На фронте и в мирное время

Салюты, салюты, салюты,

Сияние наших побед!

Как дорог нам в эти минуты

Сердца озаряющий свет.

Из песни <Салюты>.

Сегодня очередной праздничный салют... 9 мая - День величайшей Победы нашего народа, нашей Родины в схватке с фашистской Германией. Прежде чем наступит этот день и прогремят последние артиллерийские залпы, последние разрывы авиабомб, мин, гранат, пулеметные и автоматные очереди, день, когда не будут падать на свою и чужую землю убитые и раненые наши воины, пройдет 1418 дней и столько же ночей - кровавых, разрушительных, страшных.

I

По-летнему теплый майский вечер... В десять часов вечера прозвучал первый залп праздничного фейерверка. Московское небо озарилось многочисленными огнями всех цветов радуги. На Красной площади, других площадях и улицах столицы тысячи и тысячи москвичей. Многие с детьми. Очередной залп сопровождается громкими возгласами, в которых звучат восторг, одобрение, радость...

Перед окном своей квартиры стоит ветеран. Его взгляд устремлен туда же, куда сейчас смотрят все москвичи, - в столичное небо, озаренное сказочными огнями салюта. В квартире выключен свет - от этого эффект от фейерверка усиливается. После нескольких залпов ветеран закрывает глаза. И в его памяти все громче звучат другие залпы - залпы войны, связанные с поражениями, с победами и с потерями фронтовых друзей и товарищей.

Залпы тех огненных лет вспоминаются ему не только сейчас, когда он смотрит салют. Они нередко нарушают его ночной сон, заставляя учащенно биться его уже немолодое сердце, много пережившее и в военное лихолетье, а потом и в мирной жизни. Конечно, война - это самое страшное, что может быть в жизни человека. Но и послевоенная мирная жизнь была для него, как и для многих, не простой, порой чрезвычайно трудной, требовавшей, как и на фронте, полной мобилизации и отдачи всех своих сил, знаний, опыта. Жалеет ли он о прожитой жизни? Конечно, нет. За свою жизнь он благодарен судьбе...

Сегодня, в этот день, он испытывает если не радость, то по крайней мере удовлетворение еще и потому, что на этот раз он встречает День Победы не в больничной палате, а дома.

Совсем недавно он провел в больнице почти два месяца. Причины все те же - проблемы с сердцем плюс <букет> других заболеваний и осложнений. Во время прошлых пребываний в больничных палатах ему приходилось общаться как с ветеранами, так и с более молодыми людьми. В большинстве своем это вполне коммуникабельные, интересные собеседники, старавшиеся не создавать друг другу дополнительных осложнений и трудностей, которых и без того было достаточно, учитывая состояние здоровья каждого.

На этот раз соседом по палате нашего ветерана (будем впредь именовать его Владимиром Георгиевичем) был также ветеран - Виктор Николаевич.

Их общение проходило в основном в промежутках между обследованиями и процедурами, и особенно перед сном, когда их почти не отвлекали.

Из бесед, обмена мнениями по различным проблемам, споров (в весьма корректной форме) у наших ветеранов выявилось много общего, схожего, особенно того, что касается Великой Отечественной войны и жизни в послевоенные годы.

II

Ни Владимир Георгиевич, ни его сосед не спешили делиться своими воспоминаниями о прошедшей войне. Оба были сдержанны и в оценке внутриполитических событий. Виктору Николаевичу казалось, что Владимир Георгиевич, как кадровый дипломат, в силу своей профессии не может полностью раскрыться в оценке спорных и не до конца решенных вопросов непростой истории нашей страны. Специфика их работы наложила отпечаток определенной сдержанности при общении, что не позволяло раскрыть душу перед случайным человеком. Вместе с тем становилось все более очевидным, что в больничной палате встретились люди, близкие не только по возрасту. Их биографии были схожи, как и биографии многих других фронтовиков, воевавших на переднем крае, имевших ранения и долго лечившихся в госпиталях, а потом нашедших себя и в мирной жизни. Это были биографии лейтенантов Отечественной войны.

Владимир Георгиевич родился в августе 1925 года. Призван был в армию в январе 1943-го. Учился в Моршанском минометно-пулеметном училище. Во второй половине июня 1943 года курсантов этого училища направили на фронт, в 84-ю гвардейскую стрелковую дивизию (ставшую позднее Карачевской, Краснознаменной, ордена Суворова), в составе 11-й гвардейской армии под командованием генерал-лейтенанта И.Х.Баграмяна. Эта дивизия была сформирована в июле 1941 года из ополченцев Куйбышевского района Москвы (4-я дивизия народного ополчения). Она принимала активное участие в обороне нашей столицы, затем стала 110-й стрелковой дивизией, а с апреля 1943 года - 84-й гвардейской. Командир дивизии - Герой Советского Союза гвардии генерал-майор Г.Б. Петерс. Свой славный боевой путь дивизия завершила, участвуя в штурме Кёнигсберга.

Дороги войны лета 1943 года привели 11-ю гвардейскую армию на Орловское направление Курской дуги.

Владимир Георгиевич был назначен командиром минометного взвода, когда ему не исполнилось и восемнадцати лет. В этом качестве начиная с 12 июля, когда 11-я гвардии армия перешли в решительное контрнаступление на Западном, а затем Брянском фронте, он воевал в минометной роте до первого ранения, в сентябре того же года.

