Фрагменты

Каждое новолетие я встречаю с тревогой. Идет что-то грозное на нашу землю. В чем оно выразится, не может вообразить душа моя,- она скорбит только смертельно!

...Я примечаю, что временами темнеют иконы. Запрестольный образ Христа неведомо отчего стал черным и гневным. Старики сказывали, что перед большими народными бедствиями темнеют иконы. Тоже вот, и в природе беспокойно... Когда выйдешь в поле или в лес, то слышишь кругом тревожный, никогда раньше не примечаемый шум. Сны стали тяжелыми. Все пожары да разорения вижу. Не раз себя видел в полном священническом облачении, в страхе бегущим по диким ночным полям со Святыми Дарами в руках, а за мною гнались с длинным степным свистом косматые мужики в древних языческих рубахах.

За последнее время до горькой тоски стал людей жалеть! Так вот и чудится, что все мы на разстани-пути стоим, и скоро не увидим друг друга.

А может быть, все это беспокойство моя болезненная мнительность?

Дал бы, Господи!..

Хотя... сказывала мне матушка, у меня в детстве некие прозрения грядущего были. Слышал я голоса неведомые, опасность чувствовал и даже смерть близких моих предугадывал.

*  *  *

Навечерие Богоявления Господня. Идет снег, засыпая тихим упокоением наше селение. Только что совершил чин великого освящения воды. При взгляде на воду всегда думаешь о чистоте. Помог бы Господь струями иорданскими омыть потемневшее лицо земли! Много стало скверны в жизни. Замутились от скверны реки Божий...

Завтра начну свою проповедь словами: <Мир - как бы книга из двух листов. Один лист - небо, а другой - земля. И все вещи в мире суть буквы>. Осквернили мы великую книгу Божию...

По народным сказаниям сегодня ночью на речные и озерные воды сойдет с неба Дух Божий и осветит воду, и она всплеснется подо льдом. Наши старики пойдут с ведрами за полунощной водой, креститься будут на нее, а завтра после обедни зелено вино в ратоборство со святою водою вступит... Многа греха всякого будет...

Господи! Избави землю твою от глубокия нощи!..

*  *  *

При пении <Глас Господень на водах> мы пошли крестным ходом на Иордан. Было сумеречно от тяжелых метельных туч. Под ногами скрипел мороз. Любо глядеть, когда русский народ идет в крестном ходе и поет! Лицо у него ясное, зарями Господними уясненное. Троекратным погружением креста в прорубь мы освятили наше озеро. С какой светоносной верою русский человек пил освященную воду, мылся ею, сосуды наполнял,- дабы в смертный час испить ее как причастие!

Когда возвращались обратно, то началась метель. Что-то древнее, особенно русское, было в нашем заметеленном крестном ходе. Ветер трепал старые хоругви. На иконы падал снег. Все мы были убеленными. Метель - и наше церковное древнее пение!.. Так хорошо... И особенно трогал желтый огонек несомого впереди фонаря...

До самого позднего вечера я ходил по избам <со славою> и освящал паству свою богоявленской водою. Деревня была пьяной. Неужто опять драки и смертоубийство?

Ночью разболелась у меня голова. Я вышел на крыльцо. Метель вошла в полную свою силу. Тревожно было слушать завывы ее.

- Не попусти, Господи, очутиться кому-либо в поле или на лесных дорогах!..

Звонари наши загуляли. Пришлось самому подняться на колокольню, чтобы позвонить в пути находящимся...

Звонил долго и окоченел весь. Перед тем, как сойти с колокольни, долго смотрел на метель... Не прообраз ли она того грозного, что идет на русскую землю?

*  *  *

Доктор качал головою: <Да разве мыслимо, отец Афанасий, с вашими-то легкими на мороз да на вьюгу выходить?> Все тревожились за меня. Сказывали, что смерть у изголовья стояла, но улыбнулся мне Христос, и озарил чашу мою смертную...

