Очерк творчества

Путь консерватора

 1. Первые шаги.

Владимир Петрович Мещерский родился 14 января 1839 г . в Санкт-Петербурге, а 4 февраля того же года младенца крестили в столичной Пантелеимоновской церкви. Восприемницей была родная бабка новорождённого - Екатерина Андреевна Карамзина (вдова знаменитого историографа)[1].

Род князей Мещерских уходит своими корнями в XIII век. Родоначальником Мещерских считается выходец из Большой Орды татарский князь Беклемиш (в крещении - Михайло Бахметович), владевший Мещерским краем в начале XIV в. Древний и многочисленный, род Мещерских тем не менее не оставил на скрижалях русской истории заметного следа. Его представители ничем особо не отличились ни на полях сражений, ни на гражданской службе, ни на ниве изящных искусств. Пожалуй, наибольшую память по себе оставил <сын роскоши, прохлад и нег> А.И.Мещерский, и то лишь благодаря тому, что его смерть дала повод Гавриле Державину написать великолепное стихотворение <На смерть князя Мещерского>. Можно отметить также П.С.Мещерский (двоюродного деда Владимира), который в 1817-1833 гг. занимал пост обер-прокурора Св. Синода, однако долголетнее его прокурорство явилось, по отзывам современников, периодом полнейшего застоя в делах, что было, по-видимому, следствие фамильной черты Мещерских: склонности к <прохладам> и <неге>.

Подобное пристрастие, похоже, не миновало и отца В.П.Мещерского, отставного подполковника Лейб-гвардии Гренадерского полка Петра Ивановича Мещерского (1802-1876). Если верить воспоминаниям сына, то Пётр Иванович воплотил в себе тот тип доброго патриархального помещика, благодетеля своих крепостных, который Н.В.Гоголь пытался изобразить в своих <Выбранных местах из переписки с друзьями>. Бросивший по собственной воле службу и предавшийся частной жизни (большая редкость в николаевской России), Пётр Иванович относился с иронией к бюрократии и своим друзьям-чиновникам говаривал: <Ведь вы все администраторы, управляете Россией и все распоряжаетесь в своих ведомствах. Я единственных только человек в Петербурге, который не служит; стало быть, я один вам всем подведомствен... Пожалейте меня: ведь вас много, а я один. Постарайтесь поменьше усердствовать; может быть, тогда дела пойдут лучше в России...>[2] Критическое отношение к российскому бюрократическому монстру унаследовал и его сын Владимир, сделавший обличение пороков бюрократии одной из любимых тем в своей литературной деятельности.

Совсем к другому психологическому типу принадлежала мать Владимира - Е.Н.Мещерская (1805-1867), представительница рода Карамзиных. О ней А.Ф.Тютчева писала: <Ум княгини Екатерины Николаевны был необычайно язвительный, характер цельный и страстный, столь же абсолютный в своих симпатиях, как и антипатиях, в утверждениях, как и в отрицаниях. Для неё не существовало переходных оттенков между любовью и ненавистью, на её палитре были только эти две определённые краски>.[3] Чёрно-белое восприятие действительности позднее стало свойственно и князю В.П.Мещерскому. Передалась ему от матери также необычайная язвительность и страстность, доходящая подчас до исступления. Первая пригодилась ему впоследствии как писателю-сатирику, вторая - как пламенному публицисту. Правда, с другой стороны, обе немало повредили ему как человеку и как политику...

Важнейшим обстоятельством, повлиявшим на формирование характера и образа мыслей Владимира Мещерского, оказалось ближайшее родство матери с автором <Истории Государства Российского>. В семье Мещерских царил настоящий <культ Карамзина>, культ <карамзинской любви к Царю>. Впоследствии князь не уставал подчёркивать, что является <внуком Карамзина>, пребывая в полной уверенности, что харизма великого деда обрела пристанище именно в нём, и мать служила для него живым воплощением этой мистической связи.

Детство В.П.Мещерского прошло в отцовском имении Мануйлово Ямбургского уезда Петербургской губернии, и жизнь там вспоминалась ему впоследствии как <земной рай>. Восьми лет от роду Владимир был отдан в Училище Правоведения, где царили жесточайшая николаевская дисциплина, педагогия розог и бессмысленная зубрёжка. После домашнего <земного рая> Училище показалось ему <клеткой>. Не по годам развитого мальчика с живым и чутким умом раздражали педагогические приёмы, требовавшие заучивания целых страниц малопонятного текста. <Историю, например, - вспоминал князь, - я приобрёл как знание только чтением вне уроков исторических книг дома>[4].