После ранения и непродолжительного лечения в медсанбате он возвратился в свою минометную роту. В ноябре был контужен и вновь вернулся в полк, но уже в качестве командира пулеметного взвода. После тяжелого ранения в феврале 1944 года и многомесячного лечения в госпиталях Калинина, Москвы и Самарканда демобилизован по инвалидности. Окончил Воронежский университет и дальнейшую свою жизнь посвятил дипломатической работе.

Виктор Николаевич родился в декабре 1924 года. Окончил Военно-пехотное училище в Рыбинске, командовал минометным взводом, а после ранения в обе ноги и лечения в госпиталях был назначен командиром взвода связи в стрелковом полку. После второго ранения в конце войны он длительное время лечился в госпиталях и только в марте 1946-го был комиссован в звании старшего лейтенанта со снятием с военного учета. Окончил Московский экономико-статистический институт и связал свою жизнь с работой в финансовой области.

III

Схожесть их биографий и взглядов располагала к общению, сопровождавшемуся воспоминаниями о далекой молодости, опаленной войной. Судьба у собеседников была общей: ведь лейтенантами не рождаются - ими становятся. Оба лейтенанта до первых ранений были командирами взводов 82-миллиметровых минометов, постоянно сопровождавших пехоту. Пехотинцы с незлобивой иронией называли батальонных минометчиков <самоварщиками>. Ведь и вправду, минометный ствол, весом более пуда, который носил минометчик на плечах, был похож на самоварную трубу. Конечно, тащить на себе на лямках минометный ствол, или опорную плиту, или двуногу-лафет, каждые весом по пуду, да еще лотки с минами, карабин или автомат, было не так-то просто, особенно когда приходилось бежать вместе с наступающей пехотой под огнем противника. Нужно было не только не отстать от пехоты, но и выбрать удобную позицию и как можно быстрее открыть огонь.

Особенно большая ответственность и психологическая нагрузка ложились на командира первого взвода: он и разведчик, и корректировщик огня, и ответственный за подавление огневых точек противника.

Сложно приходилось молодым лейтенантам - выпускникам училищ, когда командирами минометных рот были пехотинцы. Поэтому потери среди лейтенантов-минометчиков были весьма ощутимыми.

Виктор Николаевич с гордостью поведал о том, что он был командиром первого взвода батальонных минометов и после более чем полувека со времени окончания войны в деталях помнил то огневое время, и особенно ранения.

Потребность в общении и исповеди о своей молодости в военные годы, видимо, была и у Владимира Георгиевича.

Оба старших лейтенанта, которым спустя более полувека в связи с 55-й годовщиной Великой Отечественной войны было присвоено звание капитанов, не могли не поделиться друг с другом воспоминаниями о прошедшей войне, глядя на телеэкране на наших солдат в Чечне, мало похожих на бойцов регулярной армии, на стенания матерей мальчиков, которых направляют на Кавказ воевать с бородатыми боевиками. Как же мы тогда, восемнадцатилетние лейтенанты, командовали и мальчиками, и взрослыми мужчинами, сражавшимися против немецкой армии? Разве нам был чужд страх? Разве мы воевали по принуждению? Нет. Мы воевали за Родину, за Советский Союз. У нас во взводах были русские, украинцы, белорусы, казахи, евреи и солдаты других национальностей нашей Родины. А за что воюют наши солдаты в Чечне? За целостность России, которую довели до развала и разрухи Горбачев и Ельцин, обрядившиеся в тогу <демократов>.

Был ли страх у мальчишек-лейтенантов? Было бы глупо отрицать, что у них не возникало такое чувство.

Человек не робот. В определенных ситуациях чувство страха присуще и солдату, и генералу. Однако есть более сильные и глубокие чувства - чувство долга, чувство патриотизма, осознание необходимости защитить, спасти своих родных и близких, свою страну от большой беды. И это помогало воину преодолевать страх.

Владимир Георгиевич, по его признанию, испытывал неприятные чувства во время артналетов, пулеметной трескотни, когда пули, казалось, свистят у твоего уха (хотя если пуля просвистела, то это уже не твоя пуля- <свою> пулю не слышишь), и особенно авиабомбежек. Но больше всего он боялся, что после команды <Вперед! В атаку!> кто-нибудь из его подчиненных поднимется из окопа или траншеи раньше него, командира взвода и одновременно парторга роты, и солдаты подумают, что он прячется за их спины.

Владимир Георгиевич прямо из училища попал на фронт в гвардейский полк командовать минометным взводом непосредственно перед началом наступления. Накануне вечером командир минометной роты поставил боевое задание командирам взводов: целевые установки на стрельбу по обнаруженным огневым точкам противника. Рано утром, когда прозвучала команда открыть огонь, два взвода нашей роты начали стрельбу, а мой взвод молчит. От волнения, от неопытности у меня в голове перепутались все цели. Я не знал, с чего начать. И тогда помкомвзвода, уже обстрелянный старший сержант Иван Нечаев, дает команду: <По три мины беглый огонь!> Так он стоял рядом со мной, смотрел на мой планшет с заданиями взводу, где я отметил все цели, расстояния до них, сроки переноса огня, и давал команды взводу. Мое волнение прошло лишь после того, когда пехота пошла в атаку и минрота двинулась за ней. Больше у меня такого состояния никогда не было. И никто не только не осудил тогда меня, но даже не подал виду - ни в роте, ни в батальоне.

IV

- А я почувствовал страх после первого ранения, - признался Виктор Николаевич. - Мне еще не было девятнадцати...

