, процентов на пятьдесят-шестьдесят...

Этот же автор приводит мнение части русских политиков и журналистов, которые "считают федеральных военных не меньшими террористами, чем боевиков"... В государственной газете есть место мнению политиков и журналистов, которые равняют своих согражданах с уголовниками - тех самых мальчишек, кого послали кровью своей защищать государство! Вот для них - свобода, так свобода! Такого еще поискать.

Не претендую на анализ "Российской газеты" - но чтобы ощутить вкус воды, одного глотка хватает, и стакана не требуется.

...В яркой массе международной кинопродукции, навороченной на многочисленных столиках по всей столице-матушке, российского кино не встретить. Немного есть из снятого еще в советское время. Всматриваюсь в названия - чего бы купить, увезти с собой...

- Вам подсказать? - Продавец, лет двадцати, знаток разноцветного изобилия, предлагает услуги. - Что вас интересует?

- Наши фильмы... Но такие... Жизненные, как моя мама говорила...

-       Так вот она, жизнь, - указал мне молодой человек на кассеты в

обложках с оголенными и скрученными в жгуты телами.

- Ну, нет, это не жизнь, это Содом и Гоморра...

Смотрю в ожидании усмешки, но вдруг:

- Вы правы...

И руку мне протянул.

С удовольствием с ним побраталась.
 

Москва

Реклама царствует в первопрестольной. Громадные дорогостоящие полотна - дань поклонения чужому образу жизни. Даже дух захватывает от гигантского количества потраченных материалов. Потраченных на то, чтобы этим иностранным забором наглухо заколотить русское лицо столицы. По масштабам и техническому совершенству это едва ли не памятник новых хозяев жизни самим себе. Истинно, лишь сильным мира сего такое по плечу. Но и перекопированное, оно видоизменяется на российской земле. Столица встретила меня рекламными полотнами "С днем рождения, Люба!" с улыбающимся лицом той самой Любы, которую таким образом поздравил с днем рождения ее денежный мешок. Наш размах!

А провожала - расклеенной по всей Москве лысиной с усами Розенбаума.

В поздравлении Любе кураж понятен, а вот реклама пива "по-руски" озадачила. Размноженная по всей Москве ошибка вызывала недоумение. Как же можно было так опростоволоситься - даже если ты и новый русский? Но, увидев ее же на телеэкране, поняла - не ошибка это, а предначертание. Поясню для не имеющих возможности смотреть российское телевидение. В рекламе, на фоне стремительного русского танца, идет речь о древнем рецепте ячменного пива. Завершается всё рекламой самого пива, изготовленного, как известно, по старинному русскому рецепту. Появляется название пива "по-русски". Все верно. И вдруг две буквы "с" в слове "по-русски" оживают и соединяются в одну!

На глазах у всех репетируют процесс демократичного усовершенствования русского языка. Время хлопать в ладоши...

Арбат изменился. Стал более красив, но менее интересен. От былой его свежести свободомыслия остались лишь художники-портретисты да шапки со звездами и шинели советского образца. Но, не смотря на оставшийся антураж постсоветской свободы, Арбат стал похож на разодетую дорогую проститутку. Все на продажу. Ничего запретного. Все под вкусы и потребности покупателя с валютой. И шапки советских солдат для этого. Только бы угодить.

Угодническое заискивание перед иноземным в Москве вездесуще и вошло в норму. Внутреннее устройства магазинов, оформление вывесок и витрин, движущиеся полотна реклам - все оттуда. Не редкость и такая иноземщина - человек-реклама. Стоят, бедолаги, в любую погоду, огородив свое туловище картонками в рекламе товаров, время вытаптывают. Горожане уж не говорят "маршрутка" - "автотрэвэл" выговаривают. А иная московская поросль даже "ой" не вскрикнет, если повод случится. Споткнувшись - "упс" норовит произнести. Русских песен таким уж не петь. На Руси поют: "Ой, мороз-мороз, не морозь меня..." С "упс" будет совсем иной смысл.

В метро много нищих: с собаками и с детьми, с плакатами и с фотографиями, инвалиды и калеки, малые дети и люди неопределенного возраста с испитыми лицами, все просят милостыню, и все в ней нуждаются. Вид их вызывает щемящую жалость. Но москвичи ко всяким видам попривыкли, мимо спешат.

В вагон вошла группа ребят в полевой форме. Вновь на Руси время калек - кто без ноги, кто без руки. Спели что-то бодрое, не разобрала слов. Только вижу - жители столицы - с въевшейся усталостью на лицах, склонные почти по любому поводу сорваться на крик - стали вынимать из своих кошельков деньги и запихивать в сумку, висящую на плече у паренька с двумя костылями. Не раздумывая, щедро и тихо подали милостыню.

На следующей станции ребята вышли. Перешли в другой вагон. Дай им, Господи, не обратить эту народную милость себе во зло, а с ее помощью вернуться к жизни...