Тем не менее это не помешало ему годы спустя восхвалять николаевскую систему образования, насквозь пропитанную духом милитаризма, усматривая в ней панацею от обуявшего молодёжь нигилизма...

В 1857 г . князь Мещерский вышел из Училища Правоведения и определился на службу в 5-й Департамент Сената. Однако работа с бумагами обладавшему холерическим темпераментом юноше показалась скучной и пресной, и он охотно поменял канцелярскую тишь на беспокойную службу полицейского стряпчего при следственном приставе в одном из петербургских участков. Перемена службы объяснялась также и более высоким материальным содержанием, что для Мещерского имело немаловажное значение, поскольку, несмотря на знатную фамилию, семья его располагала весьма ограниченными средствами.

Впрочем, и фамильные связи не потеряли былого значения. Благодаря родству с самыми блестящими аристократическими фамилиями России: Вяземскими, Голицыными, Чернышевыми, Клейнмихелями и др.[5], князь с молодых лет был принят в лучших домах Петербурга. Пропуском к царскому двору послужило имя Карамзина. В 1861 г . Мещерский был назначен камер-юнкером. Обходительная любезность и общительность скоро сделали князя желанным гостем при дворе. Особенно близко он сошелся с наследником престола Николаем Александровичем. Как рассказывал Б.Н.Чичерин, <его старались сблизить с великим князем вследствие того, что из всех петербургских молодых людей высшего общества он один имел некоторые умственные и литературные интересы>[6].

Пользуясь покровительством сильных мира сего, Мещерский в 1861 г . попал в чиновники особых поручений к министру внутренних дел П.А.Валуеву. На новом месте князю пришлось много разъезжать по стране со служебными командировками. В 1862 г . он посетил Каргополь и Архангельск, в 1863 г . ездил в Смоленск организовывать народное ополчение наподобие 1812 г . по случаю польского восстания. В 1864 г . Мещерский обследовал крестьянские учреждения в Юго-Западном крае, и в том же году Валуев посылал его набираться опыта в британский Скотланд-Ярд.

Из своих поездок Мещерский писал пространные письма наследнику Николаю Александровичу, делясь с ним своими впечатлениями от непосредственного соприкосновения с жизнью российской провинции. Эти письма отражали уже тогда вполне определённые симпатии молодого князя. Так, в письме от 23 июля 1863 г . Мещерский с неподдельным восхищением писал о виленском генерал-губернаторе М.Н.Муравьёве-Вешателе: <Муравьёв успокоил вполне свой край. 22-го был у него выход, на котором собраны были все сословия. Вот сущность его речей: Дворянству он сказал: "Господа, я знаю, что между вами есть много благонамеренных, но я принуждён строго поступать до тех пор, пока вы все не покоритесь; я решил, что больше мятежников не будет - и не будет, знайте это, господа; я строг, но справедлив:" Потом, обратившись к духовенству, [:] Мурав[ьёв] продолжал: "В ваших монастырях много беспорядков, советуйте духовенству хорошо себя вести, казни им, я думаю, очень неприятны; но я решил, что мятежников не будет, а потому если ещё будут беспорядки, я закрою все монастыри, прошу на это обратить внимание:" Наконец, жидам он сказал: "А вы, господа, вы служите и насим и васим; прошу стать на какую-нибудь сторону":> Эти косноязычные реплики Муравьёва вызвали, тем не менее, восторг у Мещерского, очарованного свозящей в них непреклонной и властной волей: <Вот оратор энергический, коего красноречие - сила и энергия!> - восклицал князь[7].

 В письме о пребывании в Москве от 27 ноября того же года Мещерский сообщал цесаревичу: <Я познакомился за обедом, с русским великим человеком нашего времени Катковым, в которого просто влюбился...> Труднее пришлось князю в общении с И.С.Аксаковым. <Он меня заел, - писал Мещерский, - когда узнал, что я чиновник Валуева и еду ревизовать волостные учреждения, называя это посягательством вредного и чужого административного влияния на права самостоятельной политической жизни русского народа; во многом мы сошлись с ним во мнениях, но во многом разошлись далеко, и не раз я смотрел на него в оба глаза, так он казался мне нелепым и странным в своих оригинальных суждениях. Польский вопрос в его устах выражается красноречивою дилеммою, из которой ничего не выходит кроме тяжёлого чувства непонимания для того, кто его слушает!..>[8]

Переписку Мещерского с цесаревичем Николаем прервала внезапная смерть последнего в Ницце 12 апреля 1865 г ., и Мещерский поспешил завязать тесные дружеские отношения с новым цесаревичем - Александром.