Мы наступали в 1943 году на Смоленщине, немцы отходили, и очень грамотно, не так, как мы отступали в приснопамятном 1941-м. Немцы отходили на заранее подготовленные позиции на высотках, холмах, на берегах рек, у населенных пунктов, а мы оказывались внизу, на равнине или в лощине. От этого мы несли большие потери. Я и сейчас помню село Переволочье. Командир минроты из пехотинцев, а все три командира взводов пришли на фронт из училищ, имея неплохую подготовку ведения минометного огня. Комроты это хорошо понимал, не вмешивался в стрельбу и всегда после получения боевого задания в штабе батальона доводил его в деталях до командиров взводов. При этом он всегда из штаба приносил две топографические карты - одну отдавал мне.

В 1943-м наши карты были еще секретными, тогда как у немцев были топографические карты нашей местности в хорошем исполнении. Поэтому в наступлении у нас всегда были немецкие трофейные карты, которые мы не сдавали в штаб батальона.

Немцы отходили ночью, оставляя прикрытие. Их отступление всегда сопровождалось пожарами сел и деревень. Если нам удавалось сбить прикрытие, то мы двигались вслед за немцами ночью.

Вот так наш батальон вступил в это село и спустился по довольно крутому откосу на луг, где были редкие заросли кустарника. Где-то впереди застрекотали МГ - немецкие крупнокалиберные пулеметы. Комроты отдает команду <вырыть ровики>, а я - <минометы к бою. Расстояние между стволами три шага. Направление - в сторону пулеметного огня. Дальность стрельбы четыреста метров>.

Стало рассветать, весь луг застелил густой туман, и впереди, где-то высоко над туманом, появились неестественно большие фигуры немцев. Комроты говорит: <Лейтенант, комбат приказал открыть огонь в поддержку пехоты>. <Хорошо, - отвечаю, - сейчас попугаем фрицев>. Бить по немцам всей ротой, не имея представления об их позициях, было верхом глупости, но комбат мог обвинить комроты в невыполнении приказа, а может быть, и в трусости. Через несколько секунд раздались разрывы наших мин, приглушенные висящим туманом, как ватой. Фигуры немцев пропали. Туман как-то быстро рассеялся, стало светло, осеннее солнце пригревало.

Но было не до романтики - мы оказались в широкой лощине. Впереди, метрах в четырехстах, лощина оканчивалась крутым откосом, на котором просматривались немецкие ячейки, виднелись каски солдат с пулеметами, но огонь они не вели, стояла какая-то неестественная тишина. Трудно было представить более неудачное расположение минометной роты: на виду у противника, в досягаемости пулеметного огня. Метрах в ста от нас в редком кустарнике заняла позиции батарея сорокапяток, которая стала прямой наводкой вести огонь по немецким ячейкам.

Учитывая обстановку, я командую: <Минометы на вьюки. Занять позицию за домом в деревне>. Надо было только видеть, с какой скоростью рота снялась и побежала вверх по откосу к деревне. Все нормативы были перекрыты в несколько раз. Я двинулся шагом за бежавшей ротой. И в этот момент немцы накрыли огнем позиции, уже покинутые нашей ротой.

Вдруг у меня по правой ноге будто пробежал переменный ток этак вольт в сто двадцать. Я упал как подкошенный. Появился санинструктор и вместе с помкомвзвода потащили меня к ровику и легли рядом. Санинструктор туго перебинтовал мою ногу. Потом они меня подняли, и я повис на их плечах...

Лежу за стогом соломы и думаю: <Вот попадет в стог немецкий снаряд, стог загорится... Я даже ползти не могу>.

К вечеру десятка два раненых, в том числе и меня, положили на повозки и по булыжной дороге повезли в тыл. И вот здесь на какое-то время я почувствовал страх: летят несколько <лапотников> и пикируют прямо на нас. Возницы и раненые сползли с повозок и залегли кто в кюветах, кто подальше в кустах. Но - пронесло.

Вместе с остальными ранеными был направлен в госпиталь, а после выписки оказался в другой дивизии и стал связистом в полковой роте связи. Я почти все время находился на наблюдательном пункте полка. Кроме длительной обороны, тогда приходилось довольно часто бывать на командном пункте полка.

Второй раз я был ранен в Восточной Пруссии, на Земландском полуострове, 13 апреля 1945 года при смене наблюдательного пункта полка. Били по нам прямой наводкой - из 75-миллиметровой пушки. На КП полка, где мне делали перевязку, показали мою плащ-накидку, которая светилась, как решето. Я получил двадцать одну рану. Целой была только левая рука. В госпитале в Москве я пробыл одиннадцать месяцев, причем шесть из них лежал на спине. Был комиссован из армии со снятием с военного учета. Несколько месяцев ходил на костылях и года три с палкой. Сейчас во мне сидят одиннадцать осколков, среди которых есть довольно крупные. После были учеба в институте, работа в министерстве финансов, в НИИ финансов. С середины 1991 года я на пенсии.

V

Владимир Георгиевич молчал несколько минут, потом произнес:

- Мое первое ранение не было столь драматичным. Я был ранен в ногу при обстреле немецкой артиллерией позиции нашей минроты, которая вела огонь в поддержку пехоты. Недели две я провел в медсанбате, а затем вернулся в свою роту.