Иное отношение к разного рода беженцам. Подают, конечно, но такого единодушия, как с перемолотыми войной ребятами, не встретить.

С одной просящей милостыню мамой вышла на Новогиреево. Нищенка уложила в сумку свой плакатик, сняла платочек, опустила на ножки ребенка и неторопливо пошла, сменив на лице отчаяние на озабоченность, присматриваясь к ценам на рынке возле перехода. Закончился рабочий день, нужно купить продукты и возвращаться домой.

Что ж, не так уж и плохо.

На Ярославском шоссе есть пункт сбора граждан, желающих подработать. По-простому - безработных. Бывший интернационал представлен там. С тощими спортивными сумками в руках, собираются они в ожидании случайной ломовой работы. Там же, рядом с чернорабочей массой, ближе к вечеру можно наблюдать еще один факт новой российской действительности. Еще при свете дня выходят на обочину магистрали яркие и на вид всем довольные недавние школьницы в ожидании своих покупателей. Эта масса также интернациональна, но Украина, по словам постового милиционера, с которым случилось поговорить, представлена в ней значительно шире.

Понятно, что не только по Ярославскому шоссе промышляют девочки, но такого зрелища, как там, редко где можно увидеть. На сравнительно небольшой площади перед магазином строительных товаров с одной стороны располагается серая масса безработных мужчин в ожидании работодателей, а с другой - ярко разодетые девушки под охраной сутенеров становятся в ряды, чтобы покупателям было удобнее выбрать.

Когда стемнеет, их будут выбирать при свете фар.
 

Восток

Если ехать из Москвы до Урала через Казань своим ходом, то плохих дорог не встретить. Хоть в самой Казани нам и пророчили, что уж до Урала хороших дорог быть не может. А они есть. Служат себе, устойчиво оклеветанные. Многие вновь прибывшие в Австралию россияне дорогам австралийским поклоняются - хороши: гладки и широки. Но случись там на несколько дней морозцу, и страна немедля узнает, что такое национальное бедствие. А наши дороги испытаний на прочность проходят в год и не счесть сколько - и везут!

Вплоть до Урала на обочинах дорог по одной и той же цене, одного вида и размера продаются дыни и арбузы, персики и виноград, бананы и апельсины, вишни и мандарины... Точно такие, как повсюду в Москве и в Подмосковье. И... как в Австралии. Даже на вкус одинаково безвкусные, заманивающие лишь своим внешним видом. Как будто один гигант-продавец скупил восточное изобилие одного урожая и, назначив всему свою цену, разослал по России, заметно поприжав своим присутствием доморощенные огурцы и помидоры.

Года три-четыре назад, когда еще мир не боролся сообща и бесстрашно с терроризмом, смотрела я по австралийскому телевидению работу французской тележурналистки, что специально в Россию приезжала узнать, как в Москве живется чеченцам. Брала интервью, терпеливо вникая во все их тяготы. Несчастный герой фильма отвечал на ее вопросы в роскошном бильярдном зале, откуда всему миру и поведал, что детей не заводит потому, что ему невмоготу даже мысль о том, что они будут вынуждены испытывать, как и он, ежедневные унижения от русских...

Для того времени такая передача о России было делом обыденным. Но особенно запомнился ребенок лет десяти-двенадцати. Он вернулся из школы прямо под съемки международной кинокамеры.

-       Как живется тебе здесь? - на приличном русском спрашивает у

мальчика журналистка.

-       Плохо, - отвечает тот, - кругом все русские...

Если тогда в Москве и было плохо, то сейчас хорошего заметно добавилось. Без всякой статистики, лишь на взгляд. Кавказ представлен в бизнесе первопрестольной во всей полноте - от крутого Арбата, до прибыльного ВДНХ, носящего сегодня укороченную аббревиатуру ВВЦ. От магазинов, торгующих золотом в центре Москвы, гостиниц, ресторанов и рынков до лотков с мороженым, лавок с лавашем, палаток с овощами, дынями и арбузами. Азия скромнее, но более массово - в ресторанах и ресторанчиках, предлагающих плов или восточную кухню, в толпах безработных на Ярославском, в строителях коттеджей по Подмосковью... Не только для Москвы стала обыденной картина - женщины в шароварах из атлас-хана с неподъемными на вид сумками, перекочевывают с одного рынка на другой по обозначенному им кем-то маршруту. Вывески: плов, лаваши, шашлыки, самса, чебуреки и всевозможные "лавки Аладдина" присутствуют на любом рынке и на каждом базарчике. Независимый в новейшей политической истории России Восток занял на рынках России суверенно главное место.

Привычным стало и другое - смешанные пары. Русская мама (хорошо, если не только для легализации или для безропотной работы в овощной палатке), а рядом, с орлиным взором, папа.