Это ему удалось тем легче, что 20-летний Александр Александрович, нежданно-негаданно сделавшийся наследником всероссийского престола, первые недели после столь крутого поворота в своей судьбе пребывал в полной растерянности. Дюжинных способностей и весьма посредственного образования, он чувствовал свою неготовность к легшим отныне на его плечи обязанностям и испытывал гнетущий страх перед будущим. <Ах, Владимир Петрович, - жаловался он Мещерскому. - Я одно только знаю, что я ничего не знаю, и ничего не понимаю... Прожил я себе до 20-ти спокойным и беззаботным, и вдруг сваливается на плеча такая ноша... Строевая служба, придётся командовать, учиться надо, читать надо, людей видеть надо, а где же на всё это время?..>[9]

Мещерский охотно вызвался помочь наследнику в его трудах и заботах. Весь 1865-1866 учебный год к занятиям с профессорами: Ф.Г.Тёрнером (политическая экономия), К.П.Победоносцевым (государственное право), С.М.Соловьёвым (русская история), цесаревич Александр готовился под руководством князя Мещерского и знакомился с их лекциями по его конспектам. Упоминания об их совместной подготовке постоянно встречаются на страницах дневника цесаревича. Так, например, 14 февраля 1866 г . он отметил в своём журнале: <Читал записки истории, составленные В.П.[Мещерским] после наших чтений Соловьёва, - они мне помогли собрать всё прочтённое и освежили в памяти всё нужное:>[10] 13 мая 1866 г .: <В 10 пришёл В.П. Мы читали с ним записки Победоносцева о министерствах, а потом - для Тёрнера о таможенном сборе; когда дошли до теории свободной торговли, то бросили читать эту глупость и начали разговаривать:>[11]

Сторонников принципов свободы торговли Мещерский обвинял в недостатке патриотизма и низкопоклонстве перед Западом. По поводу нового таможенного тарифа 1868 г . князь писал наследнику: <Новый тариф по-прежнему будет произведением фантазии министра финансов, или вернее, блистательным торжеством наших господ фритредеров - в разорение русским промышленникам, но зато в облегчение и выгоду иностранных, а в особенности английской, коммерции и мануфактуры. Что есть у нас фритредеры, что удивительного? У нас всё есть, чего только [ни] спросишь на рынке нашей общественной жизни; как есть люди, даже государственные, готовые из угождения к "Opinion Nationale" и "Journal des Débats" отдать половину России Польше, чтобы прослыть образованными, так есть и господа Безобразовы, Ламанские, Тёрнеры, готовые, чтобы стоять в уровень с английскими политико-экономистами, разорить все наши фабрики, лишь бы только вся Англия знала, что, дескать, они люди времени, проповедники свободы торговли:>[12]

Благодаря таким комментариям цесаревич подчас выносил из занятий с профессорами совершенно обратное тому, что те пытались ему внушить. Много лет спустя Ф.Г.Тёрнер жаловался в своих воспоминаниях: <По вопросу о таможенной охране, когда я объяснял ему вредные последствия чрезмерного таможенного покровительства, его высочество, внимательно выслушав все мои объяснения, под конец высказал мне откровенно, что, по его мнению, русская промышленность всё же нуждается в значительной охране. Это, впрочем, был единственный пункт, в котором он высказал мне своё определённое мнение, не вполне согласное с тем взглядом, который я развивал на данный предмет>[13].

Помимо подготовки к лекциям, Мещерский придумал ещё один хитроумный способ идейного и морального влияния на молодого наследника. 29 мая 1865 г ., на следующий же день после погребения цесаревича Николая, Мещерский преподнёс великому князю Александру Александровичу толстый ноутбук в кожаном переплёте, сопроводив подарок следующими пожеланиями: <Я ласкаю себя надеждою, что для самих себя в этом журнале вы не будете по-прежнему скрыты, но в нескольких строках ежедневно будете исповедовать себя самым искренним и добросовестным образом!.. Позволяйте мне читать ваш журнал, не из любопытства, но из тёплого к вам участия: ваши мысли, ваши впечатления будут служить пищею для моего журнала, который в свою очередь вы можете читать когда вам угодно! Памятью священного и дорогого вашего брата заверяю вас, что всё вами написанное останется тайною, открытою только одному Богу, в том случае, если вы настолько будете доверять мне, что будете посвящать меня в тайны вашего внутреннего мира:>[14] Цесаревич последовал совету Мещерского, и с этого дня вплоть до лета 1866 г . они почти ежедневно встречались по вечерам и читали друг другу свои дневники.