Контузило же меня при таких обстоятельствах. Ноябрь 1943 года. Наша 11-я армия действовала уже в составе 1-го Прибалтийского фронта. Бои, в основном позиционные, шли юго-западнее Великих Лук. Однажды бой был настолько интенсивным, что мы, минометчики, израсходовали весь боекомплект, а подвозить мины нам не успевали. По приказу комбата был израсходован даже <НЗ> - по шесть мин на каждый миномет. После этого нас, минометчиков, вместе с пехотой посадили на танки, которые пошли на прорыв. Впервые я надел каску. Мы устроились на танках, как могли. На броне вроде тепло и за башней безопасно. Так кажется тем, кто не ходил в атаку на танках. Наш танк подорвался на мине, и нас всех смело взрывной волной. Я упал и ударился головой обо что-то. Пришел в себя в медсанбате. В голове шум, я стал плохо слышать. Спасла меня каска. Если бы не она, я разбил бы голову. Сравнительно быстро я стал поправляться и был отпущен в свой полк, но уже в пулеметную роту. Однако осложнения в связи с этой контузией у меня проявились позже. Ухудшилось зрение. Появилась светобоязнь. Это меня особенно беспокоило, когда пришлось работать в странах Азии, где большую часть года яркое солнце.

VI

Более тяжелую работу, чем в минроте, признался Владимир Георгиевич, он узнал, когда, более или менее оправившись после контузии, стал командиром пулеметного взвода.

- Вот вы, Виктор Николаевич, интересно рассказываете о работе минометчиков, которые, как правило, идут за пехотой. Попадая под огонь противника, минометчики стараются занять закрытую позицию. А пулеметчики идут в одном ряду с пехотой и должны не только отвечать на огонь противника, но и поражать его. Если противник обстреливает нашу пехоту, то пулеметчик должен обязательно открыть огонь на поражение. Противник также стремится подавить нашу огневую точку. Происходит пулеметная дуэль. У кого быстрее реакция и большая точность стрельбы, тот и побеждает. Если во время боя пулемет замолчал, не открывает ответный огонь, то, возможно, он неисправен, а возможно, убит или ранен пулеметчик. А может быть, пулеметный расчет просто струсил. Все эти случаи обязательно разбираются командиром роты, а то и комбатом после боя.

Второе ранение у меня было тяжелым, и я мог лишиться левой руки, - продолжал Владимир Георгиевич. - В феврале 1944 года под Витебском в наступлении наш батальон значительно оторвался от соседних частей и продолжал движение вперед под огнем немцев без поддержки артиллеристов и минометчиков. Местность была холмистая: впереди на холмах противник, слева и справа тоже; где немцы, а где наши - не разберешь. Отовсюду огонь. Нас человек двенадцать скатились в какой-то котлован, это была то ли воронка от крупной бомбы, то ли яма, из которой когда-то брали глину. С нами был один расчет с <максимом>. Нам не давал поднять голову из этого укрытия огонь с холма метрах в шестистах. Мой пулеметчик говорит: <Бьет станкач прицельно и большими очередями>. Я чуть приподнял голову и ясно увидел, как с соседнего холма впереди с короткими перерывами бьет пулемет, вспышки от выстрелов сливаются в одно пламя. Видим, как падают наши солдаты. <Ставьте прицел на 600 метров и поднимайте пулемет с коробкой на край котлована>, - говорю бойцам. Пулеметчики выкатили <максим> на край котлована, поставили рядом магазин с лентой. Я лег на пологий склон котлована, навел прицел и дал длинную очередь. Огонь с холма прекратился. <Точно в цель накрыли>, - доложил пулеметчик, наблюдавший за стрельбой слева от меня. Только он вымолвил эти слова, как вижу, что пулемет съезжает вниз на меня. Я не могу его остановить - мои руки не держат. Солдаты придержали пулемет и стащили меня вниз, на дно котлована. Стаскивают вниз пулеметчика, который не шевелится, и его помощника с раздробленной головой. Лежу на дне котлована, а из рукавов течет кровь. Солдаты разрезали рукава шинели, телогрейки, белья и забинтовали руки. Руки я вижу, но не чувствую их. Левая кисть висит, так как сустав разбит. В правой руке, как определили уже в медсанбате, перебита локтевая кость. <Немцы били по нашему пулемету с холмов справа и слева,- объясняет солдат. - Слава Богу, остался жив, а твоим помощникам - Царство небесное>. Так пролежал я в яме, пока не выбили немцев с ближайших холмов.

Потом были госпитали, самый памятный - в городе Калинине (Эвакогоспиталь № 2659). Правая рука хотя и слабо, но все же через месяц-два начала понемногу работать, а левая долго была как неживая: разбит сустав, перебиты нерв и кровеносные сосуды.

Даже сейчас вспоминаются трудности того времени в связи с этими ранениями. Обе руки в гипсе. Я ничего не мог ими делать, ложился и поднимался с посторонней помощью. Умывали и кормили сестрички или няни.

Но у каждой из них на руках был не один десяток раненых, причем с еще более тяжелыми ранениями, чем у меня. В таких условиях проявлялась солидарность раненых: посильную помощь оказывали, в том числе и мне, ходячие или выздоравливающие больные.