- А что русским женщинам делать? - говорила мне жительница подмосковного Тучково, в котором джигиты также массово ухаживают за тучковскими дездемонами. - Русские парни - то спились, то без хорошей работы, то заграницу мечтают удрать... А мы имеем то, что имеем.

А что будем иметь?
 

Урал-батюшка

На Урале, когда над Москвой стояли плотные клубы дыма от горящих торфяников, через которые на солнце можно было смотреть, как сквозь закопченное стекло, - дожди шли, как и положено им было идти. Грибники вдоль дорог предлагали ведрами лисички и красавцы белые. Кому неохота в лесу ломаться, мог выбрать себе ведерко по вкусу. А еще можно было там же, рядом с дорогой, приобрести как нечто вполне обычное - самое, что ни на есть, чудо. Чудо в ведерках и банках разного фасона и по схожей цене. Сладчайшую, душистую-душистую землянику!

То, что это чудо, никто из живущих вне России оспаривать не станет.

Старинное уральское село Суксун после туннеля дороги, к которой с двух сторон вплотную подступают высокие ели, открывается со взгорка сразу - неожиданно и радостно. Как подарок на ладони. Не знаешь, не ведаешь, а такая красота живет на земле. И удивляешься ей, и принимаешь ее - как в воду с головой бросаешься. Отороченное зелеными холмами, на которых вперемешку с лесом высвечиваются яркой гладкой зеленью луга, поджатое снизу голубым зеркалом Демидовского пруда - село уютно и величаво. В буйной зелени огородов и палисадников рядками-улицами крыши домов. У самой воды, у тонкого перешейка плотины, на взгорке нарядный белый силуэт церкви.

Село не выхлестало время, не полонило осиротелыми избами. Дома ухоженные, все больше бревенчатые. Один другого милее. С желанными русскому сердцу цветами герани на подоконниках, с кружевными наличниками и с изогнутыми водосточными желобами. Печные трубы от непогоды защищены железными кровельками с узором. А если хозяин мастеровой, тот и петуха на трубу посадит. Не наглядеться!

Победное шествие по России "водогрейный для чаю сосуд с медной трубой" начал с Тулы, где в 1778 году некий слесарь Лисицын открыл первую в стране самоварную мастерскую. Это всякий знает. А вот еще сведения - первый самовар был изготовлен в 1740 году на Урале. Так что у нашего самовара две родины. И подносы под самовары делали на заводах Демидова, и только в начале 19 века их производство было налажено в деревне Жостово, что в Подмосковье.

Суксун ведет свое официальное летоисчисление со времен Демидовых и с тех же пор хранит и самоварную историю, и само его производство. Живут в селе и художники, и мастера самоварные. А вот умельцы мастерить из бересты туеса, в которых молоко не прокисает, да хлебницы, в которых хлеб не плесневеет,- перевелись. Последний мастер так немощен стал, что заказов не берет, а молодого не найти. Жаль-то как!

Храмов в Суксуне два. Один действующий - с просевшим полом и с множеством потемневших от времени икон. Второй дотла разграблен. Купола сбиты давно, а из тулова восемнадцать лет клуб старались соорудить. Не вышло. Сейчас он снова в лесах стоит. Под бизнес кто-то хочет его приспособить. Но штукатурка со стен храма сваливается, как бы старательно ее на них ни лепили.

На Урале дворы под одной крышей с домом. Ни частый дождь, ни снега домашним делам не помеха. Двор под крышей уже не двор, а подворье. Крытое подворье в доме, где я жила, поразило своей чистотой и обустроенностью. Прямо с сельской улицы ступаешь на крашеные полы, по которым расстелены самотканые дорожки. На стенах подворья картины и пучки трав. В глубине - диван, рядом стол. Этакая дача на дому!

- Много ли таких ухоженных в селе подворий? - не удержалась с вопросом.

-       Да не одно наше-то! - услышала ответ.

Частица "то" на Урале в почете. Редко в какое предложение ее не поселяют. Но есть слова, которых, кроме как на Урале, нигде в России не говорят. Особенно понравилось слово "углан" - это о подростках. И как точно! Углан - да и только!

Но и такие слова, как "second hand", тоже в ходу и на Урале. И сюда проникла эта вездесущая второсортность.

Самой натуре своей народ русский не изменяет - хлебосолен и гостеприимен, какие бы политические ветры над ним ни носились. И выпить, и закусить, и песню спеть мастак. В бане попарить и на рыбалку свозить - все в его власти. И про грибы не забудут, была бы только к этому воля гостя. А хочешь места красивые посмотреть или приметы возрождения увидеть - опять же со всем нашим удовольствием...

На Белой горе, что недалеко от древнего города Кунгур, столицы каменных дел мастеров, с 1991 года, с того самого, когда на Руси за проповедь никто не пострадал и в тюрьму посажен не был, начал возрождение основанный в 1890 году Крестовоздвиженский Собор Белогорского Свято-Николаевского монастыря при мужском монастыре. Храм построен по альбомам архитектора К.А.Тона, строителя Храма Христа Спасителя в Москве, и видом, и величием своим напоминает главный храм России.

