Душа болит...

<Ты, Ваня, осознано отправляешься в пекло, - говорил батюшка. - Никому давно не секрет, что <имя им легион> и они уже не остановятся ни перед чем. Такова природа Сатаны. Прежде, на Пасху, они бомбили братьев сербов. После, в Страстную неделю, они резали палестинцев едва не у самого Гроба Господня. Нынче они же бомбят без объявления южные районы Ирака только за то, чтобы завтра зажечь всю территорию. Я не могу сказать, что радуюсь твоей прямолинейности, но и не могу не признаться в радости за твою простоту любви к ближнему, с какою возвращаешься на древние Вавилонские земли, где некогда давно строился Ноев ковчег и откуда поплыл Божественным курсом в наши дни: Кто-то, верно, посмеется над тобою, кто-то посочувствует твоей простоте, однако никто из нас не будет рядом в самые безрадостные дни века нынешнего с тем крохотным малышом-арабом, нуждающемся в братском локте христианина: Возможно, им окажешься ты, что стоит дорогого: Господь благословит тебя, Ваня, - и на том батюшка заплакал, перекрестил Ваню и скоренько, слегка подшаркивая валенками, побежал обратно в храм>, - не грустно, не весело, а обыденно рассказывала семейную историю, сидя под забором на лавке мать Маргарита поселянину из города, держа в руках сизаря.

- Голубок-то, - начал было спрашивать поселянин:

- А этот, - спохватилась мать Маргарита, - нет, ничего, не примерзнет: - и так, как-то особенно нежно пожалась о крылья птицы корявыми заскорузлыми руками. Не он один: Вчерась английский королевский перелетел на нашу сторону, дурашливый такой, надо думать, тожесть жить хочет: Не верит антихристам: - посопела сколько-то, встала молча, выпустив по ветру птицу на волю, захватила ведра с водой и пошла в избу.

В доме, в горнице, перед образами горела синяя лампадка. Шумел на печке чайник. Не то, что кипел, а только шумел от избыточности скопившегося пара внутри. По долу гуляли сизарь и голубка. Жирные и нерасторопные, они клевали, скорее по привычке, доливку и самотканые застилки. Удивительным для поселянина было то, что птицы не гадили, как случается видеть в природе, абы где, а только на ведро, стоявшее под дверцей печки с углем. Пили тоже не из ведра, а из тарелки, куда налила им матушка Маргарита.

Словом, домашняя, точнее даже комнатная получалась птица. При виде входящей в горницу хозяйки, они построились и вытянулись, как на параде, и что-то такое на своем голубином языке прокричали. Матушка же на приветствие никак не отчестилась. Поставила ведра, сняла серебряно-синюю дошку, зажгла свет, посыпала по столу муку, достала из макитры пресное тесто, перекрестилась сама и стол перекрестила со словами: <Господи, Владыко живота, благослови:>, - и проворно заработала кулаком и пальцами хлебный ком.

- Война войной, а жаворонков лепи Маргаритка, - весело сказалась сама собою матушка, - у Бога все живы и Сорок Севастийских мучеников ждут твоего участия.

Меж тем, под Ум-Касрой, шли ожесточенные бои. Поганые варвары, лили с красного неба на белую землю огненные реки, на жилые дома и живых людей. Араб Исса, дежурный подстанции порта, владелец маленького участка земли, отец семерых детей, муж беременной Александры, имевший долг перед престарелыми родителями, увидев на дороге Ваню, сиротливо державшего пару голубей в руках, когда повсюду громыхали пушки противника, когда город пылал от бомбовых ударов врага, остановил <Москвич-400> и сказал радостно:

- Здравствуй, Ваня, - по-русски.

- Здравствуй Исса, - сказал Ваня тоже по-русски.

- Садись быстрее, - позвал Исса, - дома обед стынет:

Ваня никогда не видел Иссу, но по легкому голосу и по кресту на руке узнал в нем брата Константина, обещавшему написать из Магабы.