В один из обходов хирург госпиталя определил: у этого раненого, то есть у меня, руку придется ампутировать. Вскоре в нашу палату зашла хирург нашего отделения. Она внимательно осмотрела мою руку и высказала мнение, что хотя состояние левой руки действительно тяжелое, можно попытаться ее сохранить. На другой день меня привели в операционную. Вошел хирург и приказал готовить меня к операции, имея в виду ампутацию левой руки. Помня мнение женщины-хирурга, я категорически отказался от такой операции и в возбужденном состоянии опрокинул поднос с хирургическими инструментами. Хирург вспылил и заявил, что он снимает всякую ответственность за состояние моей руки и возможные последствия. И тут же приказал <отправить этого больного из нашего госпиталя с первым же санпоездом>. Так я оказался в Москве, в госпитале в Марьиной Роще (Эвакогоспиталь № 2749). Руку мне сохранили, но предупредили, что лечение будет сложным и длительным. Из Москвы меня отправили на дальнейшее лечение санпоездом в Самарканд. В Самарканде я находился до июля 1944 года, откуда и был демобилизован по инвалидности.

О возвращении домой Владимир Георгиевич вспоминал с явным волнением:

- Мне еще не исполнилось девятнадцати лет. Инвалид войны II группы. Мама не отходила от меня и часто плакала. Говорила: <От радости>.

Вскоре после моего возвращения к нам пришли несколько женщин - матери тех ребят, с которыми меня вместе призывали в армию. Они уже получили на своих детей похоронки. Встреча была тяжелой. Каждая мать просила рассказать как можно подробнее о своем сыне. К сожалению, я не о всех мог что-либо сообщить, так как воевали мы в разных частях.

Матери погибших чуть ли не с извинениями старались объяснить свое состояние, которое я и так понимал. Каждая из них поцеловала мою мать и меня и пожелала мне скорейшего выздоровления.

Безутешна материнская скорбь, и горьки слезы матерей, и как они жгут сердца других, когда они оплакивают самое дорогое - своих детей, безвременно ушедших от них...

- Вот такие превратности лейтенанта-минометчика и пулеметчика, - закончил свой рассказ Владимир Георгиевич, как показалось Виктору Николаевичу, с грустью о быстро подошедшем <зрелом> возрасте со старыми и новыми недугами и болячками.

Другая война

Виктор Николаевич переключил телевизор на другой канал, по которому опять показывали Чечню и наших солдат в вязаных шапочках. Владимир Георгиевич отложил книгу и обратился к соседу:

- Война в Чечне и Отечественная война - принципиально разные войны, их даже сравнивать нельзя. Общее в них то, что гибнут наши солдаты и командиры, страдает гражданское население, разрушены города и села. Но даже неожиданно став на восьмом десятке лет капитанами, мы не можем помочь нашей армии, - скорее с горечью, чем с иронией, закончил Владимир Георгиевич.

- Помочь армии! - вскипел собеседник. - А как помогают нам, инвалидам и участникам войны? Слов много, а дел? Вы знаете, что при исчислении пенсий сэкономили на участниках войны: отменили в зачет стажа один год пребывания на фронте к трем годам. Лекарства разделили на платные и бесплатные. Платные - это импортные эффективные лекарства, как мне объяснил врач в поликлинике, а дешевые, отечественные, менее эффективные, - для <льготников>, как называют нас, участников войны. А пенсии разделили: для <красно-коричневых> (это выражение первого президента России - <всенародно избранного> Ельцина, за которого голосовало меньше трети населения) и для госслужащих России. Так вот, мои начальники отделов и экономисты теперь получают пенсии в два-три раза больше, чем заместитель министра. Я переоформил пенсию социальную на военную - командира взвода.

Я солдат и не могу терпеть несправедливости, обмана и лжи. У нас в министерстве финансов ветеранов войны приглашают на День Победы на встречу с чаркой водки и дают немного денег, но требуют написать заявление. Я поэтому не хожу на эти встречи. Мне просто обидно и стыдно за ветеранов. А этот народ, потерявший в войне миллионы жизней, вставший грудью против фашистской чумы, позволяет над собой издеваться <демократическому> телевидению. И это все под лозунгом о свободе слова! Только для кого? Вы видите, какой шум подняли средства массовой информации в связи с интервью Путина о свободе слова? Он только сказал, но ничего еще не предпринял в отношении некоторых распоясавшихся СМИ, подконтрольных нашим доморощенным олигархам. И мне стыдно. Я себя успокаиваю: <Ты теперь не боец, у тебя больные ноги и больное сердце, высокое давление>. Может быть, я просто лгу сам себе?

- Виктор Николаевич, не горячитесь. Вы высказали, видимо, наболевшее. Я не экономист и, конечно, не владею премудростями макроэкономики. Но с вашим отказом от встреч с ветеранами на День Победы я согласиться не могу. У вас в министерстве, видимо, слабо работает Совет ветеранов. Общение необходимо. Оно важно не только для ветеранов, но и для молодежи, которую мы осуждаем за непатриотизм, при этом, однако, устраняясь от ее воспитания.

В МИДе работа с ветеранами проводится активно. Широко отмечается День Победы, другие знаменательные даты и праздники с вручением денежных подарков. Постоянно чествуют юбиляров, которым исполняется 70, 75, 80 лет... Вы, как финансист, спросите: откуда у Совета ветеранов деньги? Отвечу: часть средств иногда выделяет руководство министерства, но большую часть, а в последнее время почти все расходы берет на себя совет. Им организована в широком и разнообразном плане издательская деятельность - воспоминания дипломатов всех периодов истории России, в том числе ветеранов Отечественной. Совет организовал на коммерческой основе оформление загранпаспортов и виз. Некоторую помощь ветеранам, главным образом медикаментами, оказывают наши загранучреждения - посольства, представительства, генконсульства. Вместе с руководством МИД Совет ветеранов добился улучшения пенсионного обеспечения дипломатов, вышедших в отставку. И это еще не весь перечень вопросов, которыми наш Совет ветеранов занимается.