В 1918 году в августе месяце мученическую смерть в монастыре от большевиков принял архимандрит Варлаам и шестьсот насельников, трудом которых в обители процветали многие ремесла, возделывались поля, действовала большая библиотека, школа для обучения мальчиков-сирот, благотворительная больница на десять коек... Разграбили все. К 1991 году от храма остались лишь израненные стены. Но уже через четыре года на куполах были воздвигнуты кресты, а в 2000 году во временной звоннице установлены девять колоколов - от трехтонного, до пятикилограммового. И Царский крест восстановили, что поставлен был в 1890 году в память о чудесном избавлении Цесаревича Николая Александровича от опасности в Японии.

Место это в народе называют "Уральским Афоном".

Храм вмещает пять тысяч молящихся, и даже сегодня, когда глаз привык к зданиям, растянувшимся на кварталы, поражает своим величием. Снаружи весь в лесах - работа предстоит гигантская. Внутри восстановление также не закончено, терпеливо ждут своего часа огороженные ширмами или натянутыми веревками целые участки. У входа большой стол для приношений, налево - со свечами, иконками, книгами и иной необходимостью. Пожилой монах принимает записки, отпускает свечи, объясняет, как пользоваться святым маслицем.... Золотятся и переливаются огни свечей возле икон, теплятся лампады...

- Доченька, - в линялом платочке согбенная старушка, - внук у меня в тюрьме - не скажешь, кому свечу за него поставить...

Стылым горем дыхнуло.

...Обильна земля уральская на леса, и у каждого на селе есть свое грибное место. Лес, куда привезли меня найти белый гриб, что здесь кличат "дорогим", ничем не отличался от тех, которыми мы пренебрегли. Но бывалые люди разницу понимают.

В охотничьем азарте посматриваем на деревья, словно на взгляд можно определить, сколько грибов за ними скрывается. Быстрехонько разобрали корзинки, ножи и пошли, растянувшись цепочкой. Смотри, - наказывали мне, - если мы тебя зухаем, то ты отгаркивайся, чтобы не потерялась...

Отгаркнусь, отгакнусь! Только зухайте меня.
 

Остров Залита

Поезд на Псков чист. Не то, что в недавние еще времена моего последнего с Россией свиданья. Простыни проводницы раздают сродни домашним - белые с цветной каемкой. Чай горячий, в подстаканниках, с дребезжащей ложечкой. Пей, не хочу!

Попутчиками моими оказалась жена военного с двумя детьми. Дочери пятнадцать, сыну восемь - Иваном звать. Узнав, что еду я на остров Залита, обрадовались: были они у старца Николая четыре года тому назад. Тогда мужа определили служить в Ставрополь. Чечня рядом. Вот и поехала Ольга к старцу, со страхом не могла совладать. Старец выходил к паломникам и со всеми говорил. Ее увидел и сразу спросил: отчего они живут с мужем не венчаны? Наказал повенчаться и успокоил - на новом месте службы горе мимо пройдет. А напоследок сказал: "Сын хорошим человеком вырастет"... Иван сидит рядом с мамой и блестит глазами.

- Туда на лодках плыли, страшно даже было - ветер, дождь, вода

через борта плещет, а обратно - просто чудо. Солнце светит и на душе покой...

За окном вагона тихая русская красота. Лес, пронизанный белыми стволами берез вперемежку с солнечными ладонями лугов. А уж если случится проезжать сплошной березняк, лишний раз вздохнешь от радости и умиления - слава Тебе Господи за красоту такую!

Поля в России по-прежнему раздольны, завлекают глаз пшеничным золотом. Реки все так же тихи и манят прохладой. Яркие брошки желтой пижмы на зелени лугов, розовые кисти иван-чая, белая пена кашки... А по обочине железнодорожного полотна умиляют своей голубизной распахнутые глаза цикория... Стожки на скошенных лугах крепки и многочисленны, похожи на крепышей-богатырей в островерхих шлемах - сторожат русскую землю. Приволье!

Зелень сочная, совсем иная, чем в Австралии. Эвкалиптовые леса окрасом не вышли, их зелень с коричневым отливом, с серым подмесом. Конечно, земля-матушка везде красива, и кому-то эвкалипт милее моей березки. Это не обидно. Обидно, когда свое не мило.

Манят взгляд и покосившиеся заборы с поленницами дров под ними, и темные деревянные баньки, и некрикливые домики с резными наличниками. Но всего душе приятней заглядываться на старушек, хлопочущих подле живности или в огороде. Белые платочки, натруженные руки, согбенные спины - русские корни воплоти. Те, кто на самом деле соединяют нас с родной землей. Дай Бог им сил отстоять внуков своих от поклонения чипсам и макдональдсам, от хеллуинского обезьянничанья. Дай Бог, чтобы их колыбельные заколяли кровь внуков от яда иностранщины и прививали любовь к великой простоте родной речи...