Когда здоров священник, и горя он не ведает, то не особенно ублажает его деревенский народ: насмехается, грубые слова ему вслед бросает, песни нехорошие про него поет, но заболей священник - народ душу свою отдаст, чтобы вернуть его, помочь ему... Одинокий он, русский человек, и только священник еще <отцом> ему является... Хоть и недостойным зачастую, но все же родным и не разстанн ым... Вот и со мной тоже: когда здоров был, то всякие грубости и насмешки слышал, а заболел тяжко - плакали навзрыд, молились, руки мои целовали.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ДЕТСТВА

КРЕЩЕНИЕ

В Крещенский Сочельник я подрался с Гришкой. Со слов дедушки я стал рассказывать ему, что сегодня в полночь сойдет с неба ангел и освятит на реке воду и она запоет: <Во Иордане крещающуся Тебе, Господи>. Гришка не поверил и обозвал меня <баснописцем>. Этого прозвища я не вытерпел и толкнул Гришку в сугроб, а он дал мне по затылку и обсыпал снегом.

В слезах пришел домой. Меня спросили:

- О чем кувыкаешь?

- Гри-и-шка не верит, что вода петь бу-у-дет сегодня ночью!

Из моих слов ничего не поняли.

- Нагрешник ты, нагрешник,- сказали с упреком,- даже в Христов Сочельник не обойтись тебе без драки!

- Да я же ведь за дело Божье вступился,- оправдывался я.

Сегодня великое освящение воды. Мы собирались в церковь. Мать сняла с божницы сосудец с остатками прошлогодней святой воды и вылила ее в печь, в пепел,- ибо грех выливать ее на места попираемые. Отец спросил меня:

- Знаешь, как прозывается по-древнему богоявленская вода? Святая агиасма!

Я повторил это как бы огнем вспыхнувшее слово, и мне почему-то представился недавний ночной пожар за рекой и зарево над снежным городом. Почему слово <агиасма> слилось с этим пожаром, объяснить себе не мог. Не оттого ли, что страшное оно?

На голубую от крещенского мороза землю падал большими хлопьями снег. Мать сказала:

- Вот ежели и завтра Господь пошлет снег, то будет урожайный год.

В церковь пришли все заметеленными и румяными от мороза. От замороженных окон стоял особенный снежный свет,- точно такой же, как между льдинами, которые недавно привезли с реки на наш двор.

Посредине церкви стоял большой ушат воды и рядом парчовый столик, на котором поставлена водосвятная серебряная чаша с тремя белыми свечами по краям. На клиросе читали <пророчества>. Слова их журчали, как многоводные родники в лесу, а в тех местах, где пророки обращаются к людям, звучала набатная медь: <Измойтесь и очиститесь, оставьте лукавство пред Господом: жаждущие, идите к воде живой>...

Читали тринадцать паремий. И во всех их струилось и гремело слово <вода>. Мне представлялись ветхозаветные пророки в широких одеждах, осененные молниями, одиноко стоящие среди камней и высоких гор, а над ними янтарное библейское небо и ветер, развевающий их седые волосы...

При пении <Глас Господень на водах> вышли из алтаря к народу священник и диакон. На водосвятной чаше зажгли три свечи.

- Вот и в церкви поют, что на водах голос Божий раздается, а Гришка не верит... Плохо ему будет на том свете!

Я искал глазами Гришку, чтобы сказать ему про это, но его не было видно.

Священник читал молитву <Велий еси Господи, и чудна дела Твоя... Тебе поет солнце, Тебе славит луна, Тебе присутствуют звезды... Тебе слушает свет>...

После молитвы священник трижды погрузил золотой крест в воду, и в это время запели снегом и ветром дышащий богоявленский тропарь <Во Иордани крещающуся Тебе, Господи, Тройческое явися поклонение> и всех окропляли освященной водою.

От ледяных капель, упавших на мое лицо, мне казалось, что теперь наступит большое ненарадованное счастье и все будет по-хорошему, как в день Ангела, когда отец <осеребрит> тебя гривенником, а мать пятачком и пряником в придачу. Литургия закончилась посреди храма перед возженным светильником, и священник сказал народу:

- Свет этот знаменует Спасителя, явившегося в мир просветить всю поднебесную!