И все-таки мы победили...

И сколько бы нас ни осталось в живых,

Жив голос победных знамен боевых...

Из песни об Отечественной войне

<И все-таки мы победили...>

Все дальше и дальше неумолимое время отделяет нас от самой большой трагедии в истории, унесшей миллионы человеческих жизней, - Второй мировой войны. С каждым годом все меньше остается участников той кровавой бойни, и все больше становится ветеранов войны, рассказывающих о боевых сражениях и подвигах, заимствованных из фильмов о Великой Отечественной. Лейтенантская проза, появившаяся в далекие теперь годы, не дала эпохальных произведений о стойкости наших солдат, выдержавших натиск немецких бронированных полчищ и освободивших свою Родину и Европу от фашистского рабства. Появилась литература о подвигах генералов и маршалов, их таланте и мужестве в проведении армейских и фронтовых операций. Никто не собирается умалять, а тем более отрицать их значения. А где же окопная литература, показывающая пехотинца в мороз и в дождь, в снег и в грязь, вгрызающегося в землю, единственную спасительницу от немецких пуль, снарядов и бомб? Окопный героизм заслонили мемуары штабных генералов, разрабатывавших стратегические и тактические операции по разгрому немецких группировок и оспаривающих друг у друга лавры побед армий и фронтов. С экранов кинотеатров и телевизоров почти исчезли немногие, но правдивые фильмы о русском солдате, разгромившем дотоле непобедимую немецкую армию.

Мутным потоком хлынули на нас боевики о победах Соединенных Штатов во Второй мировой войне и вьетнамской авантюре, о мощи американского оружия. США с присущей им наглостью и цинизмом навязывают мысль о решающей роли Америки в разгроме гитлеровской Германии и милитаристской Японии. А в последнее время уже открытым текстом из Вашингтона звучат <директивные указания> о том, что современный мир должен быть <однополярным> и во главе такого мирового порядка предначертано стать Соединенным Штатам.

История многому учит, но, как видно, не всех. Отдельные политики не утруждают себя тем, чтобы вспомнить, чем закончились в сороковые годы ХХ столетия претензии <высшей расы> на мировое господство.

Поражает вклад в <грязную войну> против всего советского наших <Иванов, не помнящих родства>, именующих себя <истинными демократами и патриотами> (читай - лжедемократами и лжепатриотами). Это те самые перевертыши без чести, совести и достоинства, многие из которых получили от советской власти бесплатное образование, профессии, многочисленные привилегии, награды, почетные звания, ученые степени. А теперь они пресмыкаются, выслуживаются перед нынешними власть имущими, чтобы не упустить в нынешней ситуации свой <кусок пирога>, или пускаются во все тяжкие - лишь бы понравиться там, <за бугром>, чтобы приласкали, а то и заплатили за их грязную работу. Очерняя и охаивая все прошлое, никто из них, обвешанных советскими наградами, не отказался, однако, от них публично (такие факты пока не обнародованы). Наоборот, всякий раз, поливая грязью все наше, советское, некоторые из них не преминут подчеркнуть, что они <Народные... СССР>, что они <Заслуженные... (той, Советской) Российской Федерации>, что они <лауреаты (тех, советских) государственных премий>, и даже кое-кто напомнит, что он (она) - <Герой социалистического труда>.

Не оставляют эти перевертыши без своего <внимания> и такую дорогую и близкую каждому нормальному русскому человеку тему, как Великая Отечественная. Они ставят под сомнение судьбоносное значение для нашего народа и всего человечества великой победы над фашизмом и той цены, которой эта победа была достигнута.

Однако в нашем обществе есть еще здоровые силы, настоящие патриоты, которые любят свою Родину и готовы многое сделать для ее возрождения. И среди этих сил - ветераны Великой Отечественной войны. В меру своих возможностей, прежде всего чисто физических, они стремятся помочь молодежи, своим детям, внукам, правнукам узнать правду о недавнем периоде нашей истории: что в те годы было хорошего, замечательного, а что негативного. Они встречаются с молодыми специалистами, студентами, проводят в школах и училищах <Уроки мужества>. Как правило, молодежь с искренней заинтересованностью слушает их, особенно о событиях Великой Отечественной войны.

Но нам, ветеранам войны и труда, необходимо еще более активно и неформально вести эту работу, помогая молодому поколению освобождаться от той паутины, которую стремятся создать в их сознании нынешние <мозговеды>.

Приведем лишь один пример положительного влияния на молодежь работы ветеранских организаций и отдельных ветеранов.

1 мая 2001 года в 310-й московской школе (Большой Харитоньевский переулок, 4) состоялось открытие после реставрации историко-краеведческого музея <Родина>. Значительная часть музея посвящена Великой Отечественной войне, и в частности, 4-й дивизии народного ополчения Куйбышевского района, ставшей в 1943 году 84-й гвардейской Карачевской, ордена Суворова, Краснознаменной стрелковой дивизией. Экспозиция музея выполнена с большой любовью и высоким художественным вкусом. Значительная часть работы проделана учащимися школы. Экскурсоводами являются также школьники.