Не всякий русский человек счастлив без России. В нынешней своевольной эмиграции немало, конечно, таких, но не все. Жена нового русского, свалившего с деньгами в Австралию и владеющего теперь и домом на побережье, и яхтой, рассказывала, что ей неотступно снится сон - она в Россию собирается, чемоданы упаковывает... Безродность даже таких пронимает. Но не всем суждено вернуться - кого грехи не пускают, кого деньги, кого амбиции, кого неверие, а кто просто устал. Но рассказа побывавшего на родине человека ждут с нетерпением, вопросы всякие задают, чтобы на внутренних своих весах взвесить все за и против, свою тоску и сытость, свои печали и радости...

До псковского озера доехать просто - таксисты и частники сами окликают "кому до острова". И через час я с попутчиками уже там. На берегу начинается царство лодочников. Они должны цену назначить, а мы на нее согласиться. А иначе и царство не в царство.

Лодка, взявшая вместе с нами пятерых гостей к старцу Николаю, не спеша, с натугой затарахтела по протоке, окаймленной высоким камышом, и с трудом выбралась на простор. Берег остался позади, а впереди, как в море-окияне, сплошная вода. Молоденькие паломницы достали из сумок платки. Скоро Залита.

Остров Залита, открывается вашему взору не вдруг. Медленно и величественно, неспеша поднимаясь из недр самого озера. Округл и зелен, с белой церковью посередине. Сразу вспоминается сказка про чудо-юдо рыбу кит. Очень похоже.

Весь остров покрыт травой-муравой. Улицы, дворы, берег. Нет ее лишь на тропинках, расчерчивающих буйную зелень желтыми полосами. Жужжание пчел, щебет птиц... Бабочки летают... До боли все знакомо, хоть видишь это в первый раз. Словно в детство свое попадаешь. Только в нем так было - зелено, тепло и покойно. Над островом разливается звон колокола. Служба началась. День убиения Царственных мучеников...

Спутники мои здесь не впервые. Знают, куда идти и что делать. Повернули от церкви на улочку, в просвете которой виднеется озеро, пошли мимо каменной кладбищенской стены и остановились напротив маленького зеленого домика с белыми простыми наличниками, что расположен как раз напротив расписанных фресками кладбищенских ворот. Дворик оторочен штакетником такого же цвета, что и дом. На калитке прибит крест, под ним образок, а рядом, в рамочке, тщательно выписанное объявление - просьба не стоять под забором и не ждать встречи с батюшкой. Болен он.

Уйти нет сил. Проходящая мимо женщина, явно из местных, подошла к калитке, низко поклонилась, приложилась к кресту и к образу и дальше пошла по делам своим. То же самое и все паломники совершали, подходя к домику, затем, безропотно помедлив перед объявлением, расходились - кто на кладбище, могиле матери отца Николая поклониться, кто в церковь.

Церковь от времени заметно осела, фундамент почти в землю ушел, но стоит крепко, зеленея прочной крышей и красуясь стройной колокольней, непокоренная прошедшими бедами. Иконы старинные, намоленные. На иных, почерневших от времени, и не разобрать мне было ликов святых. Но от этого иконы святости своей не потеряли. Народу много. Молятся истово, поясными поклонами не отделываются, земные кладут. Со слезами на глазах молятся. Все женщины в платочках. В Москве такого почтения к святому месту можно и не встретить, там и в брюках, и с непокрытой головой свечи ставят. И то ладно. Даст Бог, опамятуются.

Много детей. Мальчишки крестятся истово, прижав левую руку к боку, правой размашисто себя осеняют. От усердия плечики поднимаются, и лопатки оттопыриваются, как крылышки. Девчонки около мам ютятся. Два батюшки, явно из паломников, стоят позади. Молятся. Лица молодые, спокойные и красивые. Давно таких лиц не встречала.

После службы вернулись к домику. Слышны молитвенные песнопения из шалаша в огороде, накрытого клеенкой. Человек в пятнистых омоновских штанах вышел оттуда навстречу молодой в черных монашеских одеждах женщине. Других не видно, лишь слышны голоса.

Две паломницы, прибывшие с нами в одной лодке, устремились к забору, но монахиня, встретившись в огороде с человеком в камуфляжной форме, удалилась.

- Это Татьяна, живет у отца Николая, - пояснили они мне, - ее надо просить о встрече...

Сказывают, что когда старец принимал паломников, то рыба косяками к острову подходила. Времена сменились, теперь далеко не всем паломникам суждено батюшку увидеть. И рыба от острова ушла.