Ехали по пустыне без слов, лишь зорко следили по сторонам, где свистали ракеты, бомбы, снаряды и грохотали танковые колоны. <Москвичек> ревел как буря, однако делал свое машинное дело, вез пару пернатых и двух мужиков на обед, по слову Иссы.

Скоро, показались мазанка-кибитка и несколько дерев, одно из которых высилось над крышей. Для средней полосы России такой хуторок мог бы показаться диковинным, но и здесь это не частый сюжет. Обыкновенно так селятся бедуины и совсем редко христиане. Слишком дорогая и трудоемкая здесь земля.

Дома их встретили Александра и две кареокие девочки с косичками и красными бантами, в белых шелковых платьях, в резиновых сандалиях, ровненькие меж собою, худенькие и резвые. Одна держала халат Александры, другая - за веревочку, черненького ягненка.

- Здравствуйте, Ваня, - сказала Александра.

Девочки только кокетливо улыбнулись и покланялись.

- Здравствуйте, - сказал Ваня, - Мир вашему дому.

- Спасибо, - снова по-русски говорил Исса, печалуясь в усы, - это сегодня нам надо: Ты, Ваня, проходи, - указуя рукою на пуф, - садись ближе к столу: - и далее обращаясь к девочкам по-арабски, велел принести зерна для птиц, а Александре принести гостю воды и кофе:

Ване нравилась теснота слов и жизни арабов. В обыденной, мирной жизни она кажется нарочитой и скучной, особенно для русских, чьи просторы и климатическая разность не имеют границ. Здесь же все предельно ясно, не множественно и постоянно тысячами лет, не взирая на ядерные грибы и искусственность технологий для уничтожения наций. Англичане, в отличие от американцев, многожды уже в том убеждались после выродившихся израильтян, но, увы, тупая атеистичность побуждала их вновь и вновь кидаться на нефтяные поля, полагая, что только тем жив человек.

Исса и Ваня полулежа пили кофе. Девочки то бегали в дом, то возвращались обратно, вынося зерно птицам, воду мужикам и голубям, кокетничая, кружась кружевами окончаний на платьях. Александра слушала их гомон и незлобно нарочито морщилась шалостям детей. Ваня, с позволения Иссы, курил табак.

- Я сам не курю, - говорил тихо Исса, - но люблю смотреть на дым, когда курят русские. У вас это жизненно получается, без форсу, - так будет по-русски?

- Да, - согласился Ваня, - без форсу. Красиво, не от каждого русского услышишь.

Девочки кончиками косичек пытались гладить голубей. Те, в свою очередь, щетинились и спешно взлетали, делали малый круг и садились на место:

- Последняя моя почтовая пара, - сказал Ваня, взяв в руки сизаря, так же обыкновенно, как говорил ему на дороге в пустыне: <Здравствуй Ваня>, - Исса. - Одни полетели, а остальные легли под бомбы в Багдаде, - и замолчал.

- Сегодня Сорок мучеников Севастийских, - робко сказала Александра на арамейском, - Господь, да услышит наши молитвы:

<: слышит Господь их молитвы, - пакуя сизаря и голубку в дальнюю дорогу, говорила матушка Маргарита, - лукавый сыплет на них реки огненные, а Илия-пророк, ладненький наш утешитель, ветерком, как водой, и задует. Вы только летите, родимые, безтревожно, не печалуйтесь за Ваню. Господь слышит наши молитвы и правит сообразно...>

- Сорок жаворонков желтых сейчас выставила мама моя на столе, радуется, - сказал Ваня, - любят наши радоваться в дни торжества Православия.

<: донесите Ване крошечку нашей радости. Он поймет, - говорила матушка Маргарита голубям, - мои хорошие. Ну, летите, - подкинула птиц над собой и лихо, по-уличному, свистнула, заложив два пальца в рот, вдосыл>.