Это взаимное чтение и обсуждение дневников с Мещерским цесаревич Александр находил весьма полезным для себя. Нередко они засиживались далеко заполночь, увлечённо споря об истории и политике, о настоящем и будущем России, о Боге, о любви, оставляя после себя на столе простывший чай и огромное количество окурков в пепельнице - как зримое следствие напряжённой умственной работы... Уже 4 января 1866 г . наследник отмечал в дневнике: <Вообще я очень доволен выдумкой князя читать взаимно свои журналы, потому что оно принесло мне много пользы...>[15]

Сам Мещерский был преисполнен сознания беспримерной значительности своей миссии. Внук Карамзина, по примеру прославленного деда, вообразил себя призванным <истину царям с улыбкой говорить>, воспитывать и наставлять августейших персон.

Вскоре Мещерскому представился удобный случай доказать на деле свою <без лести преданность>. Покойный цесаревич Николай умер буквально накануне вступления в брак с датской принцессой Дагмарой. Александр II, не желая расстраивать давно подобранную и выверенную династическую комбинацию, возымел намерение женить на Дагмаре своего второго сына. У того, однако, оказались на этот счёт свои соображения. Уже несколько лет великий князь Александр был влюблён в фрейлину императорского двора Марию Элимовну Мещерскую, кузину В.П.Мещерского. Весной 1866 г . его любовь достигла такой силы, что он всерьёз начал подумывать о мезальянсе. Заодно представлялся случай отказаться от престола и сбросить с плеч обременительные обязанности и груз ответственности, казавшийся непосильным молодому цесаревичу.

В качестве конфидента наследника Мещерский был в курсе этих нравственных коллизий. Он неодобрительно отнёсся к тайным замыслам Александра Александровича и пытался всеми средствами переубедить своего друга, доказывая всю пагубность его отношений к фрейлине. В дневнике для цесаревича, например, Мещерский в марте 1866 г . писал: <Весною, летом, осенью и зимою всё она, всё она была главным предметом Ваших мыслей и, разумеется, Ваших чувств; всё остальное в мире было поглощаемо этим чувством... Но затем Вы менее всего были в состоянии замечать, до какой степени Вас это чувство отдаляло от всего, что, по долгу принятой Вами присяги, должно быть всего ближе и всего постояннее присуще Вашей жизни...>[16]

Своевольная любовь, считал Мещерский, противоречит долгу цесаревича перед Россией и русским народом, на благо которых он обязан направлять все свои помыслы. Однако доводы рассудка слабо воздействовали на страстное чувство, охватившее наследника.

Когда о намерениях сына стало известно Александру II, разразилась гроза. Император призвал наследника и в жёсткой форме потребовал немедленно отправляться в Данию сватать принцессу Дагмару. Про отречение от престола государь и слушать не захотел, заявив, что и он тоже не <по своей охоте на этом месте>. Цесаревичу ничего не оставалось, как подчиниться монаршему повелению:

Впрочем, жалеть впоследствии о таком повороте событий наследнику не пришлось. Брак его с датской принцессой оказался на редкость счастливым, Дагмара (в православии - Мария Фёдоровна) стала любящей женой и преданным другом Александра III. Без особых усилий смирился он и с необходимостью принять в будущем царский венец... Столь благополучный исход тягостной душевной драмы не мог не наполнить наследника чувством признательности, в частности, и к князю Мещерскому, который помогал ему сделать правильный выбор. Спустя несколько лет, подводя итог той переломной эпохи в своей жизни, цесаревич Александр писал Мещерскому (20 апреля 1868 г .): <Я, совершенно как и Вы, смотрю на все перемены, происшедшие в последнее время, как на благословение Божие и даже как на чудо!.. Да, Владимир Петрович, много мы пережили с Вами, и Вы видели, я совершенно уверен, всю страшную борьбу, которая происходила в моей душе, и всю эту бурю страстей, которая одно время овладела мною совершенно, но Господь помог вырваться из неё, и я постоянно благодарю Его за эту помощь, в которой я очень нуждался...>[17]

Столь тесная причастность Мещерского к главному событию в личной жизни наследника создала между ними прочную интимную связь, которую впоследствии не смогли разрушить никакие политические и житейские передряги.

Полная версия произведения доступна для скачивания здесь.

Иван Дронов