Подтверждением того, что в школе ведется продуманная, хорошо организованная работа по патриотическому воспитанию молодежи, является активное участие школьников в поисковой работе. Каждое лето они выезжают в западные районы Подмосковья, где велись ожесточенные бои с фашистами. Ими найдены десятки могил с останками наших воинов.

В мае 2001 года учащиеся 310-й школы принимали участие в перезахоронении в Наро-Фоминске 204 воинов, погибших при защите нашей столицы. Вместе со школьниками в этой работе участвуют преподаватели во главе с директором школы и ветераны.

На мирной передовой

И в мирное время дипломатам приходилось работать в военной обстановке. В этом им помогали фронтовые опыт и закалка. Только непосвященным в дипломатические сложности людям кажется легкой жизнь в посольствах за рубежом. Проводить дружественную или сдерживающую политику требует от посла или поверенного в делах поистине большого искусства. Одно неверное слово может охладить или осложнить отношения со страной пребывания, можно получить выговор от МИДа, или Международного отдела ЦК КПСС и даже отзыв посла из страны. Особенно сложно посольствам в азиатских и африканских странах, где часто сменялись режимы.

Нередко дипломатам приходилось действовать в условиях военной обстановки.

В Пакистане Владимир Георгиевич работал в нашем посольстве почти десять лет (в 1955-1969 и 1979-1984 годы). Вначале атташе и третьим секретарем, а в последней командировке - советником-посланником. Затем он был назначен Чрезвычайным и Полномочным послом Советского Союза в Бангладеш, где пробыл более четырех лет. Пакистан как государство был образован после раздела Индии в 1947 году, по существу, на религиозной основе: <Пакистан> - это страна <чистых>, то есть мусульман. Характерным для пакистанцев являются крайний религиозный фанатизм, фундаментализм, экстремизм, нетерпимость к другим религиям. А это все создавало весьма питательную почву для терроризма. Именно пакистанские военные власти <вскормили> и <выпестовали> талибов, ставших во главе международного терроризма. Результаты этой их деятельности теперь хорошо известны всему миру. К образованию Афганистана как государства талибов <приложили руки> и Саудовская Аравия (оплот фундаментализма), и американские спецслужбы. По принципу скорпионов, талибы через Усаму бен Ладена <ужалили> прежде всего Америку.

В республике Кипр

- На Кипре обстановка в июле-августе 1974 года для нас сложилась более серьезная, чем в Пакистане, - продолжал Владимир Георгиевич повествовать о сложностях дипломатической работы за рубежом.

Кипр - райский уголок. Греки-киприоты с симпатией относились к русским, хотя <новые русские> в последние годы делают все, чтобы испортить эти отношения: сорят деньгами, создают сомнительные фирмы, скупают недвижимость.

Очередная трагедия для Кипра произошла, когда в июле 1974 года афинские диктаторы - <черные полковники> - организовали переворот в Никосии с целью свержения и физического устранения тогдашнего президента Республики Кипр архиепископа Макариоса. Последний выступал против <энозиса>, то есть присоединения Кипра к <матери-Родине> - Греции. Турция воспользовалась этим актом <афинской хунты> и направила на остров свою армию для <защиты> турецкой части населения.

Между турецкими войсками и национальной гвардией Кипра, которой командовали офицеры из Греции, начались боевые действия, короче говоря - война.

Наше посольство находилось недалеко от <зеленой линии>, разделявшей греков-киприотов и турок-киприотов, а поэтому неоднократно подвергалось обстрелу с обеих сторон, особенно турками.

Сотрудники посольства старались, как говорится, работать не за страх и информировать Москву об объективной обстановке в Никосии и в целом на острове. Несмотря на уличные бои, мы, нередко рискуя жизнью, стремились все увидеть своими глазами, разобраться в обстановке. У меня до сих пор хранится фрагмент лобового стекла машины с пулевым отверстием, <заработанным> в одном из выездов за информацией. На моих глазах турецким вертолетом был разбит джип с солдатами ООН, хотя на машине был голубой флаг ООН.

В эти же дни мне пришлось везти дочь в госпиталь ООН на срочную операцию, поскольку в посольстве не было врача такого профиля. Я вел машину на предельной скорости под обстрелом турецких солдат, а дочь лежала на заднем сиденье. Все мысли сводились к одной - добраться живыми. К счастью, все обошлось.

С учетом ситуации на Кипре советским руководством было принято решение об эвакуации членов семей и части сотрудников посольства в Союз.

Тяжелая обстановка сложилась при эвакуации персонала посольства с острова. Представьте, как движется колонна машин с людьми в сопровождении ооновских джипов с голубыми флагами, а над ней, на низкой высоте, кружатся турецкие самолеты. К нашей общей радости, у причала порта уже ждал советский пассажирский теплоход, а на рейде - сопровождавший его эсминец из состава нашей средиземноморской эскадры.

Киприоты-христиане и турки-мусульмане веками жили без каких-либо серьезных эксцессов, но внешние силы неоднократно провоцировали этнические беспорядки. ООН ввела на Кипр войска для поддержания мира, и остров был фактически разделен на греческий и турецкий сектора.

Следует отметить, что греки-киприоты с большим доверием относились к Советскому Союзу и ожидали от него помощи. Визит на Кипр в ноябре 1974 года замминистра иностранных дел СССР Л.Ф. Ильичева был встречен с восторгом и надеждой...