- Мне пора, - поднялся Ваня, - я отправлю, с вашего позволенья записку:

Весеннее равнодействие не помешало в тот день закрутиться ураганному ветру. Загулял песок по пустыне волнами морскими. Загудела земля.

- Бомбят док, - сказал Исса, - чужого не жалко.

- Ты поедешь? - спросила жена.

- Поеду, - ответил Исса и посмотрел глаза в глаза Ване.

- Поедем, - сказал Ваня с готовностью, - под лежачий камень и вода не течет.

- А как же голуби вас найдут, - спросили смеющиеся девочки, когда он освистал пару и птицы быстро потерялись в туманной пыли бурана.

- Лишь бы живу, - засмеялся Ваня.

- Пожил бы у нас, отдохнул, - от себя сказал Исса.

- Там война, - красивым лицом обожгла Александра.

- А здесь дети и мы, мужики, должны прикрывать их собою. Ибо сказано, что никто не смеет обижать дитя: Поедем, Исса:

<: ночью в городе шли ожесточенные бои. Варвары на своем пути сжигали все до тла. Звериный оскал крушил жилые кварталы и школы. На пепелищах <воины свободы> устрояли сатанинские пляски, упиваясь пуншем и пивом, обкалываясь наркотой. Трижды взрывали госпитали и родильные дома, насиловали женщин и детей, избивали, забивали до смерти стариков и инвалидов, грабили <освобожденные> дома и травили газом животных:

Весь день молился святителю Григорию Паламе и отцу Николаю. Сама Святая Троица ни на миг не оставляла меня, я жил в ней весь, как никогда.

Душа болит. Бог с нами:> - писал Ваня отцу-духовнику с передовой Южного фронта, где рука об руку, спина к спине стояли в неравном бою мусульмане и христиане против варваров цивилизованного мира, зная наверняка, что ни один волос не упадет с их головы без воли Божией, бывший сейчас к ним ближе, чем когда либо до начала войны.

- Он ни разу не написал о Кате, - заметила матушка Маргарита, - за нее надоть как-то молиться:

- Ей Ангели поют на небеси: - прикровенно и просто сказал отец-духовник, - и многомиллионному иракскому воинству, выдвинутого Господом на передовой рубеж. Ты, Маргаритка, пару встречай, - озорно свистнул батюшка, - новую оду Иерасалимскому Софронию правит Ваня. Сизарь только, - подслеповато вглядываясь в темень неба, говорил матушке, - на правое крыло слабнет: погрей его до утра

- Англичанин вернулся, - смеялся поселянин.

: Голубь - птица христианская, - рассказывал, куря табак, сыну Иссы, Ваня, - ей только скажи: <Христос Воскресе!>, - и она уже в ногах твоих трется. Вот, смотри, - зачерпнул рукою в темноте по ноге и тотчас протянул на растопыренной ладони к лицу юного воина сизаря, твердо и гордо стоявшего во фрунт, - а только что не было никого.

- Ваня, - позвал Исса, - начальство предлагает тебе:

- У нас один начальник: Отец и Сын и Дух Святый... - и спрятал сизаря за пазуху.

:ночь завершалась. Русская голубица села на плечо спавшему стоя Ване. Ему снились Родина, Церковь, благословляющий с амвона отец-духовник и выпускавшая чередную белую, благовествующую пару с высокого порога, что повис над ревущим Днепром, изнутри глубины вод рвавшего и толкавшего вперед Черного моря льды зимы, матушка Маргарита:

Зверье бомбило.

Голубь и голубка пролетели Басру, Багдад, Тегеран, Корсунь, Чигирин, Черкассы, :, и, сбывая скорость полета, стали опускаться над стрехой дома Маргариты, где мокрая и соленая матушка слезно молилась на коленях пред образом Спасителя: <Господи, Владыко живота, не за Ваню одного, а за всея Ирак прошу, молитвами Пресвятыя Богородицы, батюшки Николая и всех святых:>

Солнце выплыло из Черного леса.

Занялся восход.

Близится Христово Воскресение.

Сергей Котькало