Подходили к ушату за святой водой. Вода звенела, и вспоминалась весна.

Так же как и на Рождество, в доме держали <дозвездный пост>. Дождавшись наступления вечера, сели мы за трапезу - навечерницу. Печеную картошку ели с солью, кислую капусту, в которой попадались морозинки (стояла в холодном подполе), пахнущие укропом огурцы и сладкую, медом заправленную кашу. Во время ужина начался зазвон к Иорданскому всенощному бдению. Началось оно по-рождественскому - великим повечерием. Пели песню <Всяческая днесь да возрадуется Христу, явльшуся во Иордане> и читали Евангелие о сошествии на землю Духа Божьего.

После всенощной делали углем начертание креста на дверях, притолках, оконных рамах - в знак ограждения дома от козней дьявольских. Мать сказывала, что в этот вечер собирают в деревне снег с полей и бросают в колодец, чтобы сделать его сладимым и многоводным, а девушки <величают звезды>. Выходят они из избы на двор. Самая старшая из них несет пирог, якобы в дар звездам, и скороговоркой, нараспев выговаривает:

- Ай, звезды, звезды, звездочки! Все вы звезды одной матушки, белорумяны и дородливы. Засылайте сватей по миру крещеному, сряжайте свадебку для мира крещеного, для пира гостиного, для красной девицы родимой.

Слушал и думал: хорошо бы сейчас побежать по снегу к реке и послушать, как запоет полнощная вода...

Мать <творит> тесто для пирога, влив в него ложечку святой воды, а отец читает Библию. За окном ветер гудит в березах и ходит крещенский мороз, похрустывая валенками. Завтра на отрывном численнике покажется красная цифра и под ней будет написано звучащее крещенской морозной водою слово <Богоявление>. Завтра пойдем на Иордань!

КРЕЩЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

(Из цикла <Семь таинств>)

Перед обедней крестили младенца. Дьякон поручил мне разжечь кадило, а сам он записывал в книгу имена родителей и восприемников крещаемого. Младенец вопил на всю церковь, и толстая простодушная кума укачивала его и пела, вначале тихо и сквозь зубы, а потом все громче и смелее:

Баю, баюшки, баю.

Я шелками обовью.

Дьякон мохнато посмотрел на куму и сказал:

- Воздержись!

Высокий суховидный кум с темными, вспученными тяжелой работой руками был выпившим. Дьякон сделал ему замечание.

- Мог бы и после крестин!.. Твое звание?

- Михаил Могилкин, по прозванию <Труба>!

- Я не про это! Чем занимаешься?

- Кочегар на пароходе <Моряк>!

- Как желаете наименовать младенца?

- Гаврилой!

- Гавриилом,- поправил его дьякон и сделал кляксу, которую выругал: <Ах, чтоб тебя, окаянная!..>

В это время младенец завопил таким крепким ревом, что дьякон поднял брови и покачал головой:

- Ваш младенец-то не протодьякон ли случайно?

Михаил Труба не расслышал дьяконской шутки и почтительно ответил:

- Так точно!

Сторож поставил посредине церкви медную купель, похожую на большую Христову чашу, и на особый столик положил серебряный ковчежец-мирницу, свечи, требник и белое, крестами вышитое полотенце-ручник.

Из алтаря вышел священник в эпитрахили и стал совершать чин оглашения.

В одной из молитв священник назвал младенца новоизбранным воином Христа Бога и молил Владыку и Господа дать ему Ангела Хранителя. Священник склонился над ребенком, трижды подул на него и сказал:

- Изжени из него всякого лукавого и нечистого духа, сокрытого и гнездящегося в сердце его.

<Для чего он дует-то?>- подумал я и очень обрадовался, когда вспомнил библейские слова: <Вдунул Бог в лицо Адама дыхание жизни>.

Младенец успокоился от горького своего плача, и мне почудилось, что это ангел его успокоил! Я не раз видел, как улыбался во сне мой грудной брат и мать говорила мне:

- Это ангел в переглядушки с ним играет!