Прошло больше четверти века после тех трагических событий. Правительство Кипра при поддержке ряда дружественных стран и через ООН предпринимало усилия для решения так называемого <кипрского вопроса>- восстановления единства этого небольшого государства. Однако все эти усилия оказались тщетными. Анкара всячески противодействует этим усилиям и активно поддерживает сепаратистские действия руководства турецкой общины. Было провозглашено <независимое турецкое государство> на Кипре, которое сразу же <признала> Турция. Перспективы урегулирования <кипрского вопроса> сейчас, в начале XXI века, еще более туманны, если не сказать больше... Нынешнее положение на Кипре устраивает не только Турцию, но и некоторых ее союзников по НАТО. Остров занимает чрезвычайно важное стратегическое положение в Восточном Средиземноморье. На нем расположены две современные базы ВВС Англии. Не случайно этот остров называют <непотопляемым авианосцем>.

В Бангладеш

В ноябре 1984 года Владимир Георгиевич вручил Верительные грамоты Чрезвычайного и Полномочного посла Советского Союза президенту Народной Республики Бангладеш М.Эршаду. В 1971-1972 годах Советский Союз оказал разностороннюю помощь (политическую, дипломатическую и др.) народу Восточной Бенгалии, боровшемуся за свою свободу и независимость от Западного Пакистана, который относился к этой провинции как к колонии. Помощь СССР оказывалась в различных формах и по разным каналам, в том числе через ООН и прямые обращения к Исламабаду, с тем чтобы Пакистан прекратил войну против бенгальцев.

Революция народа Восточной Бенгалии завершилась победой: в марте 1971 года была провозглашена независимая Народная Республика Бангладеш.

<Отец нации>, лидер бангладешцев Муджибур Рахман свой первый визит нанес в Москву. Было достигнуто единство или совпадение взглядов практически по всем вопросам двусторонних отношений.

Однако вскоре начальник штаба сухопутных войск Бангладеш генерал Зия ур-Рахман осуществляет государственный переворот. Муджибур Рахман и вся его семья (кроме старшей дочери Хасины Вазед, которая в это время находилась в Индии) были расстреляны. Новые бангладешские власти меняют политический курс страны с ориентацией на Запад, и прежде всего на США.

Но и Зияур-Рахман не долго правил страной и вскоре был убит.

Президентом стал новый начальник штаба сухопутных войск генерал М.Эршад. Одним из первых его политических шагов была высылка из страны большого количества советских дипломатов по обвинению <во вмешательстве во внутренние дела Бангладеш>. Это была своего рода <плата> генерала за безвозмездную миллиардную <помощь> Запада (США), которую ему пообещали во время его первого визита в Вашингтон.

Ко времени прибытия Владимира Георгиевича в Дакку в качестве посла СССР отношения между двумя нашими странами были достаточно напряженными.

Настойчиво и методично Эршаду разъяснялось, что такая политика наносит вред прежде всего Бангладеш. Определенные усилия для воздействия на бангладешское руководство в этом плане оказывало и наше посольство. В Центр направлялись наши оценки двусторонних отношений, вносились конкретные предложения, рекомендации. Твердо проводилась линия на то, что <завалы> в двусторонних отношениях созданы бангладешской стороной и Дакке необходимо принимать меры по их расчистке.

Постепенно отношения между нашими странами более или менее выравнивались. Однако в <афганском вопросе> Дакка занимала жесткую позицию и вместе с рядом других мусульманских стран настаивала на выводе советских войск из Афганистана, осуждала <советскую агрессию>. Бангладеш был одним из инициаторов постановки <афганского вопроса> в ООН. Причем в беседах с послом бангладешские руководители усиленно подчеркивали, что такая их позиция в отношении Афганистана <ни в коем случае не может влиять на развитие дружественных отношений с Советским Союзом>.

К завершению пребывания Владимира Георгиевича в Бангладеш (это уже 1987-1988 годы) президент и особенно тогдашний министр иностранных дел настойчиво добивались, чтобы их официально приняли в Москве. Им разъяснили, что подобного уровня визиты - это не туристические поездки, что их нужно готовить заранее, чтобы в итоге были конкретные позитивные результаты.

Здесь затронуты лишь некоторые политические аспекты наших отношений с Бангладеш. А ведь у нас и в то время были довольно активные торгово-экономические отношения с Даккой. Советские специалисты оказывали большую помощь в развитии энергосистемы этой страны - в частности, была построена гидроэлектростанция <Горозал>, успешно развивались культурные связи и т.д.

Тогдашнего министра иностранных дел М.Эршад вскоре уволил. А через некоторое время, когда в парламенте большинство мест получила националистическая партия во главе с вдовой генерала Зияур-Рахмана Халедой Рахман, которая подозревала М.Эршада в организации убийства ее мужа, Эршад был смещен с поста президента страны и оказался в тюрьме.

Более тридцати лет находился Владимир Георгиевич в сфере дипломатической деятельности. Было много интересной, но временами и крайне тяжелой работы, требовавшей, как и на фронте, всех сил, знаний, опыта, выдержки. Особенно сложно стало работать во времена Горбачева, Яковлева, которые, случалось, подменяли МИД и стремились напрямую руководить работой советских посольств, что вряд ли шло на пользу внешней политике государства. Но это уже другая тема.

Вскоре собеседники расстались. Предлагаемое повествование всего лишь свободное изложение их воспоминаний, взглядов, оценок прошедшего и нынешнего времени, рассуждений и раздумий.

Не судите их строго. Они просто лейтенанты Великой Отечественной.

Владимир Беляев, Виктор Семенов