Покой здешних жителей пришлый люд не смущает - вопросов никто не задает и пристальным вниманием не оделяет. Жизнь неспешная. Босой мужик перешел улицу наискосок, две женщины с корзинами, тихонько переговариваясь между собой, прошли мимо нас и завернули за угол кладбищенской стены. Стая гусей просеменила к озеру... Оживление лишь на берегах - горожане на лето в родные дома детей своих отправили. Посидели и мы на берегу, на простор полюбовались. Вернулись, а перед воротами домика старца Николая начался водосвятный молебен. Стражник в пятнистых брюках, вооружившись видеокамерой, снимал. Удивились кинокамере и усомнились в происходящем. Отошли от греха подальше. Завернули за угол и присели на старую лодку. Лодка большая, рассохшаяся до треску, но нам в самый раз на ней переждать.

Молебен продолжался. Охранник заменил камеру фотоаппаратом и, чтобы лучше получился кадр, иногда просил молящихся стать поближе друг к другу. Не выдержала, подошла; вдруг батюшка выйдет к людям или его по немощности вынесут на солнышко из домашней прохлады? А вдруг задумано его под кинокамеру вывести?

Взгляд охранника, как рентгеновские лучи. Подумалось: так старца от людей не охраняют. Иная мера у всего, что к старцу имеет отношение. Пятнистые штаны служителю Христову без надобности рядом держать - у него своя стража, крепче не бывает. Явно, не старец, а кто-то иной здесь боится.

После вольного моления в церкви молиться под прицелом фотокамеры невмоготу. Батюшку так и не удостоилась повидать, а попозировать со всеми пришлось. Вернулась к спасительной лодке.

Один из моих спутников знает батюшку не понаслышке. Много раз у него бывал, ждет в уверенности, что старец духом ведает обо всем, и скоро даст знать. Надо только не спешить, и станет ясно, что делать и как быть.

Из-за угла, вся в черном, вышла Татьяна. И - прямиком к нам. Глаза смотрят пристально, как и у охранника...

-       Вот, иду по улице, маслом помазую... Имена как ваши? Хотите чего?

Представились, хоть и несказанно были происходящим удивлены. И о главной цели нашей сразу, будто она могла быть здесь кому-то неясной:

- К батюшке мы.

- Нельзя. Болен он.

- Сестра наша из Австралии приехала к нему, можно хоть ей одной?

Другого случая у нее не может не быть... - стали просить за меня.

Татьяна проэкзаменовала меня на предмет австралийской жизни, и, заметно успокоившись, пояснила:

- Болен батюшка, совсем слаб. Людям нужно иметь человеческое

сострадание и оставить его в покое, но не все понимают... Случай недавно был, одна паломница к батюшке рвалась. Муж у нее пьет, дети маленькие... Она пришла и нам заявила, что никуда не уйдет, пока у батюшки не побывает. Вот не уйду, говорит, и все, отсюда. Что делать? Повела ее к батюшке. Он лежал к стенке лицом, я ее завела и говорю тихонько: "Вот, посмотри и уходи". А батюшка поворотился, ручку ей дал и сказал, что все у нее образуется, нужно потерпеть только, а мужа бросать не надо... Так эта женщина, потом нам помогала других паломников отговаривать - что батюшка слаб и не надо к нему идти...

- Так отчего ж ей других ни отговаривать, - улыбнулась я, - ведь она-то побывала у батюшки.

Татьяна на мою улыбку не отозвалась.

- А почему охранники у вас? - вступил в разговор мой

спутник.

- Это не охранники, а келейники. Один только охранник. Знаете, кого здесь только не бывает. Вот недавно бесноватая была, а зимой сатанисты приезжали. Неоновой краской лики на воротах кладбища залили. Мы их святой водой отмыли. Господь надоумил.

Послушали. Покивали головами...

- Если пожить дня два-три, может, батюшке станет легче? - начали снова просить за меня мои спутники.

Татьяна смотрела с укоризной.

- Есть ли вообще у меня надежда увидеться с ним? - спросила и я.

- Нет, - не раздумывая, ответила, показывая нам свою полную власть.

Дальше, по улице, помазывать не пошла, вернулась.

...В обратной лодке оказались мы со священником из Омска и его семьей. Они на острове прожили неделю, и накануне батюшку к старцу Николаю допустили.

-       Нам говорили, что он очень болен и слаб. Как вы нашли его?

- Он не болен, - услышали мы ответ.

Еще в России, получила известие: скончался старец Николай с острова Залита. Говорили, что в церкви вокруг его гроба был выставлен ОМОН - дело невиданное и неприглядное. И что после его смерти, как и в последние годы жизни, народ к батюшке не допускали. И даже, что он умер, жителям острова не сказали сразу - лишь через некоторое время. И хоронили спешно. Словно стараясь его от людей скрыть.

Но, сказывают люди там побывавшие, несмотря ни на что, благоухание в церкви стояло. И благодать была. Батюшка всем знак подал.
 