Вспомнилась мне картина у дяди Ивана на Волге, в Калязинском уезде: у забора лежит пьяный человек, а рядом с ним стоит ангел с опущенной головой и преогорченно плачет.

И другая картина, на ярмарке виденная: по гнилым жердочкам переходит речную быстрину ребенок, а позади его Ангел Хранитель.

Пословица русская вспомнилась: <Где просто, там ангелов со ста, а где мудрено, нет ни одного>.

Священник попросил восприемников обратиться лицом к западу и трижды спросил их:

- Отрицаешься ли сатаны и всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всея гордыни его?

И восприемники трижды ответили:

- Отрицаются!

В знак сочетания с Христом им прочитали Символ веры:

- Приготовьтесь к таинству крещения!- шепнул дьякон восприемникам.

- Отреши его ветхость и обнови его в жизнь вечную, и исполни его Святого Твоего Духа,- молился священник за младенца.

Крестная мать положила Гавриила на скамью и стала раскутывать его от одеяла и пеленок. Я подошел поближе и не мог не порадоваться тому, как младенец тихо так старался посмотреть не на одно что-либо, а сразу на все. В это время в церкви стояло солнце. Хотя оно и раньше было, с самого заранья, но я обратил особенное на него внимание только сейчас. Солнце близко подошло к младенцу, склонилось над ним, как священник, и стало гладить его по голове.

В знак духовной радости на чашеобразной купели зажгли три белых свечи, и восприемникам тоже дали по свече. Священник облачился в светлую ризу и руки опоясал серебряными поручами. Подвыпивший Михаил Труба растрогался и всхлипнул.

Священник читал молитву о неизреченном величии Божьем, бесконечной любви Его к роду человеческому и наитии Святого Духа на крещенскую воду.

- Ты убо человеколюбче Царю, освяти воду сию!

Священник трижды благословил золотую от солнца воду, погрузил в нее пальцы, сложенные для благословения, и три раза подышал на нее при словах:

- Да сокрушатся под знамением образа креста Твоего все сопротивныя силы!

Из серебряной <мирницы> священник взял тонкий помазок, обмакнул его в священный елей - миро и начертал на воде незримый троекратный крест:

- Благословен Бог, просвещаяй и освящаяй всякого человека, грядущего в мир!..

Священник склонился над голеньким ребенком и крестовидно стал помазывать тело его:

- Помазуется раб Божий Гавриил елеем радования, во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Когда <мирили> ноги младенца, освещенные в это время солнцем, то произносили:

- Во еже ходити ему по стопам заповедей Твоих!

Мне почему-то вспомнилось миропомазание царей, о котором в книжке читал, и не мог сдержаться, чтобы не шепнуть церковному сторожу:

- Видишь ли, как царя помазуют... Гаврюшку-то!

Голенького помазанника батюшка взял на руки и погрузил в купель:

- Крещается раб Божий Гавриил!..

Омытого водою радования и света, облачали его в белые ризки, крестик на него повесили на голубой ленточке и пели радостными голосами:

- Ризу мне подаждь светлу, одеяйся светом, яко ризою!

Читал Евангелие о прощальном заповедании Христа идти в мир и крестить всех людей во имя Его, произносилась ектения о милости, жизни, мире, здравии и спасении новопросвещенного младенца Гавриила. Читались чудесные, вспыхивающие огнями слова о небесном осиянии крещаемого и сподоблении его жизни вечной.

- Как пророк Самуил благословил царя Давида на царство, так благослови и главу раба Твоего Гавриила! - читалось ему на прощание.

А потом постригали его, и этим самым отдавали в руки Божий.

В церкви погасили свечи, и бережно закутанного Гаврюшу понесли в жизнь.

Дьякон посмотрел ему вослед и сказал:

- Что-то даст ему Господь? Будет ли он великим светильником церкви, полководцем, мыслителем, купцом али... Но не будем предугадывать пути Господни!.. Мне почему-то сдается, будет он протодьяконом Исаакиевского собора!.. Слышал, какой голосище-то у него?

Василий Никифоров-Волгин