Игорь Тальков

После убийства Игоря, отец Иоанн и матушка Марина - русские люди, волею судеб проживающие в Сиднее, разузнали адрес матери певца, проделали гигантский путь из Австралии до Москвы, с одной лишь целью - чтобы поддержать мать певца в горе, сказать, как дорог был ее сын многим. Материнского горя не унять, а все утешение... С тех пор они ведут переписку и через каждого, кому случается лететь в Россию, матушка с батюшкой передают приветы и австралийские сувениры для семьи Тальковых. Так и я удостоилась чести увидеть женщину, чей сын одним из первых во весь голос сказал слова правды о России.

Ольга Юльевна сжилась, насколько это возможно, со своим горем. Оклеила в своей комнате все стены портретами сына, так что нет и пяти квадратных сантиметров незанятой площади. Написала книгу воспоминаний о нем, посещает, когда случается, вечера его памяти. Со своим внуком, сыном Игоря, видится редко - вырос, жизнь манит, на бабушку времени оставляет все меньше. Но близости между собой они не растеряли. Ольга Юльевна с удовольствием рассказывает, как целеустремлен ее внук, как похож на отца. А рядом растет еще один внучок - сын Владимира, старшего брата Игоря. Смышленый и живой мальчуган. В день Георгия Победоносца рожден - Георгием и звать. Только бабушка его все Игорьком кличет.

Разговариваем, конечно же, об Игоре. Ольга Юльевна рассказывает, как рос, как жил певец Тальков. Какие были у него привычки, как шутил взрослый и как шалил маленький. Все интересно, все дорого. А как же мать живет без сына?

- Простые люди, люди, которые знакомы с Игорьком не были и никогда его в своей жизни лично не встречали, лишь узнают, что я его мама, - стремятся чем-нибудь помочь. И путевку дадут, и на обследование к врачам пошлют, и лекарства какие получше купят и денег за них не возьмут... Участок земли под дачу подарил человек, который Игорька лишь по телевизору видел. Все из-за его песен. Один землю подарил, другой с домиком помог... Нам Игорек и оттуда помогает...

Загрустила, глядя на его фотографии.

- Было в его жизни время, хотел бросить эстраду и пойти таксистом работать. Таксистом, не таксистом, а, был бы сейчас жив...

- Вы знаете, - рискнула я, - смерть Игоря - большая потеря, но русские люди еще больше бы потеряли, если бы он ушел в таксисты...

...Не думаю, что только в Австралии, вероятно и в других странах, где есть русская эмиграция, существуют благотворительные базары - и людям праздник, и делу прибыль. Деньги для общего дела так собирают. К назначенному дню готовят торты, пекут пироги, фаршируют блины... Столы накрывают, самовары кипятят, молоко и сахар к чаю здесь же. А посреди стола меню - что сколько стоит. Цены низкие. Всякому по карману. Затраченных денег на иное кулинарное произведение и половины не возвращается. Так что такая продажа оставляет угощение бескорыстным, а труд участников - благим.

На базары приходят люди, сочувствующие делу или желающие лично поддержать устроителей. Причины могут быть разные, но в любом случае общему делу только польза. Многие не просто за купленное расплатятся, а и лишнего жертвуют. Иные и последнюю копейку вынут. Во всяком случае, так раньше было.

После базара счет деньгам - и тут же все на благое дело передается. Традиция эта жива и по сей день.

Шестого октября в Сиднее, в день гибели Игоря,матушка Марина провела благотворительный базар, который благословил Владыка Австралийский и Новозеландский архиепископ Илларион. Перед его началом отец Иоанн отслужил литию по певцу Талькову и сказал собравшимся:

- Слов о России, сказанных Игорем, долгие годы ждала русская эмиграция. Русские люди ему благодарны за эти слова правды и о стране, и о монархии. И никто в эмиграции не сомневался в том, что за эту правду его долго терпеть не станут - любо убьют, либо обесчестят. Случилось первое...

Помолившись за Игоря, чашкой чая помянули русского певца, а вырученные в этот день деньги передали для больных детей - живым на спасение, а погибшему на вечную память. И на всех собравшихся с портрета, убранного матушкой живыми цветами, смотрел сквозь огоньки свечей награжденный расписным тульским самоваром молодой и красивый Игорь Тальков.
 

Верую

Книжный магазин при издательстве Подворья Свято Троице-Сергиевой Лавры в Москве предлагает на выбор святоотеческие писания, жития святых, молитвенники, книги по богословию, истории и культуре России, произведения русских писателей. Всего не перечислить. Покупатели и продавцы здесь на вид особые - женщины в длинных скромных платьях и в платочках. На лицах ни малейших следов косметики. Мужчины с бородами. Правда, не редкость здесь и обычные, мирские люди.

Видимо, из-за моего мирского вида потянулась ко мне такая же. Рыбак рыбака... Книгу порекомендовала. Наш разговор услышал молодой человек с бородой, представился: - Дионисий. Возрастом в сыновья годится. Строго и без запинки стал диктовать, что читать, с чего начать и что должно знать каждому христианину... Прерывался только, чтобы записать успели.

- Какой жизнью жил, чтобы так правильно вырасти?

По его мнению, обычной. Высшее образование в Петербурге получил, там и к книгам святоотеческим потянулся. Стал в церковь ходить, где встретил тех, кто направить мог... Лицо юное и строгое.

- Посоветоваться надо если, так звоните, - и телефон дал.

Звонила. Узнала, что пять ракетных дивизий из шести расформировали в России, а утилизация и хранение вооружения их полностью ведутся на американские инвестиции. Знаю о федеральных программах конверсии, по которым разметали, развалили, уничтожили военно-промышленный комплекс страны, заодно и весь потенциал научно-технической мысли. Но беспомощность успокаивалась надеждами - надеждами на то, что грабеж во времена очередного революционного дележа неизбежен, и какой бы подлой ни была верхушка, властвовать она хочет, так что, хотя бы для этого, вынуждена сохранить само государство. Информация с ракетными дивизиями надежд не оставляла. Боль одолела. Нет России? Ни силы, ни славы, ни будущего? Одна видимость самостоятельности и государственности? Знает ли что-нибудь молодой человек, идущий по жизни дорогой православия, что будет с отчизной, что святые отцы о ней напророчили?

И услышала в ответ:

- Не о том печалишься. Народ русский сейчас, что бездомный человек, который под забором живет. И парша к нему пристает и короста... О покаянии народном надо переживать. Много было русскому народу дано, много и спрашивается. А поддался иудиному наговору, от веры отступил, от дарованного уклада жизни - вот и итог. Покается народ, Господь его не оставит... А что такое дивизии? И даже все на земле оружие в глазах Господа нашего? Прах один. Да если народ русский достоин будет прощения, никакие боеголовки с Его помощью будут нам не помеха...

Уезжала, звонила попрощаться. Сказал, как приказал, не нуждаясь в ответе:

- Возвращаться в Россию надо.

- Надо, - соглашаюсь, - но проблема возникает - и там все чужое, и здесь оно же на первое место лезет. Куда ехать? Может быть, на месте сидеть мудрее?

Ответил, как малой и неразумной:

- Москва - что Вавилон. Грех повсюду. Но где грех большой, там и святость велика. Тянись к святому. Живи, чтобы угодить Господу, а он все наши чаяния знает...

На просторах Татарстана, в Удмуртии да и ближе к Уралу - хоть в поле, хоть и на обочине можно встретить заросли двухметрового зонтичного сорняка родом из Америки. Был завезен он еще в советские времена для выращивания на корм скоту. Силос из него не получился - горек на вкус. Но избавиться теперь от заморских приемышей, видно, не суждено. На наших просторах они сбиваются в чужеродную густоту и глушат все вокруг. Заполняют овраги, обочины дорог, вылезают на поля, пробираются в леса. Уродливы и непроходимы их заросли. Уже в скором времени под их нашествием пейзаж российский может измениться до неузнаваемости. Те же законы действуют и среди людей. Будь то в экономике, в политике, в финансах, в культуре - чужеродное, тем более универсально-интернациональное, живет за счет национального. Не только губит, но и унижает. И не только Россия тому уже примером. Свобода для чужого всегда есть рабство для своих. Лишь крепкий, самобытный характер нашего народа - спасительные крылья для полета над бездной, в которую устремили Россию.

Русский писатель в разговоре заметил: "Правительство делает все, чтобы народ вымер, а народ - все, чтобы выжить. Так и живем." Та же правда, но в других словах пропечатана в коротких объявлениях, что прижились в маршрутных такси Москвы: "Не воруй! Правительство не терпит конкурентов". А уж если поговорить с народом на эту тему, то услышать много такого, чего ни одна нынешняя независимая и свободная от народа газета не пропечатает.

Да, чувства государственной защищенности у людей давно уже нет, но и чувство подавленности уже в прошлом. Пришло время народу становиться сильнее. С седой старины всегда так было - правитель слаб, народ вынужден крепнуть. Изверился в мифах об обществе равных для всех возможностей, заработал изжогу на импортных харчах, понаслушался чужих песен, понажил долгов чужой мудростью - трезвеет и светлеет его сознание. Как знает он, кому подать, также знает он, и как выжить.

Сколько не слышала слов любви русского человека к России, сказанных и великими, и талантливыми, и прозой, и в песнях народных, но слова простого русского купца Афанасия Никитина, волею судеб оторвавшегося от России и не чаявшего, как домой вернуться, ставлю превыше всех. Вот они: "А русскую землю Бог да сохранит. Боже сохрани! На этом свете нет страны подобной ей"...

Да и неба, как над Россией, еще поискать.

Елена Пустовойтова, Сидней
10.01.2003